В Самару
Зима 1904 года. Санкт-Петербург. По перрону растекается толпа провожающих. Прощание невеселое. Идет отправка эшелонов на фронт. Русская армия в Порт-Артуре ждет пополнения.
Молодой офицер прощается с семьей. Целует жену и старшую дочку. Младшую, совсем малышку, подхватывает его товарищ и офицеры, смеясь, передают друг другу и подбрасывают в воздух кудрявую девочку. Она заливается смехом, играют ямочки на щеках. Духовой оркестр марш «прощание славянки».
Команда «по вагонам» - поезд трогается.
Жена не плачет, только в глазах трепещут брызги отчаяния, губы крепко сжаты. Навсегда.
Он больше не вернется домой. Этот невероятно добрый человек с внимательным и спокойным взглядом умных серых глаз, любимый и уважаемый как в офицерской, так и в солдатской среде, будет убит в страшном и жестоком рукопашном бою под Мукденом. Через год жене привезут его нехитрый скарб, самыми ценными вещами окажутся часы и две серебряные ложечки: столовая и чайная, на черенке которой он перед отъездом выгравировал имя старшей дочурки «Катя».
…Переполненный пароход с шумом и плеском катит по волжским волнам. На залитой солнцем палубе толчется разношерстая публика. Узлы, корзины и чемоданы, . Кате с Леночкой не хочется спускаться в душную каюту, но строгая мать неумолима, и девочки уныло плетутся за ней. После гибели мужа все тяготы семейной жизни легли на плечи Машеньки, теперь офицерской вдовы Марии Алексеевны. Близких родственников ни у нее, ни у мужа не было. Единственным источником дохода семьи теперь оставалась только пенсия за погибшего мужа. Нанимать квартиру в Петербурге стало непозволительной роскошью. Самостоятельно зарабатывать на жизнь даме дворянского сословия было просто неприлично. Искать благодетелей, заискивать перед власть имущими и состоятельными знакомыми было не в характере Марии Алексеевны. Сколько раз эта набожная женщина мысленно корила себя за чрезмерную гордыню, но даже ради детей не смогла протянуть руку за подаянием.
Полетело письмо к дальним родственникам в Самару. Ответ пришел только через два месяца. Машеньке с дочерьми предлагали бесплатное жилье во флигеле господского дома, с тем, чтобы она присматривала за порядком, пока хозяева будут в отъезде.
«Сторожиха», - кусая губы, со злым отчаянием думала Мария Алексеевна, придирчиво рассматривая себя в зеркало. Хозяин соседнего особняка как-то предложил ей место экономки, скользя масляными глазками по ее располневшей фигуре. Приезжал бывший Мишин приятель, кутила и щеголь, проникновенным бархатным голосом жаловался на скуку, на невнимание близких, прозрачно намекал на возможность дружбы и, соответственно материальной помощи. Потом пытался посвататься мелкий чиновник, хлипкий невзрачный полумальчишка с жидкими прилизанными волосами… Его жалованья едва ли на самого хватает… Но Бог с ним, с жалованием! Как объяснить людям, что после Миши, ласкового мужа, нежного, доброго друга, не стало для Машеньки мужчин на земле…
И вот, вольный волжский ветер влажной волной омывает усталое лицо, треплет оборки на платье черноглазой хмурой и своенравной Катюши, ерошит светло-русые кудри непоседы Леночки, так невероятно похожей на своего отца.
…В каюте стоял голубоватый полумрак, пахло сырым подгнившим деревом, смолой и отсыревшим бельем. Мария Алексеевна закончила молитву и стала отбивать поклоны. Мимо застеленной койки – к облупившемуся дощатому полу. Один поклон, второй… Неужели под койкой что-то бесшумно шевельнулось и блеснуло? Третий… Боковой взгляд молодых глаз вдруг выхватил из темноты сжавшуюся фигуру здоровенного мужика, сжимающего в кулаке нож… Лютый ужас ледяным холодом прокатился с зашевелившихся волос на отнявшиеся колени, в груди – пустота… Но – четвертый поклон, пятый… Не поворачивать головы, не смотреть, не смотреть…
Трижды перекрестилась, ноги наконец-то оттаяли… Поднялась – и степенно-полукапризно детям: «Катя, Леночка здесь так душно, идемте наверх, подышим свежим воздухом!» Девочки запрыгали, поскакали к двери, она за ними – не спеша. И не дыша…
Капитан послал матросов в каюту, они вытащили оттуда на палубу уже связанного кряжистого заросшего мужика. По палубе брызнули блики с лезвия длинного ножа, который нес один из матросов. «Разбойник! Разбойника поймали!» - понеслось по палубе. Громила хмуро зыркал глазами по сторонам и, увидев в толпе смертельно побледневшую Марию Алексеевну, ощерился: «Жаль, что я тебя, сука, сразу не зарезал!» Дети с изумлением и ужасом смотрели на него.
Посыпанная гравием дорожка ныряла под витые чугунные ворота, и приводила к небольшому двухэтажному особняку, окруженному садом. В крохотном флигеле было три комнаты: гостиная, детская и спальня. Помещения давно не протапливались, пахло нежилью. Мария Алексеевна принялась обустраиваться. Наносила воды, наколола дров, затопила печь, нагрела воду – помыться с дороги. Сорвала старые занавеси, гардины и покрывала – вытряхивать, стирать. Простоволосая, в одной рубахе, развела щелок для стирки, этой же водой вымыла везде полы. Большой нательный крест на длинной цепочке метался и покачивался в такт ее движениям. Дети уже спали, когда она застилала свою кровать. Из кованого сундука вынула батистовый подзор тонкой ручной вышивки – Мишино рукоделие. Расстелила подзор, провела по шелковистому узору заусенистой онемевшей рукой и, повалившись лицом в подушку, затряслась всем телом, подавляя дикий отчаянный вой…
Засветло Мария Алексеевна побежала на базар. У нее еще оставались деньги, собранные сослуживцами Миши в дорогу для его семьи.
Когда девочки проснулись, они увидели под окнами возы, нагруженные всякой всячиной. Бочонки с солениями, варениями, копченые окорока и колбасы, соленые арбузы, бочка с печенкой, всевозможные овощи, мешки с картошкой, крупой и мукой.
Весь день мужики пилили и кололи дрова. К вечеру была сложена поленница, погреб - уставлен припасами. Так семья Соболевых начала жить в Самаре.