Осторожно выглянул из-за угла. Геронтологического патруля поблизости не видно. Прихрамывая, кинулся через дорогу. Слава богу – движение здесь было несильное. Заскочил под навес магазина. Неожиданно передо мною из воздуха возникла прелестная барышня. Улыбка во весь рот, юбка чуть ниже пояса, грудь, фривольно устремляющаяся вперед – чудо, одним словом! Я остановился. Девушка приоткрыла рот, сверкнув белоснежными зубами:
- Если Вы молоды, заходите к нам – мы знаем, что Вам нужно!
Тьфу ты, черт! А я уж было подумал… Кинулся сквозь рекламный трюк, протаранив головой голографическую грудь, лишь жалкие остатки волос возмущенно шевельнулись на голове. Мне еще тебя не хватало! К сожалению, я уже давно не молод.
Месяц назад у меня было все – работа, квартира, еда. Но двадцатого числа исполнилось шестьдесят пять лет. И хотя все это было не настолько уж и хорошо, но все лучше чем сегодняшнее ничто.
…
- Стой! – голос был строг и холоден.
Я замер перед турникетом. Оглянулся. Ко мне шли четверо охранников нашего завода.
- Вашу карту!
Я посмотрел на руку. Индивидуальная карта переливалась цепочкой красноватых огоньков. За почти двадцать лет я привык к ней, как к своему собственному телу.
- Руку вперед!
Подчиняясь команде, вытянул левую руку. Охранник крепко ухватил за кисть, а в это время второй вставил в карту красный ключ. Тихий щелчок, и омертвевшее чудо техники упало на землю. Я посмотрел на кожу, долгие годы не видевшую солнца. Блеклая и дряблая.
- Три дня для обращения в Геронтологический Центр. Свободен!
Мир вокруг потускнел и превратился в пепел.
Я вышел с завода. В руке ощущалось небольшое онемение и странная легкость. Оглянулся. Это все? Как-то я не так представлял свое прощание с родным предприятием, которому отдал почти сорок с лишком лет. Значит, мне больше не пересечь проходную, не зайти в родной цех. Проклятье!
Без карты я оказался как без рук – ни в магазине что-нибудь купить, ни в квартиру зайти. Турникеты, словно живые, смыкались, едва почувствовав приближение человека, не обремененного индивидуальным коммуникатором. Отныне мой удел – сторониться оживленных мест, прятаться от патрулей и лишь изредка иметь возможность перехватить что-нибудь из еды. Я раньше занимал по отношению к старикам, как мне представлялось, нейтральную позицию, не обращая на них никакого внимания. Но теперь, оказавшись в зоне отчуждения, мне уже так не казалось.
...
Тихо постучал в дверь.
- Кто там?
Знакомый голос.
- Это я - отец!
Тишина. Щелкнул замок. Сквозь узкую щель выглянул настороженный глаз, осмотрел меня... И врата в рай распахнулись.
- Быстрей!
Я скользнул в квартиру. За спиной хлопнула дверь. Тепло! Уют!
- Ты как? – Голос сына тих.
- Ничего. Живу.
Он осмотрел меня с ног до головы.
- А где жена? – поинтересовался я.
- Уехала на море отдыхать с Никиткой.
- А ты что?
- Не хочу. Что я моря не видел?
И действительно. Он же служил в морфлоте.
- Проходи. Есть хочешь?
- Ага! – В животе сразу заурчало.
Я не ел последние два дня - не удавалось перехватить ничего из объедков.
Сели за стол на кухне. Сын быстро приготовил яичницу. Поставил передо мной сковородку, налил в большую кружку мой любимый чай с молоком. Я с умилением смотрел на его хлопоты.
- Ты как один? Справляешься?
- Ничего, - улыбнулся.
Пока я ел, сын сидел рядом, пил кофе. Поинтересовался:
- Что не заходил? Где теперь питаешься?
Непрерывно жуя, я ответил:
- К вам в дом без карты не зайти. Я сегодня присоседился к какой-то собаченке – перед ней дверь сама открылась!
- А! – Сын махнул рукой. - Это соседская, у нее микрочип вживлен. Дверь сама и открывается.
- Ха-ха! А передо мной нет! – невесело усмехнулся.
Сын качнул головой.
- Ты почему от Геронтологического Центра отказался?
Я пожал плечами – и вправду, почему?
- Не знаю, страшно что-то умирать.
- Так там же сделают все аккуратно – постоянно трындят, что и не заметишь, как перейдешь в мир иной. А так, что это жизнь? – Пожал плечами.
Я задумался. Лет пять назад и сам не сомневался в казалось бесконечно далеком выборе. Жизнь без карты казалась кошмаром, почище смерти. А вот теперь... Я еще помню времена, когда старики были повсюду. Скрюченные, хромающие, но живые. А теперь на улицах их просто нет. Введение в строй Геронтологических Центров для достигших рубежа в шестьдесят пять лет, казалось хорошим выходом после финансового кризиса, начисто разрушившим наряду со всей промышленностью и государственное пенсионное обеспечение. Даже помню, что некоторое время за обращение родственникам выплачивали большие деньги - когда эти Центры только открылись, народ не очень-то и рвался туда. Только у кого или с деньгами было совсем туго, или уж совсем больные. Компания по введению нового «гуманного» закона была обставлена с размахом – выступление знаменитых артистов, Президента, большие концерты популярных звезд эстрады, выступление ведущих экономистов, пророчащих рай в «освобожденной» стране для молодых и энергичных. Особенно усердствовал один круглолицый лидер эпохи Развала – рисовал графики возможного роста благосостояния населения; указывал на факты непосильного пенсионного бремени для бюджета страны; называл огромные цифры достигших предельного возраста; приводил ужасающую статистику неудержимого падения производства сельскохозяйственной продукции. Опять же западные страны настоятельно «советовали» введение этого закона. Когда вся промышленность встала, а продолжала работать только одна труба и обслуживающие ее заводы, в том числе и мой, оказалось, что у нас слишком много «лишнего» народа, тем более неработающих стариков. Неудивительно, что голосование прошло на ура. По-моему процентов девяносто населения были «за». Конечно, учитывались только голоса трудоспособного населения с четырнадцати и до пятидесяти лет. В продолжение Дума приняла закон об обязательном лишении карты граждан, достигших возраста выхода на пенсию и принудительном приводе в Геронтологические Центры.
И вот теперь я сам стал жертвой этого голосования - без карты и на подпольном положении.
- Тебя не видели соседи? – спохватился сын.
- Кроме собаки никто.
- Ну ладно. Может, поспишь? Я ночью разбужу.
- Не. Что спать, мне жить-то осталось до первого патруля. Ладно, хоть еще граждане не все скурвились. Ты не слышал, повысили плату за информацию о скрывающихся от геронтологов?
- Нет. По-моему, та же осталась – как за бродячих собак.
Мы помолчали. За окном быстро темнело. Свет сын на кухне не зажигал. И правильно делал, в окно мог заглянуть патрульный робот-летун. Шторами-то закрывать окна запрещалось – борьба с международным терроризмом шла полным ходом - но вот насчет освещения ничего не говорилось. Сумерки сжимали кухню в своих тисках, и казалось, что мы снова вместе сидим в небольшой уютной палатке на озере, как тридцать лет назад, над костром варится уха, и сын расспрашивает про созвездия, щедро рассыпанные по небу. Тогда казалось, что жизнь вечна, как и эти яркие звезды над головой.
Но... Время пролетело мгновенно.
- Ты Никитку на наше озеро возил? – поинтересовался я.
- Нет. Там же крематорий Геронтологического Центра построили... По-моему, лет пять назад.
- Не знал...
Сын закурил.
- Когда бросишь? Обещал ведь.
Он пожал плечами.
- А зачем?
- Ну, вредно ведь.
Хмыкнул.
- Скажется после шестидесяти пяти?
И действительно, зачем беречь здоровье, если после рубежа оно уже никому не нужно?
- Никитка как учится?
- Нормально.
- После шестого класса на завод?
- Конечно. Из нашей-то школы, куда еще можно пойти?
- Ну, например, в военное училище.
- Смеешься? Их же постоянно сокращают. Разве что солдатом. Пушечное мясо всегда будет необходимо.
- Спасибо! – Я отодвинул пустую сковородку.
Сын быстро убрал со стола.
- Телик будешь смотреть?
- Нет. Времени жаль. Наши правители там же?
- Ага. Вся п…братия там, на «Олимпе».
- Конечно, что им на Земле делать, летают себе, на нас грешных сверху поплевывают.
Я вздохнул. Мне так кажется, что введение закона по ограничению населения, было билетом для нашей элиты на места в этом орбитальном суперсовременном «ковчеге». Это тогда гордо назвали - «оптимизация управления странами большой двадцатки». Переселение сильных мира сего на орбитальную станцию «Олимп» было проведено с невиданным размахом. Помню, все у тиви сидели, смотрели. Дураки. Теперь вот до них не добраться. Наверное, демократия без чаши с цикутой просто-напросто невозможна.
- Почитать есть что?
- Нету. Я все книги сдал в комиссию по контролю за оборотом печатной продукции.
- Зря.
На ум пришла печальная мысль, что у меня-то дома оставались книги. Хотя, сейчас уже нет. Кого, интересно, вселили в мою квартиру?
- Ты был у меня? – спросил я сына.
- Нет. Когда тебя лишили карты, наши тоже перестали открывать входную дверь в твой дом.
- Могли бы вещи, хотя бы, тебе передать.
- Ты же знаешь, если в течении трех суток не обращаешься в Центр, все имущество передается государству.
- Знаю, конечно. Книги жалко – сожгут ведь.
- Сожгут. Да, только кто об этом пожалеет? Молодежи наплевать на них – все бы по инету болтаться или в виртуальных мирах отвисать.
Я покивал головой.
- Что-нибудь еще? – Сын внимательно смотрел на меня. – Нет? Я тогда пойду, слажу в виртуал, у меня там встреча. А ты пока помойся.
Сын прошел в свое любимое кресло, сел. Подсоединился, что-то набрал на клавиатуре и исчез. Вроде бы и рядом, но в то же самое время где-то далеко, а здесь лишь его тело – безучастное и как бы неживое. Я побродил по квартире. Кругом навороченная техника - по полу шастают плоские роботы-уборщики, в углу стоит андроид, на стенах экраны. Стоит присесть на диван или кресло, появляется меню – «Чего изволите?». А изволить можно себе многое – от напитков, до развлечений на экранах или в виртуале. Но поговорить-то по душам и не с кем. Минут десять походив по мертвящей квартире, я оделся и вышел, тихонько захлопнув входную дверь. Хотя можно было и переночевать. Но подставлять сына не хотелось – в случае, если бы дошло до патруля, он мог и в каталажку загреметь.
На улице пустынно, в свете неона только оставленные дорогие авто. После нескольких лет проведения государственной политики по ограничению населения страны, города заметно опустели. Не бродят по ночам влюбленные, не мотается молодежь по ночным клубам. Вся развлекаловка теперь там – на «Олимпе». Здесь же только работа с утра и до вечера… И виртуал по ночам.
- Стой!
Крик резанул уши. Ноги стали ватными, сердце едва не выскочило из груди. Попался!
Кинулся в темную подворотню. Куда там! Позади уже слышен лай, это кибер-собаки кинулись по горячим следам. Над головой затарахтел робот-летун. Окружают! Я подбежал к огромным металлическим дверям, дернул ручку – закрыто. Подбежал к другим – тоже! За спиной кто-то стоял. Осторожно оглянулся. Собаки. Стоят, смотрят умными глазами. На бритых головах прикреплены небольшие модемчики – теперь они со своими хозяевами одно целое. Шаг влево, шаг вправо – порвут в мгновение.
- Попался! – из-за дома вышли двое из патруля.
Черная форма с мертвой головой в петлицах, начищенные сапоги, фуражки с высокой тульей. Подтянутые фигуры, молодые лица, улыбаются. Конечно, для них это развлекаловка. Эти, из патруля, мне всегда кого-то напоминали, из кинофильмов далекого детства.
- Лечь!
Я упал на асфальт, прижавшись щекой к теплой шершавой поверхности – нагрелась за день. Двое подошли, чищенные сапоги оказались перед моим лицом.
- Руки за спину!
Щелкнули наручники. Все! Попался. Рывком меня перевернули на спину. Один перчаткой залез мне в лицо и раскрыл правый глаз. Другой поднес к глазу сканер. Вспышка! Перед глазами поплыли алые круги - фото сетчатки ушло в архив Центра.
- Ага! Андрей Андреевич, долго же бегал.
Второй громко сказал:
- Центр. Беглец номер семнадцать. Пришлите «катафалк».
Юмор у них, однако! Пока ждали «перевозку», патрульные весело болтали между собой. Я же ожидал своего транспорта, царапая правую щеку об асфальт и рассматривая безупречно начищенные сапоги. Как у них, однако, поставлена служба – Ordnung! Наконец, раздался легкий свист и перед нами, разгоняя винтами пыль с мостовой, приземлился вертолет Центра. Двое «санитаров» в белых халатах выскочили из распахнувшейся кабины. Подошли к нам. Около моего носа добавились еще две пары ботинок. Пока рассматривал глянцевые поверхности, белые быстро переговорили с черными и, подхватив меня за скованные за спиной руки, поволокли в свой транспорт.
Во время всего полета я, в качестве разнообразия, давил уже левой щекой металлический пол. Все те же ботинки перед носом, только еще к этому добавилась неприятная тряска. Чего-чего, а вертолеты никогда не любил. Одно порадовало - летели минут пятнадцать.
Когда шум винтов стих, как мешок с картошкой перекинули на носилки. Тугие щупальца хищно обхватили руки и ноги, плотно зафиксировав в лежачем положении. Скосил глаза – меня ловко катила совсем молоденькая санитарка. Белый короткий халат, вываливающаяся грудь, осветленные волосы, небрежно подведенные глаза. На меня она глянула лишь раз отсутствующим взглядом, вряд ли заметив. Я посмотрел вверх – там устремлялись в небеса огромные мрачные здания, венчавшиеся сверху четырьмя толстенными трубами, из которых шел густой черный дым. Миг, и моя каталка въехала в здание. Мелькнули облицованные кровавым кафелем стены, колесики прогрохотали по наклонным пандусам, и я оказался в огромном темном коридоре, словно провалился в само царство Аида. На грязном, засаленном потолке светила пара лампочек, с трудом освещая пространство только под собой - уже в трех шагах ничего не было видно. С трудом ворочая головой, разглядел стоящие вдоль стен каталки с лежащими на них людьми. Кто тихонько стонал, кто едва слышно плакал, а кто и просто молча лежал, делая невозможным определить, жив ли он или уже отдал душу богу. Сестренка исчезла, я остался. Тяжелый плотный воздух, с разлитым неприятным запахом горелого мяса. Я, по всей видимости, оказался в своеобразной очереди на тот свет. Никогда бы не подумал!
- Вас как зовут? – раздалось справа от меня.
Как смог повернул голову. К соседней каталке был прикован довольно молодой мужчина. На вид, от силы, лет пятьдесят.
- Андрей Андреевич, – задушено ответил я, еще не вполне справившись с охватившим меня в вертолете волнением. – А вы здесь какими судьбами?
Сосед по очереди помолчал некоторое время, как будто к чему-то прислушиваясь, затем ответил отчетливым шепотом:
- Меня зовут Алексей. У меня неизлечимая форма рака.
- Ну и что? – удивился я. – А почему вы не в больнице?
- Ха! Три дня назад я был еще там. Но с принятием поправок к нашему Закону, отныне «…неизлечимо больные приравниваются к категории граждан достигших предельного возраста…». Вот так-то!
- Не слышал, – только и сказал я.
Мы оба помолчали. Мимо нас скользнула бледная тень и оставила у меня на груди номерок. Шестьдесят шесть. Что за ирония судьбы!
Неожиданно каталка дернулась и медленно покатилась в неизвестность. Я испуганно завертел головой, пытаясь понять, что приводит ее в движение. С удивлением заметил, что и мой сосед так же катится вдоль стены. Ага! В серых стенах коридора на уровне колес торчали небольшие крючья, которые и тащили наши «катафалки». Конвейер смерти! Попытался разглядеть, что там впереди по ходу движения. Но как ни двигал свои ступни, ограничивавшие видимость, кроме цепочки катящихся в темноту каталок, ничего не увидел. Наконец все остановились. Судя по расстоянию, в топки за раз принималось не больше пяти «клиентов». Потянулись минуты ожидания.
- Вы долго здесь? – поинтересовался я.
- Второй день. Там впереди есть четырехдневники. И ходят слухи о десятидневниках.
- Да-а? А как питаться?
- Ха-ха-ха! Затхлым воздухом питайся. Здесь не кормят. Ладно, хоть воду периодически дают. Когда опять сработает система пожаротушения, не зевай, лови ртом капли. Другой возможности попить не будет.
- А как насчет туалета?
- Смешной ты право слово. – Сосед демонстративно попытался поднять скованные руки. Конечно же, у него ничего не вышло.
- Под себя.
Четыре дня!
- Завтра выходные. Все будем стоять до понедельника.
Мое переселение на тот свет затягивалось на неопределенный срок. Бюрократия проклятая! Каталка опять дернулась и продолжила свой неумолимый путь.
Выходные провели за беседами о лидерах эпохи Развала страны. Вот бы их всех сюда! Посмотрел бы я на них, какими голосами запели бы тогда! Но им повезло – умерли все до вступления в силу геронтологического законодательства.
- Не знаешь, как все происходит? – задал я мучавший меня вопрос. – Я боли боюсь.
- Никто не знает. Кто говорит, что усыпляют, кто говорит, что живьем в топки закидывают. Чему верить, я и не знаю – здесь просто преисподня какая-то!
Все выходные мы и вправду простояли. Зато в понедельник конвейер ожил и начал интенсивно продвигать нас с самого утра. Воду включали три раза за день. Мало-мальски напиться можно было. По ходу дела, я вступил в общество загробной жизни. Заседания проводились постоянно. Правда, в силу ослабленности половины членов, сведения о повестках заседаний доходили до меня обрывочные.
На седьмой день путешествия, конвейер завез меня в небольшую комнату. Освещение здесь было столь же убогое, что и в мрачных коридорах ожидания. Из-за затянувшегося кризиса мировой промышленности на электричестве экономят что ли? Каталка резко остановилась, и спинка ее неожиданно приняла почти вертикальное положение. Я, как и остальные пять соседей, оказался в сидячем положении. Впереди наметилось движение. Какой-то тучный мужик в мясницком клеенчатом фартуке с огромными волосатыми руками шел вдоль шеренги каталок и огромной палкой бил по затылкам скованных клиентов. За ним следом тенью скользила премилая девушка в белом халатике и что-то колдовала над тощими руками сидящих. Неожиданно мясник оказался передо мной, мгновение, и все поплыло перед глазами. Когда окружающий мир немного сфокусировался, я заметил в руке капельницу. Точнее наполненную кровью трубку, дико торчащую из вены и исчезающую внизу, под каталкой. Сквозь прозрачные стенки можно было заметить пульсацию крови. Через некоторое время я перестал чувствовать свое тело. Онемели руки и ноги, голова кружилась, хотелось закрыть глаза и заснуть.
Очнулся от монотонного гула. Открыл глаза. Спинка опять была в горизонтальном положении. А помещение было уже другое. Металлические проржавевшие стены, низкий закопченный потолок, густой жаркий воздух. Привкус золы на сухих губах. Полумрак с весело пляшущими по низкому потолку красными бликами. Гул шел по ходу движения. Я попытался поднять голову. Не смог. Слабость. Что там происходит?
Лязгнула железная дверь. Весь потолок осветился бликами пламени. Так вот откуда идет могильный гул! Мы в крематории! Впереди бушует пламя, сожравшее сегодня уже не один десяток человек. Но ему все мало и настает, по всей видимости, наша очередь. Прямо как жертвоприношение Молоху! Апатия. Я не чувствую тела. Мысли с трудом концентрируются в моей ставшей ватной голове. Каталки дернулись и покатились. Впереди раздался крик. Еще один. Еще… Ногам становится жарко…
Жалко …