Depressed

 

Это  я уже проснулся. Ага.
Зачем?
 
Плотно закрываю глаза и прячу голову под подушку. Не помогает.
Просыпаешься и сразу знаешь – рад ты этому или нет. А лучше бы совсем  уже не просыпаться. Ни-ког-да.

В последнее время именно этого мне и хочется больше всего. Не просыпаться.
 А то и просто вместо чашки кофе пустить себе пулю в лоб.
Мозги мокро шплёкают на свеже-покрашенную стену. Быстрые спонсированные фондом для нищебродов похороны.

И все – никаких будильников и пробуждений.
 Моя основная мечта сейчас. Вечный сон инициированный выстрелом в голову.
 Жаль пистолета пока нет, да и не уверен хватит ли духу..

А раз так – придется вставать.
Вставать – это выход для слабаков. Тех кто даже в мыслях не чувствовал холодной вороненой стали пистолетного дула у своего виска.

Долго и тупо смотрю на мои изжеванные собакой позапрошлогодние пляжные тапочки. Хожу в них на улице и дома. Зачмырился на нет. Ээ-эх..

Медленно, по-стариковски, проклиная день когда родился, шаркаю в ванну.
В мутное забрызганное высохшим  мылом зеркало вплывает моя опухшая со сна рожа.
Старые зеркала и вечный недосып от ночной работы делают нас похожими на покойников.
Моя зубная щетка, как в известке вся в засохшей пасте, блин, ну невозможно же жить когда щетка такая грязная. Тьфу.

Эту гадость не отчистить теперь ничем, кроме промышленного динамита, применяемого при строительстве тоннелей в горах.

Щетка начинает жужжать у меня во рту. Какой идиот изобрел эти элетрощетки?
На нудный звук в ванную галопом влетает собака, и со всей дури прыгает мне лапами на грудь – просит чтобы ей тоже почистили зубы. Какого хрена!

Коротко бью собаку в ребра кулаком. Собака обиженно уходит.
«Сам же, зараза, так долго приучал чистить зубы» - говорит ее проникновенный взгляд.

Жаль собаку. Вот ведь –допекут сами до белого каления – а потом еще и виноватым заставят чувствовать.
Бедная, бедная моя собачка..
 
А еще больше жаль самого себя, стоящего сейчас перед грязным умывальником, с мутным зеркалом, рядом с давно нечищеной ванной, из-за которой торчит корзина с нестиранным бельем.

Наверное от этого белья, на которое вечно летят брызги от душа, в ванной стоит такой тяжелый затхлый воздух.
И толчок тут же – срешь там же где и принимаешь душ. Идиотизм. Никогда раньше не жил в квартирах с совмещенным санузлом. Скотство полное.

«Неужели  так трудно белье в стиралку забросить, ведь два шага до всего» - злобно думаю о жене.
А жена что-то бодро жарит на кухне, как всегда влупив огонь на полную катушку. Наверняка масло сейчас летит во все стороны. Но она не заметит этой мелочи.
 
Масло покроет близлежащие стены, потом на нем наростет махровый слой пыли, а она все не будет замечать. В один прекрасный день  у меня упадет планка, и  я вместо законного отдыха после ночной, громко размышляя вслух о ее маме, родных и всем женском роде в целом, возьмусь драить поганые стены кухни.

Запах масла расползается по всей квартире. Он надолго въедается в занавески, мою одежду и мою жизнь.
Запах масла отбивает аппетит, и вместо кухни я иду в свою комнату.

Через девять часов мне опять на работу в ночную. И так семь дней в неделю, без выходных. Если взять выходной – можно остаться без работы. А найти новую – не просто. Нет ни разрешения тут работать, ни вообще ни хрена.

Когда человечество изобрело понятие «разрешение на работу» - пошел отсчет дней до апокалипсиса. Конец света близок, и я жду его с огромной радостью.

Мои драгоценные девять часов вне работы, я проведу перед телевизором или компом, бессмысленно всматриваясь в мерцающий экран, и ожидая когда пройдет тупость от пробуждения. Эта тупость от хронического недосыпа. Никогда не работайте «в ночь». Стареете и тупеете быстрее раза в два.

Моя тупость похожа на большой тяжелый кусок ваты, которую обмакнули в грязную лужу, и прикрыли ей кору головного мозга. Засохшую и растрескавшуюся дубовую кору.
После нескольких лет в ночную, это состояние не смыть даже литром крепкого кофе, от которого ёкнет в груди сердце, и сделаются квадратными глаза.
Но мозги просто проигнорируют. Вата тупости прилипчива.

Можно еще жахнуть таблетку с небольшим процентом амфетамина, которую здесь пьют от гриппа. Но я знаю, что моё тело пронюхав про амфетамин, заставит влупить целую пачку.
 Этой крайности мне тоже не хочется. Вроде как «взялся за ум» - обзавелся семьей.
Пиво, кстати, неплохо помогает снять этот дурняк, но я вряд-ли успокою душу одной бутылкой.
 
А вечером лететь за рулем почти шестьдесят миль через какие-то деревни, где у ментов только одно развлечение – штрафы за пьянку и превышение скорости. Пиво, увы, тоже отпадает.
Придется переламываться всухую. На телевизоре или компе.

Сажусь в одних трусах перед старым компом.
С презрением отмечаю как все больше переползает над резинкой трусов целлюлит моего живота. Тьфу. Пожить не успел толком – а уже старею. Хочется разбить себе лоб. Но что-то говорит мне, что облегчение от этого будет крайне недолгим.

Упираюсь в комп тяжелым взглядом. Монитор-то оказывается такой пыльный. Сильно заметно на солнце.
Пыль это как выясняется совершенно неоднородная масса. Напоминает кучи микроскопического мусора. Если увеличить будет похоже на улицы города , где полиция жестоко подавила демонстрацию.

Да. Пыльный монитор. Аж жуть. А вечером вроде как бы чистый.
А клава?  Клава – залипшие от сладкого кофе клавиши, обросшие со всех сторон серым мхом, с вкраплениями хлебных крошек.
Какой кошмар. Как можно жить с такой пыльной клавой, как? А главное для чего?

Почищу-ка комп! Весь нахрен разберу, натру до блеска и снова соберу! Во!Точна, блин!
 Чистка компа позволит мне прожить еще один день. Телевизор и  тырнет давно уже не помогают, как и кофе, а вот комп я ща надраю. Зараз!

Неожиданно возникший в жизни смысл придает мне бодрости. Прихватив кучу брызгалок и спрэев, я остервенело начинаю чистить My Computer.

Cправляюсь с этим довольно быстро, и чтобы протянуть состояние осмысленной жизни еще, начинаю убирать всю комнату.
Мне нужен пылесос и я иду на кухню, к стенному шкафу.

В дверях кухни сталкиваюсь с женой. Лучше бы ей гасится пока я убираюсь – меня всегда злит если весь окружающий мир. Он не вливается с песнями в мои нечастые, но полные остервенелого энтузиазма субботники. Чтобы сейчас выбросить гору лавы, камней и вулканического пепла, мне нужен только повод.
 На  халате жены, прямо на животе огромное масляное пятно. Это как-то сразу меня выбивает из еле наметившейся колеи.

«А что, блин, аккуратнее как-то нельзя жрать? Месяца еще нет как халат купил! Или каждую неделю теперь будим обновлять гардероб?»

«Да ты понимаешь, живот стал такой большой, я и не замечаю совсем как задеваю им что-нибудь» 

Живот! Живот!
Это напоминает мне об еще одной глобальной проблеме – жена беременна, уже пошел девятый месяц. Мы ждем ребенка.
 
Я бы сказал, мы с ужасом ждем ребенка. Счет за роды в больнице здесь почти как цена последней модели «Жигулей».
Где же я возьму бабки, если мне не хватает даже  на бензин перед самой зарплатой, я пока не знаю.

Зарплату, к стати уже восемь дней, как задерживают. Вот тебе и страна победившего капитализма.
 Как можно жить, если зарплату задерживают на восемь дней? Как можно жить, если не знаешь, заплатят ли тебе вообще...
Эти неоплаченные восемь дней навсегда украдены из моей загубленной  никчемной жизни.

В течении страшных девяти месяцев ожидания, я регулярно по поводу и без, пью жене кровь.
Хотя становится только хуже – в результате я чувствую себя бессердечным говном.

Делать  аборт нам очень не хотелось, жалко было ее, да и мне пора было давно остепеняться, так что ребенка решили оставить.
У меня было девять месяцев свыкнуться с этой мыслью.

Вместо этого все девять месяцев, я мстительно укорял жену за ее неповоротливый живот. А потом просил прощения и начинал снова. Наверное в аду эти девять месяцев агонии превратятся в вечность. Если все наши эмоции обусловлены какими-то химическими веществами в мозгах – то у меня вечно выходит передозировка. Какая-то хрень внутри сбоит и страшно портит мне жизнь, а за одно и всем остальным вокруг.
 
Может просто стоит выспаться? А может просто стоит выбросится с балкона нашей восьмиэтажки?

А на кухне меня ждет новый удар. Жена даже не потрудилась убрать со стола.
Я не понимаю!! Ну села, поела, ну убери же со стола. Крошки смахни хоть на пол – больно же смотреть на этот бардак.

Окей.  Главное не сорваться. Не выораться от всей души на жену, и упасть потом на диван, как пробитая покрышка с выпущенным воздухом.
Сжав зубы, с особым грохотом швыряю посуду в раковину. Там ее уже целая гора. Кажется разбивается пара блюдец. Мне жалко блюдец, но особенно самого себя. Кровь резко приливает в голову:
 
- Что маму твою в гости ждем что-ли, посуду мыть?, ору я жене, особенно выделяя оборот «маму твою».

Жена, как и собака, всегда безошибочно определяют уровень моей депрессии в данный отрезок времени.
Вскочив с кровати, она начинает греметь посудой, а собака,  уже забившаяся под кровать, выразительно и с надрывом вздыхает, как это могут делать только собаки.

Меня уже потихоньку начинают мучить угрызения совести. Сами же из меня тирана кухонного делаете! Ну пять минут же – посуду-то вымыть! Пять минут же..
Наказание мытьем посуды для жены кажется мне недостаточным, и я заставляю ее также перебрать все кухонные шкафы, и  вообще сделать на там генеральную уборку.
Грязь у нас такая, что стоит только начать в любом месте – потом можно драить без остановки весь день.

 Эх знать бы до свадьбы, какие некоторые бабы бывают неряхи – разве стал бы женится? А особенно пугает – вдруг все бабы такие? Приманят – а потом будешь в ванной рядом с полотенцем для лица их грязные трусы находить. От таких фетишей хочется туго затянуть на шее петлю, и спрыгнуть с табурета.

- Только покажи потом, куда все разложишь, а то вечно после твоих уборок не найдешь в доме  ни хрена- наставляю жену напоследок.


Сам возвращаюсь в комнату, но свежесть новизны и радость от затеянной уборки уже прошла, и я жалею, что вообще затеял всю эту возню.  Наверное пора прилечь.
Ползу в спальню и нахожу в ней жену.

-  Чего – устала уже? А кухня как же?
- Знаешь, у меня что- то низ живота болит, вот, думаю, прилягу..
- Ты, давай-ка, соберись, соберись родная! Вот всё закончим и потом вдвоем приляжем. Зараза,блин, ты там уже все перевернула на кухне, так же ведь не оставишь теперь, закончить бы надо, правильно ведь?

Жена волочится на кухню. Я со злостью иду ей помогать, за каким вот блин все вытряхнула из шкафов, надо было по одному разбирать. У неряшливых людей в голове наверное тоже царит ужасный бардак.

Минут через пятнадцать жена сообщает, что у нее «оттуда» почему-то идет кровь.
 Как раз во время. Никак нельзя было просто прожить этот долбанный день и дать мне отдохнуть перед работой.
- И сильно идет?
- Не, ни очень. Просто не пойму – отчего, и страшно очень.
- Ну позвони маме своей, узнай что делать. Она небось рожала – должна знать. Я ж ни гинеколог тебе.
На все готова, блин, лишь бы кухню не убирать. Чертова баба.

Ну а я похоже с этой кухней попал. Самому теперь весь этот срач убирать придется.
 Кровь какая-то блин. С чего бы? Рожать ей вроде рано, еще больше двух недель. Может повредила чего?
 Мертвые дети, выкидыши – всякая дрянь только и ждала как скакануть мне в башку. Мерзость!

Может зря я ее припахал убирать кухню? Как можно жить, когда от всякой мелочи, у жены кровь идет? И опять конечно же  я во всем виноват. А я просто хочу чтобы дома было хоть немного чище.

- Мама говорит лучше показать врачу

Ну вот, приехали. Сейчас одеваться, садиться с этой тупостью в башке за руль, и ползти по светофорам через весь город в разгар  августовской жары. В муниципальную больницу. Самую дешевую.
 
Кондиционер в машине не работает еще с прошлой  зимы, после того как я разнес в щепки довольно крупного оленя на пригородном шоссе. Усталый был и невыспавшийся.
Олень, падла,  долго выжидал на обочине, медленно и апатично жуя придорожные окурки и стаканчики от макдоналдса. Он был терпелив. Ждал именно меня и моей старенькой машины, которую я только-только выплатил. Такая вот паскудная была у того оленя порода.

Когда моя машина почти поравнялась с ним, олень весь сгруппировался, вытянулся в струну и прыгнул в последний раз в жизни прямо на мой капот. В короткие секунды полета он был похож на хромированного оленя с капота старых Волг – такой же устремленный вперед и стилизованный.

Смертельный контакт с капотом длился доли секунды, но я видел это все как в замедленном фильме. Мясно–крававый взрыв. Тысячи кусочков оленины и капелек крови разлетелись во все стороны, как корпускулы.

Вместе с ними разлетелись к чертям мои фары, прогнулся капот,  крыло, и та хрень на радиаторе, которая наполняла жизнью и прохладой мой кондиционер.
Представитель мелкого рогатого скота  был не только склонен к суициду, но еще и подл -  он унес с собой в могилу  мой кондиционер.

Новый кондиционер стоит как сама машина, поэтому днем я стараюсь никуда не ездить. Жарко, это еще больше отупляет, и хочется самому прыгнуть кому-нибудь под колеса.
Лучше бы машина тогда перевернулась, войдя в полный контакт с оленем, и в кровавые щепки разнесло меня самого. Все проблемы решились бы одним махом.
 
Как можно дальше жить, когда в машине не работает кондиционер в такую жару?
Кроме того по возвращении из больницы придется наводить порядок на кухне. Не останется времени еще немного поспать и моя ночная смена превратиться в полный кошмар.
                ***
    
Парковка больницы платная. Четыре бакса. Почему в больнице платная парковка? Какое скотство. Им что гиппократы завещали драть с больных за все что не попадя?
Это общество больно насквозь, поэтому апокалипсиса я сейчас жду как в детстве ждал Деда Мороза. Будет приятно увидеть как исказятся от страха их сытые рожи.
 Можно паркануть машину снаружи, но велик шанс вернувшись  ее не найти.
А вернуть машину назад будет стоить в тридцать раз дороже чем парковка. Поэтому я смиренно вылущиваю из автомата квитанцию, и втискиваюсь поближе к выходу со стоянки.

Ждем в кабинете у гинеколога.
Я бы мог послоняться по больнице, поглазеть на жопы медсестер и студенток-практиканток, но жена не хрена до сих пор не понимает быстрый разговорный английский, поэтому мне приходится переводить для нее везде – в магазине,  в кабаке,  в кинотеатре, и у гинеколога.
Иногда они присылают гинеколога, говорящего по-русски,  из потомков старых эмигрантов, но обычно этот «русский»  очень относителен, а врач указывает в анкете знание иностранного, чтобы получать лишнюю двадцатку в час. Муниципальные врачи –нищеброды. Часто индусы или китайцы. Будут выплачивать заем на обучение до пятидесяти лет.
 Я присутсвую почти  при каждом гинекологическом осмотре, и сам бы уже мог кого-нибудь осматривать со знанием дела.
«Спасибо» - без акцента кричит уже с порога врач. Это вместо «здравствуйте».
- Да за что «спасибо»- то, вы еще и не сделали ничего!
- СПАСИБО!! Он снова благодарит меня и лучезарно улыбается. – Я не говорю рюски, мала-мал, сппасибба!
- Да не за что, не за что..
- Мой дедушка – «юки», он часто дома по-украински и по-русски говорил.
Врач-лингвист наконец перешел на английский.
«Юки»- так здесь зовут хохлов, а дедушка врача, видимо, из махновцев или бандеровцев. Старые эмигранты нас ненавидят, и вообще мало отличаются от того, что принято называть пендосом.
Врач проводит осмотр, поминутно повторяя «спасибо».
Практикует свой русский, падла. Лет ему столько же сколько и и мне, только получает он баксов сорок-пятьдесят в час, поэтому его «спасибо» слегка действует мне на нервы.

-Ну что же, ничего серьезного. Схватки должны начаться через два-три дня. Делайте массаж внизу спины, чтобы снять боль. Принимайте ванну с не очень горячей водой. Из лекарств можно Тайленол.Побольше жидкости. Апельсиновый сок. Спасибо. Спасибо. А как сказать по русски «contraction»?
- Схватка
- Свапка?
- Схватка
- Сватка?
- С- Х- ватка
-сХХватка, сххватка, спасибо, спасибо!!!!
Окрыленный от пополненого багажа знаний врач убегает. Мы остаемся в кабинете ждем, когда принесут бумаги на подпись – для составления счета за осмотр.

Едем домой и к весу всего мира у меня на плечах добавляются мысли о том какой счет нам пришлет через пару недель любознательный доктор-юки. Злюсь на жену и ее неумную мать.Так готова бежать в больницу даже с насморком. Но у ней-то, суки бестолковой, страховка бесплатная.
Покупаю еще этот чертов тайленол и апельсиновый сок.

Дома меня ждет развороченная как Сталинград кухня, где к тому же уже успела побесчинствовать собака.
Лечь бы на пол, прямо здесь, на кухне, закрыть глаза и просто сдохнуть. Без мучений.
С момента как я встал прошло часа четыре, а я еще ничего не жрал. Надо бы впихнуть в себя жратвы – иногда немного помогает.
Плюхаю чего-то полужидкого в тарелку и врубаю телек.
Жена не раздеваясь завалилась на кровать. Сколько раз просил – не ложись на чистую простынь в уличной одежде – потом ведь голым телом туда же..
Время от времени жена тихо стонет. У нее болит спина и низ живота.
Чтобы не слышать ее делаю погромче телевизор и сажусь жрать.

«В центре Багдада прогремело сегодня еще два взрыва. Погибли трое морских пехотинцев США. Все трое из штата Небраска. Это увеличило количество погибших сначала войны в Ираке. Теперь количество столько-то тысяч столько-то. А сейчас о лесных пожарах, непрекращающихся в штате Калифорния»
«АААй!» - это орет из спальни моя жена. «Сделай мне, пожайлуста массаж!»
Бросив со звоном на стол ложку иду и остервенело, со всей силы, делаю ей пару минут массаж. Cтараюсь во всю чтобы она поняла – от моего масажа еще хуже.
- Легче?
-Да
- Вот и хорошо. Я поем теперь хоть немного, ладно?
- Иди-иди, покушай. Жене меня жалко.
По ее глазам видно, что ей больно, но раз доктор сказал «ничего серьезного», значит, думаю, терпимо. Все ведь рожают и ничего.
Схватки начнуться через пару дней. Вот тогда наверное будет больно.
Возвращаюсь на кухню продолжать уборку.
Уборка меня уже не радует, а, скорее, убивает. Плюс крики жены здорово расшатывают психику.  Даю ей сразу два тайленола и сок.
Должно помочь.
-  знаешь что, залезай в ванну. Этот гад «Спасиба» сказал – будет легче от воды.
Протяни часов до десяти вечера, ладно? Потом я тебя опять в больницу отвезу. Они не будут принимать тебя до последнего – знают что у нас нет страховки.
 
Скажу совсем уже стало плохо, пусть они тебе положат в стационар. Пару дней до родов там перекантуешься. Один *** они влупят за роды такой счет, что мне, тебе, ребенку и собаке придется сделать харакири.
Бегу на кухню и, давясь, быстро доедаю суп. Он течет у меня по подбородку.
Жена опят кричит, тепрь уже в ванной. Слушать ее невыносимо.

В ванной жену сразу  вырвало. На полу апельсиновый  сок. В нем плавает тайленол. Один. Второй собака уже успела проглотить. Поведение жены ее удивляет.
С проклятиями вытираю пол. Ну зато у меня уже есть основание отвезти ее в больницу прямо сейчас. Эти гады просто обязаны ее принять.

Еще хочеться долго пинать в лицо махновца-доктора, отправившего нас домой минут сорок назад, и приговаривать «Спасибо, спасибо» с каждым пинком. Он не мог не знать, что ей станет хуже так скоро. Выпихнул нас потому что в нашем файле стоит «не в состоянии расплатиться за услуги». Вот так при капитализме происходит естественный отбор. Не можешь платить за роды – носи гандон круглосуточно. Есть даже места где их раздают бесплатно. Торжество гуманизма.

- Я пойду выгоню из гаража машину. А ты пока вещи собери.
- А какие вещи?
- Ну какие блять нахуй вещи с собой в больницу берут? Трусы, носки, зубную пасту..сколько тебе лет? Не знаешь что собирать в дорогу до сих пор?
- А я слышала там все дадут?
- Дадут- не дадут, *** его маму знает. Привыкай что в жизни никто нихуя ничо не просто так даст. Привыкай все брать сама. Собирайся, собирайся давай!

Выкатил и развернул машину. Поднимаюсь домой. От боли жена согнулась пополам. Вещи нихуя и не думает собирать. Разумеется! Иной раз предупреждаю ее за два часа до выхода. И все равно минут двадцать приходится ждать. Каждый раз приходится ее ждать!

Злобно кидаю в сумку ее шмотки. Сверху для себя кидаю однопинтовую банку пива «Бек» из холодильника. Хрен знает сколько придется торчать в больнице, а бара там скорее всего нет. Выпью пива и прогуляю долбаную работу. Все равно не платят уже которую неделю. Пара вытаптывать из себя раба.
- Давай-давай, шуруй, в машину, я щас.
На всякий случай оставляю собаке жратвы дня на три. Наливаю целый таз воды. Выключаю везде свет и паркую комп. Еще один взгляд кругом,  и я кубарем качусь вниз по лестнице.
Поехали .

Жена теперь кричит прямо в ухо, и это отвлекает от езды. Надо было ее на заднее сидение посадить.
Когда до больницы остаются пара перекрестков, жена кричит таким истошным и страшным голосом, что я, наконец,  с ужасом понимаю –«Рожает ведь,бляха! Рожает!»

Это меня здорово бодрит, и  я топлю на газ, не дожидаясь пока загорится зеленый. Следующий светофор тоже пролетаю на красный. Пусть попробуют только остановить, у меня уважительная причина, жена,бля рожает нахуй! Где внутри я любуюсь на смелого главного героя мчавшего прямо на красный.

Пара пропущенных «стопов», разворот в неположенном месте и двойное превышение скорости.  Прекрасная возможность безнаказанно нарушать общественный порядок – «Такой шанс просто нельзя пропустить», думаю я.
Останавливаюсь прямо перед дверьми приемного покоя. Чуть ли не в самые двери въезжаю.
Хватаю жену и тащу в холл, там для таких случаев уже стоят «каталки» и я укладываю ее на одну из них.
Оборачиваюсь, а меня уже держат на прицеле трое огромных, затянутых в черное ментов.
Наша страна регулярно распиливает другие – более мелкие страны, поэтому нас недолюбливает весь мир.
Если бросить машину у входа в общественное здание, полиция считает, что там – бомба и очень быстро принимает меры.
А меры здесь мало чем изменились со времен ковбоев. Поэтому не вздумайте в такой момент дергаться или, не дай бог, лезть в карман. Оружие тут есть почти у всех, включая пенсионерок, поэтому менты стреляют быстро и совсем не в воздух.

«Ключи!!» -ревет мне один из чернорубашечных. «Ключи от машины!»

- Сэр, я не вооружен. Моей жене плохо. Есть шанс, что она рожает. Я был вынужден пойти на нарушение.
Менты прячут свои огромные волыны.
- Отдайте нам ключи, мы сами отгоним транспортное средство  на парковку.
Ну уж *** там, потом у вас бесплатно это самое «транспортное средство» нихуя не заберешь.
- Большое спасибо,сэр, я сам.
Бросив жену на каталке в вестибюле, начинаю кружить по больничному комплексу-лабиринту  в поисках парковки.
На этот раз въезжаю на парковку через выход. Это русский способ въезда – нормальные люди не входят через «выход».Там нет фотоэлемента и камер, автомат не дает мне квитанции, и значит платить за стоянку теперь не придется. Первая хорошая новость за целый день.
Долбанная парковка почти в двух блоках от корпуса скорой помощи, где я бросил жену. Быстрым шагом иду туда.
Жены в вестюбюле нет. Нет жены! Куда они ее уволокли ?! Нахер бы мне нужна была эта раздолбаная машина? Зачем, зачем я бросил жену!
 Кидаюсь во все стороны, как слепой натыкаясь на людей.
Ко мне подходит один из ковбоев-полицейских : «Мы доставили вашу жену в родильное отделение. Вам придется подняться на лифте с литерой «С» на третий этаж. Свернете направо, потом через два коридора налево, через холл, и дальше по зеленой линии на полу, она выведет вас к приемной родильного отделения».

Современная городская больница – это монстр из десятков корпусов переплетенных подземными и навесными переходами, тысячами коридоров, и обозначенных пятью буквами алфавита, лифтов. На полу нарисованы разноцветные линии, каждая ведет в своем направлении.
Тем не менее у меня уже вылетели из головы инструкции мента, я быстро и похоже наглухо потерялся в этом муравейнике.
Это особенно бесит, потому что на счету каждая минута.
Где моя жена? Где ее искать?

Когда я волнуюсь, давно заметил, зыбываю на хрен любые иностранные языки, хочется только по-русски орать «Мама!» и еще «Бляааадь!». Такой же, к стати, эффект, впрочем, когда я сильно укурюсь,  нанюхаюсь, примажусь или убухаюсь.
А это говорит только об одном – хоть академик-садист Павлов и мучил собак, надо признать, он был прав в своих зверских открытиях о второй сигнальной системе. Никогда иностранный язык не станет до конца родным. Хотя к черту павлова с его шариками – где же тут у них рожают?
Лечу по фиолетовой линии с надписью «delivery».

Но снова мимо -  вместо родильного, я попадаю на вертолетную площадку на крыше. В невьебенно богатом английском слова «доставка» и «роды» - оказываются одно и тоже.
От грохота вертолетного движка я глохну. Вертолеты скорой помощи взмывают и садятся почти без перерываю Голливуд какой-то блин. Площадка съемок «Крепкий орешек –2».

«Доставка детей! Где тут у вас нахуй-бля-факин доставка детей?» - ору я в лицо встречным.
Я теряю надежду и самообладание. К удивлению своему испытываю, то что уже давно потерял способность испытывать – в горле как то странно щекочет и в глазах встают злые слезы. Я ненавижу весь мир, но особенно самого себя.
Нахуя пошел парковать эту ****ную раздолбаную машину?
Ментов блять испугался, вот – нахуя!
 Бросил в вестибюле рожающую жену, ни *** не говорящую по английски,  машину,блять, помчал «правильно» парковать! Хорошо же они меня здесь выдрессировали – покруче академика- мучителя собак Павлова.
 Когда я успел так опуститься и сломаться? Где переступил грань и покатился в мир скотов? Это ведь я? Или уже какая-то жалкая истерически орущая по всякому поводу плохая копия?

Наконец-то нашел этот “Labor&Delivery” -  «Труд и Доставка». Пафосно, как название журнала.
Здесь  такая традиция – отец ребенка всегда присутствует при родах, якобы психологически поддерживает рожающую жену.
Моя жена все спрашивала, а не пойду ли я с ней, первый раз, страшно.
Я делал круглые глаза «Что за фантазии извращенные?  Никогда у нас мужики на роды не ходили. Зачем нам эти идиотские традиции?Все рожают и ты родишь, не ссы»
Я видел роды как-то в кино: слизь, кровь, гавно, сморщенный ребенок. Одно слово чего стоит - «плод»! Плод моих чресел. К черту этот натурализм.
А проще говоря - «ну его нахуй». Лучше пива пока не родит попью. Это больше в нашей традиции.
У входа в родильное сидят две регистраторшы-негритянки.
- Э, скажите, э, где я, э, могу найти мою жену?
Я задыхаюсь от волнения и гонки. Уровень английского упал ниже всех допустимых для выживания уровней.
- Пожайлуста назовите ваше имя, адрес, и номер карточки социального страхования. Вы уже придумали имя для ребенка?
Какое в ****у имя, ребенок еще не родился! Эта фраза не звучит, а проявляется в выражении моего лица и глаз, и видимо пугает регистраторшу, потому что она тут же без дальнейших проволочек выпаливает:
- Прямо по коридору, палата 2F!
Пока я ищу палату, тишину вдруг разрывает пронзительный женский крик, и я знаю, это моя жена. И ей похоже очень-очень больно. Последние метры я бегу почти не касаясь пола.

Она лежит в одноместной палате на чем-то среднем между кроватью и столом. Вокруг нее снуют шестеро акушеров. Они пытаются поставить ей капельницу.
Но моей жене так больно, что никак не находит себе места – переворачиваеться то на бок,то  на спину ,  то на другой бок, и они никак не могут ухватится за ее вену.
 У нее тонкие руки, и вены наверное, чуть толще волоса. Я не могу смотреть как они издеваются над ней.
«Не тужьтесь, не тужьтесь, не тужьтесь пока, еще рано тужиться».
Жене больно и я вижу теперь, КАК ей больно. Дома я совсем не чувствовал ее боль – а тут казалось будто рвут на части меня самого.
После двух лет вместе я только сейчас, в первый раз начинаю чувствовать ее боль, когда она пронзительно кричит и ее бьет крупная дрожь.
В палату входит женщина-врач в дорогих позолоченных очках. Может быть она поможет моей жене, облегчит ее боль?
Женщина подходит к изголовью и обращается к жене :

- Я доктор Сара Коллинз. Доктор медицины. Заслуженный врач. Начальник родильного отделения городской больницы. За то время, что я провела на руководящем посту на свет было произведено..
Тут одна из медсестер шепчет на ухо Саре Коллинз, что моя жена не понимает по английски.
Сара Коллинз, не поведя ухом, поворачивается ко мне и запускает:

- Я доктор Сара Коллинз. Доктор медицины. Заслуженный врач. Начальник родильного отделения городской больницы. За то время, что я провела на руководящем посту на свет было произведено..

Моя жена опять истошно кричит, и я грубо отодвигаю доктора Сару в сторону.

Я держу жену за руку, пытаюсь заглянуть ей в глаза, сказать что-то, но мои усилия так же бесплодны, как и презентация доктора Сары Коллинз.

- Тужьтесь, набирайте полную грудь воздуха и тужьтесь, тужьтесь, тужьтесь!
Жена изгибается дугой,и из ее руки снова вылетает иголка капельницы.
“Shit!” – явственно матерится одна из медсестер, и доктор Сара Коллинз багровеет.
Моя жена кричит с таким надрывом, что я хочу отдать все на свете, чтобы ее боль перешла ко мне.

«Не ори, милочка, просто тужься, тужься!» - наставляет акушерка по-старше. На халате у ней значок с ее именем - «Мейбл».
Блять меня так бесит, что их здесь семь человек, и они просто стоят столбами и нихуя не делают, а только приговаривают «тужься, тужься»

После одного такого «тужься»  в низу живота жены появляется наконец макушка ребенка.
Еще секунда и он весь - не вылезает, не выползает, не выжимается, а буквально вылетает на свет. Вылетает как пробка от шампанского, так что медсестрам приходится ее ловить, как голкиперам.

Ффу. Наконец-то. Жуть. У меня подкашиваются ноги. Внутри все трясется мелкой дрожью и я теряю способность говорить даже по-русски.
- Перерезайте пуповину! Ну же, вы, перерезайте!
Акушерка с улыбкой Малюты Скуратова сует мне в руку блестящие хирургические ножницы. Да они что совсем охуели все здесь?
- No!!
Не буду нахуй ничего резать! Отъебитесь. Разве не хватит на сегодня острых ощущений? Какаи же идиотские у них традиции и обряды.
«Сейчас мы извлечем плаценту»- комментирует доктор Сара Коллинз
Вот этого-то я и боялся, достанут сейчас кучу окрававленных сизых кишок.

На самом деле я не видел ничего на свете более прикольного чем эта самая плацента.
 Представте себе литровую серибристую каплю живой полужидкой ртути, переливающейся и играющей в свете, как может только ртуть. Что-то совершенно внеземное в этом, чудо инопланетной технологии. Человек пока еще не создал чего-то более прикольного, чем этот божественный дизайн.
Даже айпэд или эксбокс 360 – полная ***ня по-сравнению с плацентой.

Иду смотреть на ребенка. Маленьких детей, честно говоря, не очень люблю.
Да и этого девять месяцев откровенно считаю побочным продуктом своей жизнедеятельности.
Однако когда удается его рассмотреть  - я испытываю что-то вроде прихода. Похоже будто наркот долго не мог найти дозу, а тут вдруг к нему подскочила медсестра в короткой юбчонке, сама вздрочила жилу и нежно влила исцеляющие кубики. Как будто по жиле просвистело что-то кристально-чистое, стимулирующее к  радостной жизни.
От долбанной депрессии не остается и следа. Мозг как бы омывается свежестью и кайфом.  Я вступаю в диалог с вновь прибывшим на нашу планету существом:
- Куда же ты , бедолага, спешишь? Успеешь еще гавна хапнуть. Целых две недели мог бы еще там жечь! Поверь тут не настолько прикольно, чтобы так сюда торопиться!
Мне так много надо ему рассказать об этой дыре! Предупредить, научить!
Мейбл удивленно на меня смотрит. Она явно не потомок бандеровцев, и поэтому ей кажется, что я бормочу над ребенком тарабарские заклинания.

А мне хочется говорить, говорить с ним как с равным, но он похоже, уже заснул. Видимо поток информации утомил маленького человечека.
Жена тоже начинает засыпать. Ей делают укол обезболивающего.
Я немного ей завидую – могли бы и мне предложить, хоть из вежливости, и тут же вспоминаю о банке пива в сумке со шмотьем. Целая пинта!
Быстро закрывшись в туалете палаты, жадно делюсь своей радостью с немецкими пивоварами. Маленький привет из далекого Бремена, федеральная земля Бремен.
Хорошо-то как зашло пивко! Вообще как все хорошо. Просто и радостно!
Теперь надо пойти и в стельку нажраться, как делают герои всех старых советских фильмов, когда у них рожает жена. А потом орать ей песни или карабкаться в палату по водосточной трубе. Вот это по-нашему, а не кровавую пуповину блестящими ножницами перерезать – дикость какая!

Если развивать тему дальше – почему бы им тогда не приглашать родственников на вскрытие покойных близких – в качестве прощания и проводов.  Нельзя вслепую копировать их традиции только потому что они развели весь мир убедив, что их система самая лучшая.

На улице уже ночь. Тэк-с. Работу – в жопу!Я требую продолжения банкета. Куда теперьча? С кем разделить восторг! На улице даже светлее – будто белой ночью в Питере.
Все мои здешние «приятели», язык не поворачивается их назвать друзьями, ***рят ща где-то в ночную. Надраивают Америку до блеска.
 Один я выпал из общего круга. Вот те и раз – а нажратся то мне не с кем. И вдруг я явственно понимаю, что нет у меня на свете никого ближе и родней, чем связавшаяся со мной, долбоебом,  моя жена. Самый близкий человек. И этот, без имени, что ногами так смешно дрыгает – только они и есть.
Жена оказывается мой единственный и самый лучший друг. И праздновать мне хочется сейчас только с ней.
Мне вспоминается как я ухаживал за ней, как убегал в окно от ее строгого отца, как встречал с работы и радовался каждому ее взгляду брошенному в мою сторону. И как потом я ежедневно орал на нее за грязную посуду, и злобно делал ей массаж – чтоб отстала поскорей, и я вернулся на кухню жрать.
Блять накуплю ей завтра кучу цветов, шариков , фруктов! Вползу в палату на коленях! Какой же я скот!
Прям с утра, встану пораньше – и к ней! Денег на подарки маловато – так продам свой вонючий мертвый и пыльный комп!
Заехал домой – сообщить радостные новости собаке. Хотя меня не было только пару часов – она уже покончила с трехдневным запасом жратвы, что я ей оставил.
Асобутыльник собака тоже никакой – та что я решил навестить Чака. Переконтоваться   у него до утра.
Чак – бывший ДиДжей одной из самых чумовых дискотек нашего города. Он был ДиДжеем до сорока лет, пока не потерял связь с реальностью, и его не выперли. К сорока годам он оказался без работы, профессии и семьи. ДиДжеи умирают молодыми. Забывают их тоже быстро.
Три года назад я снимал у Чака комнату.
Именно он научил меня как выкручиваться в этой полуавтоматической стране. Как водить машину. Сдать на права. Открыть в банке счет. И все это без документов.
Кроме меня в доме было еще двое жильцов и каждую субботу Чак скручивал толстую кукарачу из шишек для всех. Шишки были его вторым «я». Его первым «я» был кокс. Трезвым я не видел его ни разу в жизни.

Ваще если бы Чака выбрали президентом, башни-близнецы все так же бы портили профиль Нью-Йорка и по сей день. Чак хиповато-добр.
Дверь в его была приотрыта и прямо с порога мне в лицо ударил шишечный угар. Чак встретил меня так, как будто мы расстались пол-часа назад.

- Жена родила, Чак! Слышишь? Праздник у меня!В бар, в бар поперли?
- Завтра же рабочий день. Надо выспаться.
Чак оказывается недавно устроился электриком на стадион. Меняет на табло лампочки.
- День - завтра, а сейчас – ночь!
- Ладно-ладно, сейчас, только душ приму.
- А куда пойдем?
- В ДетройтПиЭм, там охуенный стриптиз.
- Чак, ну его нахрен этот стриптиз. Баксов пятьдесят-сто, какой-то мокрощелке в трусы напихать охота?
- А ты не богат сегодня! Чак явно мной разочарован. Он думал я пришел просадить  с ним , как водилось раньше, всю зарплату.
- Не в этом дело, час назад я видел роды своей жены. Как-то не до стриптиза, после этого. Я видел, что у них там внутри. Я видел плаценту! Это не для слабонервных. После этого станет жутко , если баба спустить трусы, поверь.
-Курнешь?
- Еще как курну!

Чак набивает шишками трубку размером с колено газовой трубы, протягивает мне,  и идет в душ.

Здесь ничего не изменилось. Тот же диван в пивных пятнах. Пропитавший все запах шишек, и телевизор вечно настроенный на канале Комеди Централ.

Я  быстро убиваю содержимое газовой трубы.
Шишки настолько хороши, что у меня пропадает желание идти в бар. Пропадает желание двигаться вообще.

И еще я думаю, что это здорово, что у меня есть жена. Такая терпеливая, умная и красивая жена.

Потому что иначе скорее всего к сорока пяти годам я превратился бы в такого же Чака. Стареющий экс-битник-хиппи-панк-металлист курящий шишки, масляными глазами смотрящий стриптиз, дрочащий до изнеможения в душе, вечно в одиночестве расплывшийся у телевизора жующий кукурузные чипсы Чак. Всю жизнь прожил в кайфе и ради самого себя.
Жуть!!

Так какого же *** я здесь сижу? Ностальгия по прошлой жизни? Рефлекс?
А ну на хрен тебя Чак с твоим стриптизом! Это я- то не богат? Я не богат?
У меня есть жена!
Терпящая все мое гавно и ***плетства,  любящая жена!

А еще у меня походу уже есть сын. Мы еще почти не знакомы, но я знаю –он станет моим лучшим другом. Я сам выращу себе лучшего друга. Он будет похож на меня – только лучше, умнее, добрее!
Какого же *** я здесь сижу? Мертвый дом. Мертвый Чак. Мертвая жизнь ведущая в мертвый депр.

Я бросаю трубку Чака на стол и вылетаю на улицу.
А шишки у него всегда хороши, надо отдать должное. Настолько хороши, что я  сильно расхуяриваю правый поворотник машины об угол чакового дома.

Несколько часов назад это событие бы швырнуло меня на грань суицида, а сейчас мне плевать на ваш поворотник.

Я топлю в больницу.
Не хватило ума  даже спросить номер ее палаты. Но теперь  я найду.

Я ее обязательно найду!