Вилами по воде писано О родстве Пушкина и Троцкого
Лазарь Фрейдгейм
Вилами по воде писано…
О версии родства А.С. Пушкина и Л.Д. Троцкого
Великие люди всегда привлекают к себе пристальное внимание, особенно если что-то касается интимных проблем их жизни. Является ли А.С. Пушкин прадедом Л.Д. Троцкого? Долго этот вопрос не возникал ни в головах исследователей русской литературы, ни на кончике пера исследователей мирового революционного движения. Само упоминание в соседстве этих двух имен могло показаться совмещением несовместимого. Сомнения породила версия А. Лациса в 1996 г. С тех пор тема о родственной связи Пушкина и Троцкого появляется на страницах печати и на сайтах интернета. Материал остро звучащий, рассчитанный на широкую публику, на резонанс: А.С. Пушкин и Л.Д. Троцкий – две разнородных звезды или цепочка поколений одного рода?
Первоисточником версии о родстве Троцкого и Пушкина стала статья Александра Лациса "Из-за чего погибали пушкинисты?" в вестнике "Ной", 1996, № 19, в которой на основе анализа произведений и биографических данных Пушкина (слава Богу, жизнь Пушкина к середине прошлого века зафиксирована буквально по дням) была сформулирована гипотеза о родстве Пушкина и Троцкого с убеждением, что сам Троцкий знал о такой родственной связи. Пропагандистом этой версии и разработчиком некоторых ее ветвей стал Владимир Козаровецкий, председатель комиссии по литературному наследию А. Лациса. Он публикует статью «За что убивали пушкинистов» ("Новые известия" от 5 июня 2002 г.), которую классифицирует как адаптированный вариант аналогичной статьи А. Лациса для облегчения восприятия недостаточно подготовленными читателями. Лев Аннинский опубликовал «Пушкин и Троцкий. Братья навек» (журнал «Родина», 2002, № 24 /614) со ссылкой на письмо В. Козаровецкого о версии родства. В. Козаровецкий в "Русском курьере" от 18.06.2004 г. поместил статью "Утаенная любовь Пушкина", представляющую обсуждаемую версию с включением проработанных им ветвей.
Попытаемся проследить путь рассуждений и затем оценить надежность выводов сторонников гипотезы родства
Пушкин влюбляется в прекрасную польку Анжелику, продавщицу билетов передвижного зоопарка. В воспоминаниях И. Пущин об увлечении А. Пушкина пишет, что вместо приветствия забегавшему к нему Пушкину, он спрашивал: «От нее ко мне или от меня к ней». В. Козаровецкий из принятой предпосылки, что «Донжуанский список» составлен хронологически, по годам, отнес этот роман Пушкина и Анжелики–«N.N.» к августу 1817 г. в промежутке между «Катериной II»- Екатериной Карамзиной (июнь 1817) и «Кн. Авдотией»- Евдокией Голицыной (осень-зима 1817). От этого увлечения мог родиться незаконнорожденный ребенок. На основе последней строки четверостишия из стихотворения «Романс» (из черновых вариантов)
Но что сказала я? Быть может
Виновную ты встретишь мать.
Твой скорбный взор меня тревожит!
Возможно ль сына не узнать?
предполагается, что этот ребенок был мальчиком.
В 1834 г. княгиня Анна Голицына пишет письмо Н. Раевскому: “А вам посылаю вашего Димбенского. Славный мальчик, но у него не всё ладно с ногами. И это ведёт к тому, что он мне не сможет пригодиться как секретарь”. На обороте имеется приписка, в ней повторяется та же фамилия несколько иначе: Дебинский. 1 мая 1834 года отослано из Петербурга письмо Л. Дубельта к Н. Раевскому: “Посылаю вам паспорт для вашего Дембинского». На основе этих трех вариантов автор предполагает, что это сын Пушкина и Анжелики по фамилии Дембинский.
Проходит еще десять лет. В 1843 г. умирает Н.Н. Раевский (старший). Управляющий имением представляет его вдове княгине А.М. Раевской отчет о болезни графа. А. Лацис пишет: «Из этого доклада мы узнаём, что кто-то из сопровождающей хозяина обслуги читал умирающему французские книги. Сочтём это сообщение за косвенное известие о Дембинском». У А.М. Раевской были две кузины, урождённые Бороздины. С одной из них у Дембинского была связь. «Так у Дембинского мог появиться свой тайный сын. По отчеству Леонтьевич. Фамилия – той семьи, которая приютила младенца. Время рождения – где-то около 1845 года». Ребенок – тоже незаконнорожденный – был отдан на воспитание в надежную, непьющую (еврейскую) семью и стал Давыдом Леонтьевичем Бронштейном.
Старшего сына Давыда Леонтьевича назвали Александром, другого сына – Львом (принявшим впоследствии псевдоним Троцкий), а сестру – Ольгой, три имени, совпадающих с именами братьев и сестры у А. Пушкина. Когда в 1918 году к Льву Давыдовичу Троцкому пришли за защитой от большевиков бундовцы, Троцкий, понимая, почему они пришли именно к нему, сказал им: «Передайте тем, кто вас послал, что я не еврей». «Его слова, - пишет А. Лацис, - следует понимать в прямом, буквальном смысле», а не как утверждение, что Троцкий был интернационалистом, и национальных пристрастий для него не существовало.
Автор указывает, что «нить, ведущая от Пушкина к Троцкому, подкрепляется и чисто наследственным сходством. У того и другого случались беспричинные обмороки, был тик в левом углу рта. Оба страдали подагрой, близорукостью, желудочно-кишечными неполадками». А. Лацис однозначно заключает, что наличие тика у обоих, он считает решающим доводом. После него можно не обращать внимания на совпадения других наследственных признаков. Ссылаясь на автобиографию Троцкого (к ней мы еще вернемся – ЛФ), А. Лацис отмечает, что первая фамилия, которую упоминает Троцкий в автобиографии это Дембовские. С этими соседями у отца какие-то дела. Часть земли у них купил, часть арендовал.
Немаловажные дополнительные линии удалось исследовать В. Казоровецкому. На основе изучения пушкинских увлечений того периода он показал, что единственно возможное имя для N.N. из «Донжуанского списка Пушкина», не нашедшее однозначного прототипа у пушкинистов, это – Анжелика.
Большое внимание В. Козаровецким было уделено выяснению имени утаенной любви Пушкина, которой была посвящена поэма «Полтава». В статье «Утаенная любовь Пушкина» он пришел к выводу, что ею является Анжелика, что подтверждало серьезность следа Анжелики в жизни Пушкина. Однако впоследствии, проведя скрупулезный анализ всех вариантов имен и символов утаенной любви, в статье «Искать ли женщину?» он отказался от своего предположения и присоединился к наиболее известной версии посвящения «Полтавы» Марии Волконской.
А. Лацис патетически завершает свое исследование:
«Духовное и физическое родство Пушкина и Троцкого помогает многое обдумать вновь. Не только Пушкин помогает понять все человеческое в Троцком. Но и Троцкий помогает увидеть в правильном масштабе политическую силу ума Пушкина и глубже проникнуть в законы политического и личного поведения поэта.
Через века и страны будут подниматься все выше две великие фигуры. Они будут двигаться навстречу друг другу, они друг друга поддержат с пониманием и любовью.
И что останется от завистников, от патологических лжецов, от человеконенавистников?
Бесконечная космическая пыль».
Таким образом, с самого начала была взята очень высокая планка определений. Создается такое впечатление, что те, кто не согласен с высокой версией, имеет очень мрачные перспективы. Учитывая это, и пока еще не превратившись в космическую пыль, я хочу попытаться разобраться в обоснованности посылок А. Лациса, приведших его к утверждению родства А. Пушкина и Л. Троцкого.
В качестве итога авторской позиции подчеркнем основную схему родственных (любовных) связей, рассматриваемых в версии родства: Пушкин – мадмуазель Анжелика – сын Леонтий Дембинский – его любовница (мадам Бороздина, кузина вдовы генерала Н.Н. Раевского)– сын, переданный в семью Бронштейна и нареченный Давидом, – жена Давида Бронштейна – Анна Леонтьевна – их сын Лев Давыдович Бронштейн (Троцкий). Всего три промежуточных поколения, и кровь октябрьского переворота замешена на крови Пушкина. «Солнце русской поэзии» перешло в «демона русской революции».
В. Козаровецкий утверждает: «Первый вид созидания – разрушение иллюзий». Попытаемся сделать этот первый шаг.
Гипотеза о родстве Пушкина и Троцкого насчитывает чуть больше десяти лет. Гипотеза не получила существенного развития за все эти годы. Публикации, касающиеся версии родства, представляют собой вариации с дословным совпадением формулировок и предположений. Но за это время почти не появлялся и критический анализ этой версии. Я не претендую на первенство в анализе соображений, положенных в основу утверждения родства Пушкина и Троцкого. Сам автор рассматривает многие из них в конце основополагающей статьи в разделе, названном «Добавления», характеризуя их как «нападки». Он приходит по каждому из них к выводу о возможности непротиворечия возражений основной версии. В. Козаровецкий впоследствии сам отказался от такой посылки, как предположение о посвящении Анжелике «Полтавы». Однако сделать следующий логический шаг и рассмотреть с той же объективностью другие составляющие версии ему не удалось. Некоторые из оснований гипотезы автора перечисляет Сергей Шумихин в статье «Практика пушкинизма» (1887—1999). Но они у него вызывают столь резкое отторжение, что, не пускаясь в их анализ и опровержение, он называет гипотезу бредом.
Для уточнения деталей мы попытались установить контакты с Институтом российской истории (ИРИ), с Государственным архивом Российской Федерации (ГА РФ), с Российским государственным архивом социально-политической истории (РГАСПИ), с
с музеем Льва Троцкого в Мексике (Instituto del Derecho de Asilo Museo Casa de Le;n Trotsky, A.C.), с внуком Троцкого С. Волковым-Бронштейном (Sievolod Volkov Bronstein), с известнейшими немецкими исследователями генеалогии семьи Троцкого Вольфгангом и Петрой Любитцами (Wolfgang & Petra Lubitz). Новые сведения использованы в дальнейшем анализе.
Дадим перечень событий, относящихся к версии и отмеченных в тех или иных свидетельствах:
1. Связь Пушкина с Анжеликой (N.N.) в августе 1817 г.;
2. Письмо Пушкина Бенкендорфу с просьбой «дозволить мне его там (Н. Раевского в Полтаве - ЛФ) навестить» в 1822 г.;
3. Существование Дембинского в 1834 г. (со знанием французского и дефектом здоровья);
4. Существование помощника при доме Раевских, знающего французский язык, в 1843 г.;
5. Существование Д.Л. Бронштейна, его семьи с именами детей, близкими к именам в семье Пушкина, и болезнями у одного из них, схожими с болезнями Пушкина;
6. Существование вблизи места проживания семьи Бронштейнов помещика Дембовского.
Версия родства Пушкина и Троцкого, родившись, появляется в печати. Усилиями автора и основного пропагандиста этой гипотезы углы сглаживаются, она округляется, как воздушный шар. Шар заполнен этими шестью достоверными компонентами да еще дополнительными умозрительными предположениями. Как назвал А. Лацис, проколы - от критического анализа и авторского варьирования посылок, отказа от первоначальных утверждений - до поры до времени не позволяют оценить истинное состояние шара. Достаточна ли прочность такого шара, чтобы удержать во взаимосвязи все компоненты? Не слишком ли много проколов обнаруживается в этой конструкции? Не могу не отметить, что А. Лацис в работе «Из-за чего погибали пушкинисты?» практически все составляющие версии родства представляет как предположительные, как возможные. В. Козаровецкий в статье «За что убивали пушкинистов» перечисляет большинство из них как документально подтвержденные факты: «Лацис проследил судьбу сына Пушкина и его потомков по документам».
Осенью 1829 года Пушкин вписывает в альбом Ушаковым так называемый Донжуанский список из шестнадцати женщин, заканчивающийся Натальей, а затем продолжает его, занеся еще двадцать одну возлюбленную; итого в двух списках оказывается тридцать семь имен. Но вскоре, как бы уточняя этот список, Пушкин 28 апреля 1830 г. в письме жене друга В. Вяземской по-французски пишет о своей невесте: "Natalie (qui par parenthese est mon cent-treizieme amour)" - Натали (это, замечу в скобках, моя стотринадцатая любовь). В это количество не входят случайные связи и посещения публичных домов (в том числе после женитьбы). Некоторые исследователи считают, что для круга Пушкина общее число женщин у каждого достигало пятисот. О своей “брюхатой грамоте” Пушкин писал Вяземскому в 1826 году. Журналист Фёдоров 6 мая 1828 года занёс в дневник пушкинские слова: “У меня детей нет, а всё вы****ки”. А. Лацис отмечает, что это свидетельствует о том, что когда Пушкин ещё не был женат, побочные, рождённые вне брака дети у него были, и не один. Пушкин не проявлял особого внимания к детям, в том числе и к своим, несмотря на то, что они появлялись один за другим, и Наталья Николаевна была беременна практически постоянно. Достоверно известно только одно письмо Пушкина с просьбой о содействии в устройстве своего ребенка от крепостной, если он будет мальчиком.
Именно поэтому автор версии считает важным предположить, что возможно существовавший ребенок от Анжелики был мальчиком. В «Романсе» (в строфах, не включенных А. Пушкиным в опубликованные тексты в 1820 г.) доведенная до отчаяния мать подбрасывает в ночи своего младенца к чужому дому. «Возможно ль сына не узнать?» - мысленно произносит мать от первого лица, предполагая возможную встречу. Да, это мальчик. Но на этом сходство ситуации «Романса» и гипотезы Лациса заканчивается. Для привязки стихотворения «Романс» к любви Пушкина к Анжелике он сталкивается с необходимостью передатировки стихотворения, с заменой пушкинского 1814 на 1818. По версии А. Лациса, Пушкин проявляет заботу о младенце, обращается за помощью к Н. Раевскому, тот посылает гонца и увозит ребенка. Там его крестят, крестным отцом предположительно становится Леонтий Дубельт. Поэтому мальчик получает имя Леонтий (на этой стадии он еще без фамилии). При этом в исследованных пушкинистами обширных архивах Пушкина нет ни одного упоминания обо всем этом, нет даже упоминаний о дополнительных материальных проблемах, жестоко преследовавших поэта всю жизнь, и которые не могли не возникнуть в связи с такой трактовкой отношений с Анжеликой. Ни в письмах родителям, ни в письмах друзьям… Буквальная привязка содержания стихотворения «Романс» к событиям личной жизни автора вызывает также сомнения, потому что А. Пушкин в том же рукописном варианте снабжает «Романс» подзаголовком «Идиллия». При редактировании он собственноручно вычеркивает этот подзаголовок, как и исключает процитированные выше строфы (последние, по мнению Б. Томашевского, из-за их слабости). Похожа ли вся эта предполагаемая сусальная история на рвущий душу «Романс»? Словами Пушкина,
“Что такое?.. Ничего?..
Ничего, иль очень мало... ”
В1822 г. Пушкин пишет письмо в Третье управление Бенкендорфу, помощником которого уже являлся Л. Дубельт, с просьбой о разрешении поездки в Полтаву для встречи с Николаем Раевским. А. Лацис предполагает, что Пушкину незачем было встречаться с Раевским после недавней длительной встречи в Крыму, а он хотел встретиться со своим маленьким сыном, живущим в районе Полтавы под шефскими заботами Раевского. Других свидетельств этому нет. Каков вклад этого эпизода в версию рождения сына у Пушкина от Анжелики и заботы Пушкина о нем? Как неоднократно повторяет сам А. Лацис: «Каков её юридический вес? Ноль целых, ноль десятых».
В 1834 году наш первый нелегальный по происхождению герой обретает фамилию. Из трех вариантов Димбенский, Дебинский и Дембинский А. Лацис останавливает внимание на фамилии Дембинский. Она предназначена человеку, которому отказали в работе секретаря из-за болезни ног. С другой стороны на это имя через Н. Раевского получен паспорт от Л. Дубельта. Три варианта фамилии, но где хоть одно свидетельство о том, что идет речь о сыне Анжелики и Пушкина? Этому мальчику в 1834 г. должно было быть примерно 15 - 16 лет, соответствует ли этому возрасту работа секретарем? Лацис считает, что это одно и то же лицо. Такая цепочка рассуждений незаметно приводит в подтексте к выводу, что повзрослевший мальчик Леонтий Дембинский был сыном Пушкина. Каков приварок от этих обстоятельств к основной гипотезе: как и раньше – ноль целых, ноль десятых.
Подходим к появлению следующего поколения. Хлипкость оснований лучше всего видна из текста самого Лациса: «Из этого доклада (управляющего имением, о нем уже шла речь выше - ЛФ) мы узнаём, что кто-то из сопровождающей хозяина обслуги читал умирающему французские книги. Сочтём это сообщение за косвенное известие о Дембинском». При всем желании автор не находит оснований сказать: «Это сын Пушкина». От связи этого кого-то «из сопровождающей хозяина обслуги» с одной из Бороздиных мог появиться незаконнорожденный сын, который был отдан на воспитание «в надежную, непьющую (еврейскую) семью».
Основательность такого довода остается на совести авторов гипотезы. Проблемы воспитания незаконнорожденных детей и в императорской семье, и в семьях известных российских людей возникали достаточно часто, но такое оригинальное решение случалось очень редко.
В России понятие «еврей» в XIX веке и после революции 1917 г. различается принципиально. Советский период приучил, что понятие национальности – это понятие генетическое, т.е. евреи суть дети родителей еврейского происхождения, с соответствующей записью в документах. При этом являются ли они иудеями, христианами, мусульманами, неверующими – не имеет никакого значения. В былые времена в России, как и сегодня во всем мире, национальность воспринималась как принадлежность к стране. А то, что подразумевается под понятием «русский» или «еврей», – это принадлежность к религии, т.е., например, православный или иудей. Так, например, в свидетельствах об окончании каждого класса частной гимназии у моих родителей значилось: «Вероисповедание – иудейского». Регистрацией рождения детей обычно был факт записи в церковных (синагогальных) книгах с указанием даты рождения, имён родителей и даты крещения (обрезания). Других форм ЗАГСовских записей (как сказали бы сейчас) на бесконечных просторах России практически не было.
В первой половине XIX века в правящих кругах и во дворянстве к евреям относились по преимуществу недоброжелательно. В культурной российской среде евреев почти не было, существовали трудно преодолимые барьеры. Наиболее образованная еврейская часть общества, связанная с иудаизмом, – раввины, мудрецы, ученые - была априори чужда российскому высшему свету. Евреев в основном воспринимали как ростовщиков, ремесленников и корчмарей. Сам Пушкин высказывался вполне однозначно: "будь жид - и это не беда", "ко мне постучался презренный еврей", а в дневнике 1827 г.: «…неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне обыкновенное действие; я поворотился им спиною» (заметим, это сказано о не узнанном при случайной встрече Кюхельбекере!). А.И. Солженицын в «Двести лет вместе. 1795-1995» (М., Русский путь, 2002) писал, что во времена Николая российские «государственные власти были ведомы охранными (особенно религиозными) доводами о несмешении христиан с евреями».
В силу условности и вариантности высказываемых предположений, гипотезы А. Лациса становятся гуттаперчевыми. Автор предполагает, что у Дембинского родился сын, соответственно приобретший отчество Леонтьевич, совпадающее с подтвержденным современными документами отчеством отца Троцкого. Но допустим, что у него родилась дочь - Леонтьевна! Тоже годится, ничего принципиально не изменяется, так как мать Троцкого Анна тоже имеет отчество Леонтьевна. А других ограничений на фантазию – нет.
Отметил здесь еще одно противоречие в логике А. Лациса в предположениях о незаконнорожденных детях в двух поколениях. О предполагаемом сыне Леонтия Дембинского, отце Троцкого, он пишет: «По отчеству Леонтьевич. Фамилия – той семьи, которая приютила младенца», т.е. Бронштейн. Соотнесем эту посылку с предполагаемым сыном Пушкина. Его отчество должно быть Александрович, о чем нет упоминаний, а фамилия – семьи знакомых Н. Раевского. Автор же считает, что фамилия Дембинский принадлежит Анжелике и называет ее Анжеликой Дембинской.
Внимательно прислушаемся в этом месте еще к одному комментарию А. Лациса: Невозможно ни опровергнуть, ни полностью доказать, что Леонтьевич – из рода Анжелики. Но, на случай какого-то прокола (как и на каждой предыдущей составляющей версии, я так и слышу свист выходящего из шара воздуха - ЛФ), наготове запасная версия: Леонтьевич (отец Троцкого) был сыном цыганки. Здесь уже другая предыстория, о которой рассказывали кишинёвские старожилы. Условно говоря, у Земфиры, любовницы Пушкина, могла родиться дочь. Пушкин об этом не знал, да, судя по письму к Вяземскому, не очень и интересовался судьбой побочных дочерей.
Готовность к смене доводов поражает. Становится ясно, что для автора основное - сама цель: утверждение, что Пушкин родственник Троцкого. Аргументация и пути доказательств не имеют принципиального значения – всегда можно найти запасной вариант. Сразу стал не нужен «Романс» с проблематичной датой написания, в этой версии уже нет Пущина с воспоминаниями, нет Анжелики, к которой мы уже привыкли, как к родной. Нет семьи Раевских и нет Л. Дубельта, а в компенсацию появляется дочь цыганки, сыном которой был отец Троцкого, Леонтьевич, как его вдруг начинает называть автор гипотезы. Но самое главное сохраняется: от Пушкина мы переходим к Троцкому.
Традиционный вопрос: что в сухом остатке? Даже не ноль целых, ноль десятых, а существенный минус.
По оценке Солженицына, семья, в которой родился Троцкий, «не вызывала никакой гордости и не составила на будущее славной аттестации». Заглянем в автобиографию Троцкого. У детей даже во втором поколении (поколение Троцкого) не было покупных игрушек. Выход из бедности и улучшение условий жизни произошли уже при жизни Льва, через поколение после мифического обретения семьей Бронштейнов сына Давида. Об уровне жизни наглядно свидетельствует такой пассаж из автобиографии: «Со старым диваном в столовой связана вся моя детская жизнь. На этом диване, обложенном фанерой под красное дерево, я сидел за чаем, за обедом, за ужином, играл с сестрой в куклы, а позже и читал. В двух местах обшивка прорвана. "Давно пора перетянуть, – говорит мать. – Мы диван не перетягивали с того года, когда царя убили". "Та знаете, – оправдывается отец, – приедешь в этот проклятый город, туда-сюда бегаешь, извозчик кусается, та всё думаешь, как поскорее вырваться назад в экономию, вот и забудешь про все покупки". Родители были малообразованными людьми. Как писал Троцкий, в зимние вечера мать «громким шепотом читала заношенный роман из Бобринецкой библиотеки, водя натруженным пальцем по строкам. Она нередко сбивалась в словах и запиналась на сложно построенной фразе… Отец научился разбирать по складам уже стариком, чтобы иметь возможность читать хотя бы заглавия моих книг».
Есть такое классическое определение, что природа отдыхает на наследниках великих людей. Если из-за отсутствия информации трудно что-либо сказать о предполагаемом сыне Дембинском, то о предполагаемом внуке Давиде Бронштейне по оценке его уровня грамотности и общения можно предположить, что природа заснула.
А. Лацис указывает, что «нить, ведущая от Пушкина к Троцкому, подкрепляется и чисто наследственным сходством. Он говорит, что засвидетельствованное встречавшимися с ними людьми наличие тика и приступов, похожих на эпилепсию, – важнейший фактор подтверждения родства. Два человека, разделенные по датам рождения на 70 лет, страдают похожими болезнями да еще обладают незаурядными литературными талантами. В действительности, ну как они могут не быть прямыми родственниками?! Это напоминает решение старой логической задачи: докажи, что борода равняется (3Е – В). «Легко», - как сейчас говорит молодежь. Борода это бор+ода или бор + стих, то есть – безветрие – без В три Е, то есть (3Е – В)! Всего три перехода, как от прадеда к правнуку, и равенство доказано. Хорошо еще, что А. Лацис не был врачом, ежедневно имеющим дело с эпилептиками. Тогда бы генеалогические древа могли приобрести еще много дополнительных ветвей. В мире было много сотен прямых родственников Пушкина с хорошими, а не сомнительными родословными, – и при этом без выдающихся данных своего предка. Сопоставление талантов, недостатков и болезней Троцкого и Пушкина вряд ли повышает надежность версии, являясь плохим подтверждением родственных (генетических) связей.
Ничуть не лучшим свидетельством родственных связей семьи Бронштейна являются имена детей – Александр, Лев и Ольга, совпадающие с именами членов семьи Пушкиных. Авторы предполагают, что отец Троцкого, Давид Леонтьевич Бронштейн знал о своем происхождении и хотел подчеркнуть это именами своих детей. Старшего сына назвали Александром (пишет Лацис), младшего сына назвали Львом (ошибочно дополняет Козаровецкий, так как после него родились еще два мальчика), дочь - Ольга. Кажется по цитатам авторов: точная калька с семьи А.С. Пушкина. Дополнительно опять сошлемся на автобиографию Троцкого: «Из восьми рожденных от этого брака детей выжило четверо. Я был пятым в порядке рождения. Четверо умерло в малых летах от дифтерита, от скарлатины, умерло почти незаметно, как и выжившие жили незаметно». По сведениям куратора музея Льва Троцкого в Мексике Мигеля Муриньо, все четверо умерших от болезней были мальчиками. Уважаемый читатель, вы разумный человек, как бы вы, желая подчеркнуть родство с Пушкиным, назвали бы первых своих детей? Как говорят в просторечье, и к бабке-гадалке ходить не надо: мальчиков Александр и Лев, а девочку Ольга. Лев – четвертый по очередности рождения сын. До него еще были два мальчика, умерших в детские годы. Родители Троцкого, движимые, по-видимому, провидением ни одного из умерших детей не называют этими желанными, пушкинскими, оберегающими именами. Только одного из первых трех они называют Александром (по некоторым источникам его регистрационное имя – Евсей, пятого – называют Львом (по всем старым документам – Лейба) и только к концу роста семьи появляется Ольга, в будущем – жена Каменева (по синагогальной записи, представляется, Голда). Но даже и провиденье дает сбой: у младшей Ольги имеется старшая сестра Елизавета, которая по логике повторения имен должна была зваться Ольгой.
В подтверждение сказанного привожу имена всех членов семьи по найденному в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) циркуляра Департамента полиции № 41 от 16 марта 1907 г. о розыске бежавшего из г. Березова Тобольской губернии ссыльного Лейба (Лев) Давидова Бронштейна (Троцкого). Родители: отец Давид-Ефис Лейбов, мать Либа (Анна) Лейбова Бронштейны. Брат Евсей (Александр). Дочери Елизавета и Ольга при родителях. Жена - Александра Лейбова Бронштейн. (Документ публикуется впервые). Итак, Евсей – Александр, Лейба – Лев и Голда – Ольга – три имени из восьми, которые, по мнению авторов, подтверждают родство с Пушкиным и осведомленность о ней в семье Давида-Ефиса Лейбова Бронштейна. Все члены семьи Бронштейнов от рождения большую часть жизни прожили с традиционными еврейскими именами, не имевшими никакого отношения к именам детей в семье родителей Пушкина. По-моему, сходство имен в их «обрусевшем» варианте нельзя рассматривать не только как доказательство, но и даже как предположение о родстве Пушкина и Троцкого. Вес гипотезы, выражаясь словами автора, - ноль целых, ноль десятых. Никакого закономерного повторения имен пушкинских детей в семье Бронштейна нет.
Приведенный документ свидетельствует также, что не находит подтверждения версия А. Лациса относительно отчества отца Троцкого, образованного якобы от имени Леонтия Дембинского. Согласно публикации Игоря Шкляева в газете «Слово», № 35(250) 29 августа 1997 г., по старым документам его звали Бронштейн Давид Лейбов, что подтверждает данные полицейского циркуляра. Превращение этого отчества в обрусевшее «Леонтьевич» произошло при оформлении документов в более позднее время. В соответствии с еврейской традицией мальчика, родившегося после смерти деда, назвали его именем. Поэтому сын Давида Лейбова стал Лейба Давидов, впоследствии – Троцким Львом Давыдовичем.
Происхождение – это только одна из составляющих национальности. Ведь еврей - не национальность, а принадлежность к религии, вероисповедание. Еврей, сменивший веру, перестает быть евреем с точки зрения иудаизма. Как известно, по еврейской традиции необходимым условием принадлежности к евреям, является еврейское происхождение матери. Мать Троцкого, Анна Лейбовна (тоже Леонтьевна) Бронштейн, заслужила уважения своей общины, в частности, пожертвованиями на строительство библиотеки и синагоги. Религия – это сугубо личный выбор, который человек не обязан афишировать. Косвенным свидетельством такого выбора могут служить, например, факты жизни человека. Лейба начальное образование получил в еврейском хедере, а не в церковно-приходской школе. Первый брак Льва Троцкого с Александрой Львовной (кстати, тоже Лейбовой) Соколовской (в замужестве Бронштейн) был зарегистрирован в 1890 г. в раввинате во время нахождения в Бутырской пересыльной тюрьме. Нужно ли при этом обсуждать вопрос о национальной принадлежности Троцкого? Это может решить для себя каждый читатель, а не только пушкинист. Для меня такого вопроса нет. А искать доказательство его родства с Пушкиным в самом факте заявления Троцкого о том, что он не еврей, лежит за пределами логики. При этом особо следует подчеркнуть, что в цитируемом высказывании бундовцам (по другим источникам – раввинам) он говорит, что он не еврей, а интернационалист. То есть противопоставляет понятию «еврей», не происхождение, а мировозренческую позицию. Любому непредубежденному человеку будет понятно, что слова «Я не еврей» в то время в России обозначали только, что он не исповедует иудаизм, что он не посещает синагогу и не следует еврейским традициям. Из такого противопоставления также никак нельзя сделать вывод, что Троцкий знал о своем родстве с православным по вере Пушкиным (к которому приходит автор гипотезы). Никакого доказательства христианского происхождения Давида Бронштейна нет, а даже если бы оказалось, то уж очень вольно его соединять с утверждением о родстве с Пушкиным. В очередной раз неумолимая оценка: вес гипотезы - ноль целых, ноль десятых. Я бы даже сказал – в квадрате, поскольку сюда подпадают два аспекта: информация о происхождении и национальность.
А. Лацис, ссылаясь на автобиографию Троцкого, отмечает близкое соседство имения Бронштейнов и помещика Дембовского, у которого Бронштейны частично купили, частично брали в аренду землю. Автор предполагает тождество фамилий Дембовского
и Дембинского, не находящего подтверждения. Кроме того, абсолютно не реально, чтобы описанный Леонтий Дембинский в 1840-х годах в числе «сопровождающей хозяина обслуги» вдруг стал значительным землевладельцем. Опять:
“Что такое?.. Ничего?..
Ничего, иль очень мало... ”
Как бы следуя некрасовскому утверждению, что «дело прочно, когда под ним струится кровь», А. Лацис видит подтверждение правоты своей версии родства в трагической гибели известных пушкинистов – С. Гессена в 1937 г., Л. Модзалевского в 1948 г. и Б. Томашевского в 1957 г., небрежно путая при этом годы смерти и поколения пушкинистов. Лацис предполагает, что указанные пушкинисты независимо друг от друга докопались до происхождения Троцкого и по неосторожности «озвучили эту информацию кому-то из своих друзей». Якобы за это они и были уничтожены органами НКВД-МГБ-КГБ в подстроенных катастрофах. При этом А. Лацис высказывает догадку, что С. Гессен и Л. Модзалевский, работая совместно над исследованием «Разговоры Пушкина», не могли не натолкнуться на мысль о родстве и не пострадать за «разговоры о Пушкине». При этом очень трудно себе представить, что, устранив одного из авторов, власти еще почти на двенадцать лет оставили на свободе второго соавтора. Других подтверждений такого многократного открытия пушкинистами родственной связи Пушкина и Троцкого не приводится. Версия жестокости Лубянки не может ничего добавить по существу. Она в работе автора подчеркивает его оценку значимости установления родства Пушкина и Троцкого на государственном уровне.
Автору и критикам известны практически одни и те же факты. Автор на основе их выдвигает версию: Троцкий был правнуком Пушкина. Хлипкость каждого из оснований версии не мешает авторскому осознанию основательности всей постройки. Проблема источников (при отсутствии таковых) решается в версии последовательным рядом гипотез. Соображения о возможности существования архивов с упоминанием истории рассматриваемой любви Пушкина звучит недостаточно убедительно как фактор поддержки гипотезы. Нам дано исследовать вопросы только сегодня и на основе известных сегодня материалов (если это не фантастика, конечно). По законам формальной логики нельзя доказать отсутствие чего-либо. Для обоснования версии необходимы доказательства посылок, доказательство наличия персонально каждого участника версии. Научный подход не позволяет ограничиваться только предположениями. Основание же для большинства составляющих гипотез автор видит в отсутствии отрицания таких посылок в документах или исследованиях, его удовлетворяет положение, когда нельзя ни доказать, ни опровергнуть предположение. Именно такую историю с появлением предполагаемого сына, предполагаемым вниманием и любовью к нему я бы назвал «утаенной любовью» - по простой причине: выявить ее невозможно, так как ее вообще не было. Подобно старой задаче Конфуция: поиска черной кошки в темной комнате, особенно если ее там нет. До тех пор, пока кошку не нашли, можно считать верной гипотезу, что она там есть. Ну, а если вдруг нашли, то тогда исчезают остальные сомнения. Палка о двух концах, и оба выгодные. Единственный выход - зажечь свет. Пролить свет на все это не всегда легко: свечи пушкинского времени давно догорели. Анализа каждой из составляющих показывают, что все рассмотренные соображения не дают оснований судить о родстве Пушкина и Троцкого. Никаких! Говоря словами А. Лациса и А. Пушкина: ноль целых, ноль десятых – «ничего, иль очень мало».
Сведем все доводы воедино. Был ли у Пушкина ребенок от Анжелики, документально не зафиксировано. (Под «документально» подразумеваю любое несомненное упоминание в любом виде в документах, включая письма, воспоминания и т.д. - ЛФ). Может быть, был. Был ли это мальчик или девочка, документально тем более не зафиксировано. Со ссылкой на стихотворение «Романс», Лацис предполагает, что был мальчик. Куда делся этот ребенок: был кому-то подброшен по «Романсу» или в его судьбе принял участие Н. Раевский и Л. Дубельт, достоверно не известно. Имеет ли отношение Л. Дембинский, связанный каким-то образом с Н. Раевским, к Пушкину и к Анжелике – не известно. Был ли у Л. Дембинского незаконнорожденный сын и попал ли он в семью Бронштейна тоже не известно. Есть ли закономерное совпадение имен детей Бронштейна в поколении Троцкого? Нет, есть только далекое сходство. Есть ли связь Дембинского с упомянутым в автобиографии Троцкого землевладельцем Дембовским, тоже не известно. Есть ли у Пушкина и Троцкого схожие физические недуги? Доказано, что есть. Является ли слова Троцкого, что он не еврей, свидетельством знания, что он по отцовской линии происходит от Пушкина? Несомненно – нет.
Перечислим отдельно предположения А. Лациса, не подтвержденные никакими упоминаниями в анализируемых им источниках: 1. Наличие и имя ребенка Пушкина от Анжелики, 2. Дембинская как фамилия Анжелики, 3. Имя Леонтий для упоминаемого Дембиннского, 4. Связь Дембинского с Пушкиным и Анжеликой, 5. Связь Дембинского с Бороздиной и рождение у них сына, 6. Передача этого младенца в семью Бронштейнов, 7. Связь Дембовского, соседа Бронштейнов, с Дембинским – и все это в пределах одной версии.
Для того чтобы версия оказалась несостоятельной, достаточно быть недостоверной хотя бы одной гипотезе в цепочке рассуждений. Здесь же нет ни одной надежной составляющей. Последовательная цепочка маловероятных событий делает заключительные гипотезы событиями уже невероятными. Итоговый сухой остаток, солидаризуясь с оценочной шкалой А. Лациса, – ноль целых, ноль десятых. Невозможно, конечно, воскресить ушедших ученых; для их гибели, по-видимому, были другие причины. Но похоронить версию родства вполне возможно. Критический анализ предпосылок сторонников версии родства и дополнительные сведения о семье Троцкого разрушили все иллюзии, которые породили гипотезу. В воздушном шаре версии, по-моему, уже не осталось воздуха.
Есть, безусловно, литературные проблемы, которые приходится решать на основе лингвистического и литературного анализа. Иначе трудно представить, например, решение вопроса об авторстве «Тихого Дона» (Шолохов или его старшие современники), или авторства «Конька-Горбунка» (Ершов или Пушкин - привлекательная гипотеза А. Лациса). Другое дело - проблемы установления личностей или генеалогических связей. Вряд ли кого-нибудь удовлетворили бы доказательства нахождения останков Романовых на основе логических рассуждений о территориальных и временных пересечениях.
Уже высказав все основные доводы против гипотезы, я вспомнил одну из фраз В. Козаровецкого из недружественной мне статьи «А был ли Троцкий?»: «До последнего времени эта гипотеза никем не оспаривалась, хотя никто, кроме меня, с ней и не солидаризировался: ее воспринимали главным образом в качестве курьеза». А может, я попался на изощренную мистификацию А. Лациса, попытавшегося посоревноваться с А. Пушкиным на этом поприще? «Развели, как лоха!» - в сердцах предположил я и лишился сна. Работы Лациса, сопровождающие каждую гипотезу рядом оговорок, и совершенно неожиданное безоговорочно хвалебное, победное завершение панегириком долгих родов версии, оставляли возможность такого варианта. Но детальнейшие доказательства расшифровки N.N. и поиска утаенной любви Пушкина, выполненные председателем комиссии по литературному наследию А. Лациса господином Козаровецким, к сожалению, убедили меня в том, что это не шутка, не мистификация.
Остаюсь при своем мнении: гипотеза о родстве Пушкина и Троцкого – фантазии на пустом месте.
Можно отметить, что прямые родственники Пушкина, живущие сейчас, и даже некоторые носящие его фамилию, весьма скептически относятся к попыткам расширить круг родственников Пушкина без видимых объективных оснований. Об этом свидетельствует, в частности, опубликованная в 1998 году в московской газете "Культура" заметка потомков великого поэта, Юлии Григорьевны Пушкиной, праправнучки, и Георгия Александровича Галина, праправнука, "С Пушкиным на родственной ноге".
Привычно звучит: практика есть критерий истины. Если посылы родства прекрасны и надежно защищаемы от нападок, а родственной связи не обнаруживается, придется признать наличие прорех в рассуждениях. Если родство будет доказано, то достаточно было бы авторского прозрения, породившего версию, без всякой дальнейшей разработки. Я по образованию инженер и поэтому обычно оперирую не абстрактными категориями. Исследования и контрольный эксперимент - самая убедительная основа для меня. Тем более, когда прошедшие века не являются непреодолимой помехой. На дворе XXI век. Есть неопровержимые методы установления возможности родственных связей. Вопрос о родственной связи Пушкина и Троцкого, если он кому-нибудь представляется серьезным и своевременным, следует решать на основе генетическими проверок. Зачем ломиться в неплотно закрытую дверь, оглушая читателя потоком предположений? Есть однозначная возможность сказать «Да» или «Нет». Есть сохранившиеся пряди волос Пушкина, наверняка есть сохранившиеся следы крови Троцкого, есть прямые и безусловные родственники того и другого. Не проще ли решить гипотезу «прадед – правнук» на современном уровне? И тем, быть может, посрамить сомневающихся или тех, кто против версии. Я – против. Сторонники версии родства, посрамите меня доказательством!
P.S. Автор приносит сердечную благодарность заведующей отделом генеалогии Государственного музея А.С. Пушкина (г. Москва) О.В. Рыковой за доброе внимание и замечания, позволившие устранить некоторые ошибки и неточности в этой работе, а также Т.В. Царевской, сотруднице Российского государственного архива социально-политической информации, за помощь в нахождении дополнительных данных о семье Бронштейнов-Троцкого.
P.P.S. Я счел необходимым до публикации направить эту статью господину В. Козаровецкому (в немного сокращенном варианте). Я предположил, что приведенные материалы поспособствуют хотя бы частичному изменению его мнения, и это позволит несколько скорректировать полемичность текста. Ответ опытнейшего литературоведа, критика и переводчика был лаконичным: «Г. Фрейдгейм, и не надейтесь. Я не собираюсь вступать с Вами в дискуссию». Изящество фразировки и точность мысли не оставляют равнодушным.
В связи с этим Вам, дорогой и внимательный читатель, одолевшему весь материал, придется самому быть судией или хотя бы присяжным, выносящим свой вердикт рассмотренной версии.