Парашют раскрылся легким ударом, схватившим свою порцию воздуха глотком раскрывшегося купола, вцепившегося в стропы, сторонившиеся перехлеста.
Тишина бездонности синевы колокола небесного дна оттенялась рокотом улетающего самолета, сбросившего условную единицу в точку розы ветров, не предусмотренной возможностью управления.
Зеленое марево плывшего внизу лесного массива скрывало свои прелести райского ада, невидимого из романтики полета управляемого крыла.
Горизонты тлели туманной дымкой рафинада далеких городов, выступающих изваяниями наслоения массового гипноза творения.
Летний ветер обволакивал теплом потоков плотности, уступающей прорыву вперед.
Стратосферные орлы плыли одиночными автономиями, осматривая телескопическим взглядом территориальную принадлежность подземных передвижений.
Небо и Земля совокуплялись зеленью марева вертикальной любви невозможности, которая всегда на горизонте.
А это что?
Далекие субмарины ядерного атакующего назначения проскользнули сквозь континуум пространства–времени и собрались стайкой на поляне усыпанной пуховыми шарами и желтыми огоньками всепогодных неуловимых одуванчиков композитной технологии, цветущих шарами шелестящего шарма шелковых шапито шиншилловых шпалер шафранового шлейфа шагреневых шхун, улыбающихся субмаринам корпоративной улыбкой.
Всепогодные истребители, воспользовавшись летним сновидением радаров дальнего обнаружения, глиссировали на поляну с одуванчиками, дымящимися динамичным диссонансом.
Демиург втянул аравийский запах конопляных прерий фиолетовых ветров розового индиго и вдумчиво устранил исходящий ум, оставив входящие ароматы алых роз ветров непоколебимости намерения, которое всегда кружит где–то рядом, словно мираж вечных мгновений.
Мимо с легким журчанием реверсивного следа плыла крылатая ракета, словно акула, высматривая цель где-то в глубинах бортового процессора. Усмотрев стаю истребителей, пьющих вино из одуванчиков, она сложила крылья и голубой тенью июльского утра желтой субмарины дыма над водой окунулась в ночь возле оперы, расцветающей рассветом обратной стороны луны.
Нефертити вошла в Город Солнца, жарко целуя инцестом фригийского лада музыкальный эхнатон, нанизывающий богов на нить ожерелья своей безмятежной стали кумулятивного пламени мумий книги мертвых, танцующих танец оргазма.
Девятый вал остановился посреди океана и задумчиво смотрел на Нефертити, пьющую вино с субмаринами, жеманно строящих глазки расслабившимся истребителям, отправившим крылатую ракету патрулировать периметр земляничной поляны усыпанной хмельными одуванчиками.
Колокол сурового неба звездных прерий Магеллановых каравелл осыпал пыльцу цветочных грез океанических мечтаний скользящего серфинга стремительного легато быстротечного пассажа весенней скрипки Паганини, качающегося на цепях островного римского права, открывшей душе музыканта свободу, которую не заберет никто.