Семск. Какое у вас образование (Галина Степанова) / Проза.ру

   Конечная остановка «Больница»,– объявляет кондуктор.Народу набился полный автобус и все ехали до конечной. Странно,полный автобус–и всю дорогу стояла тишина.Так же молча люди выходят и, почти строем, направляются по дороге к мрачным баракам со светящимися в темноте окнами. Это онкологический диспансер. Я иду вместе со всеми. После обязательного ежегодного медицинского профосмотра меня направили на консультацию к онкологу. Мы идём по гулкой, подмёрзшей за ночь, дороге. Конец ноября, холодно, но снега ещё нет. Днём на солнце земля оттает и снова кругом будет грязь.

   Заходим в барак номер четыре. Противно воняет хлоркой или карболкой или, ну не знаю чем, больницей. Лампочки под потолком без плафонов, светят тускло, мигают. Сначала нужно в регистратуру. Регистратура–это часть коридора, огороженная деревянным барьером. Там, в глубине, метрах в трёх от барьера, сидит медицинская сестра в мятом застиранном халате, записывает больных в толстый журнал, заводит карточки, вклеивает в них бумажки с результатами анализов и распределяет по кабинетам. Пока на консультацию к врачам. Почему она так далеко поставила стол? Ближе к окну? Но за окном темнотища. Ей же самой неудобно, всё время приходится вставать и, хотя люди стоят молча, приходится повышать голос, почти кричать. Подходит моя очередь. Медсестра подходит, берёт мои бумаги-направление, анализы, садится за свой стол.
– Фамилия, имя, отчество, полных лет! Говори громче!
Говорю громче. Господи, ну это же всё есть в направлении.
– Домашний адрес! Телефона нет? Место работы?
– Детский сад «Счастливое детство», методист.
– Что,– кричит медсестра на всю больницу,– какое детство?
- Счастливое,– ну, что она в самом деле, у меня ведь хорошая дикция.
- Счастливое, говоришь,– хмыкает медсестра и склоняется над журналом, записывает.
- Так,–говорит она дальше,– образование…
Ну, а это ещё зачем? – подумалось мне.– Зачем ей здесь моё образование? Но раз спрашивает…
– Высшее,– кричу, подозревая, что она просто плохо слышит.
– Чего?– поднимает регистраторша голову.
– Университет. Белорусский. Государственный. Исторический Факультет,– сиплым от волнения голосом, но довольно громко, объявляю я.
Она уже не пишет, удивлённо смотрит на меня.
- Девушка,– говорит насмешливо,– и на кой мне твой университет? Это у тебя диагноз такой: Образование. Новообразование. Поняла?
Поняла, поняла, но зачем так орать. Я фыркаю, мне становится смешно. Смешно и стыдно. Мне кажется, все надо мной смеются – вот выпендрилась со своим высшим образованием. Я оглядываюсь. Нет, никто даже не улыбается, никому нет дела до меня с моим образованием, все заняты собой. Смеётся только старый худой дядька в унтах. Он стоит за мной, в руках раскрытая книга, я заметила, он её и в полутёмном автобусе читал, ехали вместе, сидели рядом.
- Не дрейфь, Галиночка, – говорит он тихо, – ничего плохого у тебя нет, вот увидишь. И не слушай её, всё у тебя хорошо. Это ж надо – исторический факультет, университет!–добавляет он уважительно.
Получаю талончик в 12-й кабинет, это рядом с регистратурой, и отмечаю, что двенадцатый – это уже хорошо. Становлюсь в очередь и слышу, что весёлого моего друга пр несчастью зовут Константин Петрович, что ему уже сорок лет и он геолог. У него тоже «образование» и его направляют в тот же кабинет, что и меня. Константин Петрович листает книгу, делает пометки карандашом. «Как он может читать здесь,– думаю я, - за эти две недели ожидания, пока готовились анализы, пока подошла очередь, я извелась. Мыла, стирала, убирала. Никогда бельё не крахмалила, а тут решила- вот случится со мной самое плохое, и меня уже не будет, а все увидят моё накрахмаленное хрустящее бельё и подумают…
– Дурочка ты у меня,– сказал муж,– крахмаль, крахмаль, потом будешь сама смеяться.
Но я-то видела, что он здорово переживает.
Я не выдержала:
– Послушайте,Константин Петрович, а откуда Вы знаете, что у меня, ну, что у меня нет этого, ну, образования?
– А я ясновидящий,– наклонился ко мне Константин Петрович,– только посмотрю на человека, и всё про него знаю. Не веришь? Ну что бы мне такое сделать, чтобы ты поверила? Вот хочешь, сегодня пойдёт снег? Настоящий снег! И уже не растает до самой весны?
– Конечно, хочу, надоела грязь...
Ну всё, открывается дверь, медсестра приглашает меня войти. Ноги становятся ватными, сердце стучит где-то в горле. Я оглядываюсь – Константин Петрович кивает, ободряюще улыбается.
Врач – пожилая казашка, зовут Бахыт Хусатаевна, так написано на самодельном бейджике, пришпиленном к халату большой булавкой.Она долго и внимательно осматривает меня, изучает результаты анализов. Наконец отодвигает на середину стола мои бумажки и облегчённо вздыхает.
– Оснований для беспокойства нет - анализы спокойные,биопсия показала бесструктурные массы, это хорошо,ни стационара, ни операции не требуется, просто раз в год нужно будет приезжать сюда на осмотр.
   Спрашивает про ребёнка. Да, ребёнок есть, девочка, четыре года. Врач улыбается: красивое имя – Ксюша. Мне тоже хочется сказать ей что-нибудь приятное, ну например, что у неё тоже прекрасное имя – Бахыт, но я стесняюсь да и медсестра уже стоит у дверей, ждёт меня. Я вылетаю из кабинета, ищу глазами Константина Петровича, а его нет. Медсестра выходит следом за мной и вызывает совсем другую пациентку.
– А где,–обращаюсь я к очереди,– вот здесь стоял мужчина? Ну, как же не было?! В унтах. Высокий такой…
Молчат. Никто не видел.
Я пробираюсь по коридору, мне непременно нужно увидеть его и сказать, что у меня всё в порядке и,я спохватываюсь: почему же я не спросила, а у него самого-то как же? Он должен знать, раз ясновидящий.
Всегда так - только о себе. Я постою здесь, наверное, его направили к другому врачу. Я подожду, должен же он выйти когда-нибудь. Из кабинетов выходят люди, по- разному выходят, и сразу видно, кому сегодня повезло, а кому…
Вот совсем молодую девушку выводит из кабинета медсестра, девушка плачет навзрыд, её окружают родственники. Медсестра выясняет, кто мать,приглашает в кабинет на беседу с врачом. Плохо.
Старик-аксакал выходит, надевает свой треух, улыбается: «Поживём ещё!», потом кланяется всем, желает здоровья. Они идут по коридору с внуком, красивый юноша, и радостно говорят на родном, казахском языке.
Я стою уже долго. Люди заходят в кабинеты, выходят,но Константина Петровича среди них нет. Нужно спросить в регистратуре, но регистраторша давно ушла, наверное,насовсем ушла, потому что на столе нет никаких бумаг.
Выхожу из барака и зажмуриваюсь от яркого света. На промёрзшую землю,на дома и деревья большими хлопьями медленно падает снег. И всё вокруг уже белым-бело...

Семипалатинск 1974 год