Проступок

Чернышев Сергей
   

     С утра ярко светило низкое и холодное приполярное солнце. Вокруг нас до самого горизонта, насколько хватало глаз, лежала заснеженная  мёртвая ледяная равнина Охотского моря. В восемь утра я заступил на вахту, встал на руль и теперь, к десяти часам, глаза постепенно привыкли к слепящей белизне. 
     Мы шли за ледоколом ”Адмирал Макаров”, с борта которого периодически взлетал вертолёт ледовой разведки. Наш капитан изредка выходил на его рабочую волну, чтобы слушать переговоры между вертолётом и бортом ледокола и из первых уст узнавать ледовую обстановку. Лёд был лёгкий, не проблемный и мы резво бежали по каналу со скоростью десять узлов и на дистанции восемь кабельтовых от ”Макарова”. Б;льшую дистанцию держать уже не имело смысла, так как канал очень быстро затягивался льдинами, среди которых попадались довольно большие. Столкновение с ними ощутимо сотрясало корпус танкера. Благодаря своему глазомеру, я пару раз раньше штурмана, следящего за дистанцией по радару, обнаруживал, что расстояние между нами начинает сокращаться, и докладывал об этом капитану. Тот скупо благодарил меня, слегка корректировал скорость и вновь занимал свой пост у крайнего правого иллюминатора ходовой рубки. Штурман стоял с левого борта и тоже смотрел вперёд, только иногда отлучаясь для того, чтобы свериться с курсом, посмотреть на экран радара или выйти на крыло.
     Ничто не предвещало никаких осложнений и все немного расслабились. И только я, получив от капитана приказ следовать за ледоколом, бдительно следил за всеми даже самыми незначительными изгибами канала и тотчас же поправлял руль в ту или иную сторону. Мой ”Горноправдинск” прекрасно слушался руля и у меня возникало чувство гордости за то, что я буквально одним пальчиком заставлял подчиняться себе такую огромную махину.
     И вдруг, прямо на наших глазах, ”Адмирал Макаров”, до этого совершавший плавный, едва заметный поворот влево, чуть ли не встаёт на дыбы, резко поворачивает почти на девяносто градусов и замирает, как вкопанный. Немая сцена. Подозреваю, что если бы к этому моменту капитан уже не был весь седой,  теперь бы он поседел моментально. Повернув голову налево, обнаруживаю, что и штурман находится в шоке. И тут я, за доли секунды оценив обстановку, в буквальном смысле этого слова, иду на преступление: без команды капитана подлетаю к машинному телеграфу, который располагается рядом с рулевой колонкой, рву на себя рукоятку из положения ”СРЕДНИЙ ВПЕРЁД” на ”ПОЛНЫЙ НАЗАД”. Бросаюсь обратно к рулю и резко кладу его право на борт, совершив тем самым два единственно правильных действия для данной ситуации. Капитан  бросил на меня страшный взгляд, но не произнёс ни звука. В машинном отделении отреагировали быстро, и вскоре вибрация от резкого реверса перекрыла вибрацию от трения правой скулы нашего носа о стенку канала. Но инерция была слишком велика – очень трудно остановить стошестидесятиметровую махину, водоизмещением семнадцать с половиной тысяч тонн в полном грузу. Судно, продолжая сотрясаться от сильной вибрации, очень медленно тормозило и, наконец, через несколько минут, показавшихся всем, находившимся на мостике, вечностью, остановилось буквально в одной десятой кабельтова от кормы ледокола, если не меньше. Тем не менее, с мостика казалось, что мы практически наехали на корму ”Макарова”. Впоследствии боцман утверждал, что нас разделяли считанные метры. Пришедший в себя капитан подошёл к телеграфу и поставил рукоятку в положение ”СТОП МАШИНА”. Наступила тишина. Кэп протянул руку к рации и взял микрофон. 
     Обычно в эфире очень редко звучит нецензурная брань, но в этот раз мастер оторвался на полную катушку. Невнятные слова оправдания с борта ледокола перекрывались новой порцией отборной ругани. Отведя душу, он молча подошёл ко мне и серьёзно посмотрел прямо в глаза. Сначала он строго погрозил мне пальцем, а затем так же молча и серьёзно, пожал мою руку. Наш боцман уже был на баке, и было видно, как он, эмоционально жестикулируя, кричал высыпавшим на палубу членам экипажа ледокола и вертолётчикам, видимо, тоже что-то обидное и не очень цензурное.
     Уже пришвартовавшись в Магаданском порту, мы ходили смотреть на многострадальную правую скулу, которая была вся во вмятинах от трения о лёд. Можно сказать, что, благодаря ”проступку” простого матроса, мы отделались всего-навсего лёгким испугом, хотя последствия могли оказаться далеко не шуточными, и я на некоторое время стал настоящим героем.