Припять – это один длинный-длинный,
солнечный, с грибным дождём,
день в моей памяти
Припять!..
Город мой белый и ласковый, поруганный!
Немо вспоминая, я качаю в себе неизбывную боль безнадёжной разлуки с тобою.
Как буду жить, как смогу жить без улиц, разметавшихся рук твоих; без звенящего зноя соснового воздуха; без крахмального хруста песка у чистой воды; без твоих голубей – как жить?..
Как буду жить без чуда твоего всегда внезапного появления из долгого бега по лесному асфальту, твоего сказочного возникновения из дорожного ничего, когда ты – вдруг!.. – распахиваешься белой радостью, солнечным зайчиком в зелёной листве тополей и каштанов – как без этого жить?
Как буду жить в глухой тоске по утраченным людям твоим; по призрачной сказке летящего над самой водой – живой и нервной – аиста, несущего тебе новых детей?
Как смогу привыкнуть к утрате пронзительно-чистых колокольчиков детского смеха в тебе; как знать, что наши дети обречены нами? Как это - знать?
Припять!.. Город мой, детским смехом звеневший!..
Город мой, беззаботно тянувшийся к солнцу!
Город мой, тёплый и нежный, родной мой..
Как жить мне, зная, что всё уже – в безвозвратной дали непоправимо случившегося и – что нет нам возврата, нет нам возврата, нет нам возврата... А только боль, боль... Боль.
Как дальше жить, город мой мёртвый, если знаю, что лучшее оставлено с тобою, а впереди – лишь неясное и зябкое?
Как жить, когда из души ушла радость, впитал её твой песок, выпил до дна жарким апрельским утром Года Рыжего леса?
Когда ты мертва – как нам жить??
Этот Год погубил тебя.
Этот Год убил в тебе не рождённых, но зачатых уже детей твоих.
Этот год забрал твою жизнь, графитом заплевал твои улицы, угнал в скитания вечные по бесконечному хаосу совести нас, создавших тебя. Давших тебе жизнь и – убивших!
Мы бежали, беззаботно покинули твоё остывающее тело, ещё не зная, что это – навсегда. Что ты – уже мертва. И потому не оплакивая тебя.
Бежали, не подозревая даже ещё, что ты уже не Город, что уже – ЗОНА.
Бежали беззаботно тогда, чтобы потом, в тягостной неизвестности, разбросанные и одинокие в своём страшном единстве, среди чванливой официальности чиновников, лжи прессы и ужасающих слухов ощутить себя сиротами, бездомными и забытыми.
И нет твоей вины в этом, Город мой обречённый, как нет вины матери, выбрасывающей из окна своего горящего дома малых детей своих и успевающей спасти только их, оставаясь сама под рухнувшей крышей...
Нет твоей вины в этом, а есть наша вина, твоих геростратов!
Припять!.. Город мой, доверчивый, нежный и светлый!
Прокляни стылой ветреной ночью всех нас, сытых душою и нищих разумом! Прокляни предавших тебя своим безразличием, верой в свой убогий разум и придуманное всемогущество!
Прокляни нас, наглых и гордых от этого, думающих лишь о сиюминутном, но не о вечном!
И плачь со мною, Город мой, плачь...
Оба мы – сироты...
Души наши озябшие! Вернитесь к остывшему пепелищу, взметнитесь в свинцовое небо тоскующим плачем по Белому Городу!..
Плачьте над убогостью вашей пустою, души наши озябшие, плачьте!..
Ибо – сироты мы. И прощения нет. Нет прощения нам. НАМ – прощения нет!
...Как больно!
ноябрь 1987 года