Трусость

Аниэль Тиферет
Мелкий, почти не существующий, временами и вовсе пропадающий куда-то, но, порою, обнаруживающий себя в волосах прозрачными, похожими на ртутные шарики, каплями, нерешительный дождь, падал на отсыревшую землю и размокший, украшенный зеркалами луж асфальт, по которому, равнодушно разбивая серые блюдца холодной влаги, шел молодой человек. 
 
Ему оставалось только сожалеть, что он собрался на прогулку слишком поздно, ибо, загнанные в пыльные мешки домов, грозным, но, увы, довольно быстротечным ливнем, люди, уже начали, один за другим, выползать из своих нор на опустевшие было улицы, однако, он не собирался отказываться от своих намерений, хотя бы потому, что душевное состояние не позволяло ему сейчас находиться взаперти один на один с собственной персоной.
 
Поэтому так отчаянно цеплялся он взглядом за всё попадавшееся ему на пути, будто дома, деревья и клочки уплывающих туч могли утолить его жажду, ослабить его жар, и, когда его внимание привлекла идущая впереди него изящная молодая женщина, одетая в синий свитер и голубые джинсы, плотно облегающие ее стройные бедра, он зашагал чуть быстрее, в стремлении рассмотреть ее лицо.
 
Когда он поравнялся с ней, она, возможно машинально, обронила на его лицо равнодушно-скользящий взор, в попытке поймать который, он зачерпнул нечто такое, что, войдя в него, заставило встряхнуть крыльями спавшую там до сих пор птицу, отчаянно пытавшуюся теперь взлететь, покинуть клетку его груди. 
 
Девушка, уловив нечто в его глазах, быть может, отражение одинокой птицы его души, вернулась, - пролистав было его фигуру, словно очередную, ничем не примечательную страницу в книге своей прогулки, - взглядом к его лицу и, неожиданно свободным от всякой иронии тоном, произнесла: 
 
- Одинокая вечерняя прогулка перед сном? Сном, который всегда медлит, задерживаясь где-то....Ты не его ищешь?
 
Молодой человек попытался улыбнуться, но его окрыленная тоска лишила его улыбку естественности, придав ей оттенок мученичества.
 
- Слишком печальны твои глаза. Да и не выудишь ты ими здесь ничего, кроме пустоты. А от этого десерта - у тебя уже изжога. Я права?
 
Он ответил не сразу, заметно было, что волнение пытается ставить подножки его не слишком ловким словам: 

- Я привык к пустоте и она не так угнетает, как то, что изливается из меня, заполняя собою пространство вокруг. Я объелся самим собой. А та пища, что лежит свободно, вызывает брезгливость у моей души. Понимаешь?
 
Она улыбнулась: 
 
- Ну надо же! Гурман? А какие же ты деликатесы намерен отыскать в темноте этих улиц? Парочку толстых шлюх с трихомонадным ларингитом, за 20 долларов готовых удалить излишек природного яда из любого мужского тела?
 
Он побледнел от неожиданного цинизма этой фразы: 

- Я вышел не на охоту. Я посмотрел на вас так....потому что вы  - самое красивое, что я видел за последний месяц своей жизни.
 
Мягкий перламутр ее улыбки на мгновение, как ему почудилось, осветил незаметно подкравшуюся ночь:
 
- Такой комплимент да в оправе робости! Я ведь с самого начала говорю тебе "ты". Почему же ты не последовал моему примеру? Испугался, что я улечу?
 
- Ты права. Этого я и боюсь.
 
- Так ты, получается, трус? - едва ли не ласково произнесла молодая женщина.
 
- Называй меня так, если тебе угодно, - ответил он спокойно глядя в ее глаза.
 
- Так! Значит, мы уже знакомимся? - она поддерживала легкий шутливый тон, не взирая на то, что мимо прошла весьма и весьма подозрительная  компания, косившаяся на них и, по-видимому, уже прикидывавшая возможные выгоды от своего нападения.
 
- А как зовут тебя?
 
- Как зовут? Вот не так давно, к примеру, назвали сукой. Хорошее имя, не правда ли?
 
- Если отторгнуть весь негативный смысл вкладываемый людьми в эти два слога, то получится красивое корейское имя Су Ка.
 
Она рассмеялась приятным мельхиоровым смехом,вознаградившим находчивость его ума:
 
- Скорее, Сука - это сокращение от слова суккуб.
 
- Нет,- возразил он, улыбаясь, - суккуб - это сука в кубе.
 
- Что ты подразумеваешь под последним словом? Геометрическую фигуру, единицу объёма или просто стерву уехавшую отдыхать на Кубу?
 
Они стояли и смеялись одни на пустынной улице, освещенной лишь их взаимной радостью. 
 
Мимо них пролетали, шурша шинами, лишь редкие светляки автомобилей, дробившие светом своих фар красоту их улыбок.
 
- Вот и встретились двое ненормальных, - по-прежнему, улыбаясь, подытожила девушка.
 
- Я ненавижу всё "нормальное". Всякая "нормальность", по моему евангелию, есть болезнь. Хотя, если быть вполне справедливым, истина где-то между безумием и всем психически здоровым.
 
- А ты не боишься, - проговорила она, беря его за руку, - Если я окажусь более сумасшедшей, чем ты?
 
- Ну, среди тех, кто еще не заперт в психушке, я, наверное, самый сочный фрукт.
 
- Что ж, тогда нам ничего другого не остается, как отправиться вдвоем на поиски того, что ты искал.
 
Он хотел было возразить, что он уже нашел то, что искал, но почему-то промолчал. 
 
За несколько часов прогулки по ночному городу, они, казалось, сблизились настолько, что разъединить их теперь будет не просто даже людям. 
 
Непереставая поддерживать разговор, они периодически заходили в какие-то мрачные, грязные дворы, которыми изобиловал этот район города, любуясь сомнительным обаянием упадка, оставившего свои отметины на телах обветшалых и старых зданий. 
 
Заметив, скорее расщелину, нежели вход, между двумя плюгавыми частными домиками, они без раздумий вошли в небольшой круглый дворик,  вокруг какового виновато жались чахлые постройки и какие-то складские помещения, образовывая собою порочный круг уродливых заговорщиков, чье молчание поддерживал обезображенный изнуряюще частыми сменами времен года, ржавый грузовик, побитой собакой прикорнувший в одном из углов двора, где уже ничто не мешало ему предаваться утонченной радости гниения и распада подле единственного двухэтажного дома, дверь которого, в непотребстве вульгарного гостепреимства, болталась на одной-единственной петле, словно приглашающий каждого войти, до беспамятства упившийся швейцар.
 
- Давай познакомимся с ним. Он такой брошенный и несчастный, и пахнет от него так же, как от старых людей, - предложила девушка таким тоном, что отказаться он никогда не посмел бы.
 
Тем не менее, чуть помедлив, всё же сказал: 
 
- Знаешь...не нравится он мне. У меня какое-то неприятное предчувствие. Но если ты хочешь...
 
Он сам не мог понять откуда появилась эта смутная, по-собачьи чуткая тревога, так похожая на страх, но страх беспричинный, живший всё время где-то рядом с ним, в потаенном вольере его существа и выбегавший оттуда всегда, когда его никто не звал. 
 
И вот теперь, разбуженный, со свежими после длительного и крепкого сна, силами, радостно накинувшийся на него и упершийся ему в грудь своей острой клыкастой мордой.
 
Полтора века назад появившиеся на свет, пружинящие под их ногами деревянные ступени дремавшей во мраке, пахнущей людской и кошачьей мочой лестницы, крутое и изогнутое тело каковой, вывело непрошенных гостей на основательно потрепанную временем веранду, открывавшую собою мрачный вид на безлюдный двор, с обезображенными нищетой перекошенными домиками, униженно кланяющимися булыжникам затерянной в грязи и фрагментах очерненного весной льда узкой дорожке, подползающей своими ответвлениями к каждой из этих ветхих построек, среди которых выделялась заброшенная голубятня с щербатой, подозрительного вида лестницей, терпеливо, казалось, ожидавшей чьей-либо легкомысленной ноги, чтобы тут же, под ней, с чистой совестью и рассыпаться.
 
- Давай поднимемся на второй этаж,  - прошептала девушка, увлекая своего спутника за собой по почти-что винтовой лестнице, зловеще вскрикивающей под тяжестью их шагов.
 
Она шла впереди и, приникая взглядом к ее хрупкому, опоясанному темнотой силуэту, он, в явственном предчувствии беды, протянул было руку, чтобы остановить ее и не позволить отворить дверь ведущую в холл второго этажа, но она буквально впорхнула в нее, а он, в странной растерянности от этой ее летучести и поразительной беспечности, на несколько секунд застыл, теряясь душой в своих смутных страхах, путаясь в своих сомнениях, - верить своим опасениям или нет, - словно душевнобольной в смирительной рубашке...
 
Что с ним произошло в эти мгновенья, он так и не мог осмыслить; оборвалась некая тонкая, натянутая в ущелье его сознания, чуткая струна и он, пребывая в каком-то ступоре, лишь растерянно следил за тем, как его беззаботная подруга уплывала в черноту дверного проёма....
 
Стряхнув с себя наваждение, прислушиваясь к крысиным метаниям сердца в тесном чулане груди, со всей доступной ему осторожностью, затаив дыхание, он заставил-таки себя сдвинуться с места и, вытянув перед собой руки, наощупь, начал продираться сквозь вязкий мазут мрака...

Трус стоял уже на середине затопленного темнотой коридора, когда вместе с убийственной тишиной, на него вдруг обрушилось осознание того, что он не слышит не только шагов Суки, но и вообще не чувствует присутствия в помещении какого-либо живого существа. 
 
Сбросив злокозненное оцепенение, отмахнувшись от вызывающего дрожь неестественного безмолвия, он громко, достаточно громко позвал девушку. 
 
Её странное имя вернулось к нему в виде сонного, расплывчатого эха, наспех обглоданного этими жадными, падкими до женских имен, закопченными временем стенами. 

Простояв в нерешительности несколько судорожных минут, растянутых его тревогой на несколько жизней, он закричал что было силы, метнув два заветных слога из которых состояло ее ненастоящее имя, словно гранату в окоп враждебной тишины.
 
Однако, вопреки его ожиданиям, крепость молчания не рухнула и тогда он, проделал еще несколько шагов во тьме, нащупав на ее теле холодную выпуклость дверной ручки, потянув на себя которую, он оказался на лестнице ведущей вниз - это был выход....
 
"Что это за игры? Может быть, она дразнит меня?"
 
Задаваясь этими вопросами он начал спускаться вниз, как вдруг его осенило, что в стенах, вдоль которых он пробирался по коридору, должны быть двери в комнаты, служившие некогда квартирами жильцам этой полуразвалившейся "коммуналки", однако, он не вернулся назад, а принял решение обойти вокруг дома: не может ли так быть, что Сука решила всё-таки подшутить над ним и молча стоит сейчас возле входа в здание, с улыбкой ожидая своего Труса?...
 
Кислый свет жирафообразных уличных фонарей, лакейски гнувших свои тонкие шеи под тяжестью набухшего грязной синевой неба, помог ему убедиться в обратном - никто его не ждал, и все его хождения вокруг вызывающего у него настоящую ненависть дома, ни к чему не привели. 
 
"Либо она ушла, ушла насовсем, посмеявшись надо мною, либо - она должна находиться сейчас там",- произнес кто-то внутри него, бросив эту фразу спокойно и строго.
 
И услышав этот голос, он избавился раз и навсегда от внутренней дрожи, словно от больного зуба, удаленного твердой рукой умелого стоматолога...
 
Уже знакомая, изредка взвизгивающая под его ногами, с трудом сдерживающая истерику лестница, помогла ему вновь подняться на второй этаж обветшалой постройки. 
 
Напряженно вслушиваясь в свинцовую тишину, он уловил какие-то шорохи, суетливую возню внутри плотного кольца темноты, и рванувшись на этот звук, толкнул ногой без сопротивления сдавшуюся хлипкую дверь, равнодушно пропустившую его вовнутрь грязной и исписанной юродивыми граффити комнаты, каковую позволял рассмотреть в деталях анемичный фонарный свет, лениво вползающий в нее через разбитое окно,чьи осколки были рассеяны не только по изрезанному ножом, изуродованному подоконнику, но и усыпали собой значительную площадь  обожженного периодически разводимыми на нем кострами, полусгнившего пола, местами и вовсе лишенного половиц и засыпанного кусками обвалившейся с потолка штукатурки, наиболее крупные фрагменты которой, служили недостающей ногой старой металлической пружинной кровати. 
 
На кровати,украшенной на удивление новым и чистым, сползающим с нее, матрасом, лежало тело женщины и даже было достаточно беглого, брошенного на нее молниеносного взгляда, чтобы Трус опознал как цвет и фасон свитера, так и элегантное каре своей подруги. 
 
В центре помещения высилась, деловито заправляющая непослушную и выбившуюся из брюк рубашку, мужская фигура, лицо которой было скрыто в тени: 
 
- Ты чего, щенок...., - успел произнести этот превосходящий ростом молодого человека почти на голову, темный силуэт, прежде чем, подогнув колени, рухнуть вперед лицом на пыльный пол.
 
Когда Трусу случалось пребывать в ярости, всегда почему-то получалось так, что он бил с левой руки, - почему именно с левой, хотя он и был правша, он и сам не понимал, ведь основная бьющая его рука была именно правая, - и в таких случаях его действия всегда несколько опережали скорость его мысли, поэтому, когда уже вполне осознанно, полетел и правый прямой в его исполнении, то его кулак рассек лишь пустоту воздуха: голова неизвестного упиралась в его обувь и, рассеянно наступив на нее, он, словно барс, медленно приблизился к молодой женщине.
 
Её джинсы были собраны гармошкой у щиколоток, с еле заметной полоской темных стрингов посередине, обнажая вызывающую белизну бедер, на одном из которых застыла пара мутных стекающих вниз белых капель, так и не добравшихся до колена и именно они настолько загипнотизировали Труса, что тому не сразу удалось сбросить с себя некстати накатившую на него волну обездвиженности.
 
Дрожащими пальцами он нежно убрал с лица девушки вороное крыло ее челки и попробовал раскрыть закрывавшие глаза веки, но те, -  позволив уловить остановившийся на одной точке, и, уже подернутый туманной дымкой, взор темных зрачков, - вяло отпружинив, словно резина или пластик, откатились назад, на исходную, а восковая желтизна заострившихся ушей и носа, дополнили трагизм паззла, к разгадке которого он приблизился.
 
Шишка, замеченная им у левого виска, и небольшая, с бордовой окантовкой и величиной с горошину, дыра в свитере, под ее левой грудью, дополнили картину произошедшего здесь.
"Оглушил... начал насиловать... пришла в себя..... убил," - кто-то посторонний, сухо, словно зачитывая бухгалтерскую выкладку, подытожил внутри него.
 
Трус уже не мыслил, он действовал совершенно отдельно и от холодного регистратора, внезапно проклюнувшегося в нем, и от истерзанного отчаянием влюбленного, готового зарыдать в голос: он вернулся к лежавшему без сознания убийце и, деловито-бесстрастно изорвав рубашку, - при ближайшем рассмотрении оказавшуюся милицейской, - в которую тот был одет, на лоскуты, прихватив один из них, подошел к девушке, чтобы убрать следы спермы с кожи ее ног, а затем, аккуратно восстановил изначальную гармонию ее наряда, заправив свитер за пояс и заботливо застегнув молнию на джинсах.
 
" Так этот...эта срань, выходит, мент? Иначе откуда у него милицейская рубашка?"- впервые удивился в нем холодный созерцатель. 
 
Но Трус только отмахнулся от его голоса, как от мухи.....
 
Застыв на миг, будто вспомнил о чем-то очень важном, он вдруг прижался ртом к ее, еще сохранившим нежное, но уже стремительное тающее тепло, губам...
 
Когда он услышал шорох за своей спиной, то его внутренний соглядатай успел шепнуть ему: "опоздал!"  и, несмотря на то, что Трус успел выпрямиться, он пропустил-таки удар чем-то острым в правое подреберье, и хотя перед его глазами вспыхнул яркий и так же быстро погасший, сменившийся на мгновенье полным мраком, свет, а тупая волна боли отливом отозвалась во всем теле, он всё же успел поддеть носком ноги пятку попытавшегося было убежать человека.
 
В следующее же мгновенье он пришел в себя лежащим на нем сверху, просовывающим свое предплечье между подбородком и грудью соперника.

Безуспешно пытаясь спрятать не развитую и дряблую шею, вдавив её в свою же грудь, незнакомец только ухудшал положение и, хотя Трус почти уже не чувствовал свои бёдра, но ему удалось заплести ноги противника таким образом, чтобы тот был лишен всякой возможности двигаться. 
 
Выпучив налившиеся кровью глаза, красноречиво свидетельствующие о том, что запас кислорода в его легких стремительно сходит на нет, незнакомец захрипел, подобно загнанному и обреченному жеребцу.

Чувствуя, что начинает катастрофически быстро терять силы, Трус собрал в кулак всю свою волю, подобно тому, как приходилось ему это делать порою и на соревнованиях и на тренировках, подобно бойцовой собаке, израненной и истекающей кровью, вся сила духа которой сконцентрировлась в ее хватке, так и он, стараясь не прислушиваться к нарастающему звону в ушах, продолжал сжимать шею насильника.
 
Лишь тогда, когда сквозь окутавший его сознание туман, Трус услышал бодрый ритм чечётки, которую принялись отбивать стопы лежащего под ним мужчины, он спокойно осмотрев его наполненные страхом, но уже безжизненные глаза, позволил себе разжать "замок" из собственных рук....

Осмотрев свой правый бок, он услышал шепот наблюдателя: "Да, это печень....Ты задержишься здесь не надолго." 
 
С удивлением самому себе, так как почему-то все время думал, что умирать страшно, он отметил, что никакой тревоги он не чувствует, и только холодно посетовал, что так мало узнал о той, которая так нелепо ушла от него, но за которой он, вот-вот последует.
 
Трус попытался подползти к ней, но даже на это у него не осталось сил.
 
Мокнув фалангу указательного пальца в краску сочащейся из раны крови, он зачем-то начертал на лбу лежащего рядом трупа сакраментальное слово из трех букв, каковым начинающие писатели обычно декорируют заборы, а затем, брезгливо отодвинувшись, лег так, чтобы ему была видна его подруга, в которую так странно и внезапно он успел влюбиться. 

Он подумал почти без горечи, о том, что так и не узнал ее настоящего имени, но тут подоспел весьма живучий в нем рефери:

- " К чему тебе имя, которое ей дали родители, и которым называли ее - другие?"
 
- "Ни к чему," - примирительно согласился Трус.
 
И, когда ее фигура уже стала сливаться с убожеством обстановки, медленно растворяясь в тумане заполнявшим собою всё вокруг, он успел прошептать, словно пассворд, для входа в новый для себя мир, то имя, которым она в шутку себя назвала.....
 
Спустя два дня в одной из газет, в разделе криминальной хроники, появилась следующая заметка с  заголовком: " Погиб не на посту." 
 
Вот ее содержание:
 
" Проявив редкостное мужество и самоотверженность, совсем недавно уволившийся из органов МВД в связи с уходом на пенсию, старший сержант милиции Срань Н.А., защищая незнакомую ему женщину(личность устанавливается)от нападения неизвестного(личность устанавливается), который, сначала изнасиловал, а затем и убил свою жертву, нанеся ей ранение в область грудной клетки с помощью холодного оружия, Срань Н.А., вступил в неравную схватку, в которой, ценой своей жизни, смог остановить опасного преступника. Отдел милиции №3, где работал отважный милиционер, а так же УВД города, приносят искренние соболезнования родным и близким покойного. На ближайшем заседании городской думы будет рассмотрен вопрос о присвоении фамилии героя имени одной из улиц города."               
 
               
                10.1992г.
 
http://www.youtube.com/watch?v=6wwFNbcRXxo&feature=related