За соседней партой сидела девочка Лена. Еще с первого класса я выделял ее среди других, и даже пытался ухаживать, но она не обращала на меня ровно никакого внимания, словно меня и не было вовсе. Она была круглой отличницей, очень серьезно относилась к учебе, и ни на каких мальчиков, а тем более троечников, она не тратила свое время, зато весело перешептывалась о чем-то в кругу девчонок. Она тоже занималась спортивной гимнастикой и тренировалась в одном спортивном зале вместе с нами. Как и все девочки, она начала расцветать. Я уже не мог отвести от нее взгляда. Меня восхищали ее хвостики с огромными красными бантами, ее золотые волосы, ямочки на щеках, ее улыбка, и особенно ее раскатистый смех. Звук ее глубокого голоса заставлял трепетать мое сердце. Я ловил каждый миг, когда она стояла у доски и писала на ней своим красивым почерком.
Я старался как бы случайно оказаться с ней рядом и очень обрадовался, когда ее пересадили на парту позади меня. Теперь можно было оборачиваться, как бы списывая из ее тетради и улавливать дыхание, видеть ее синие-синие глаза…
На одной из тренировок Лена делала двойное сальто с батута и, не докрутив немного, грохнулась спиной о спортивную дорожку. Раздался сильный треск и Лена безвольно распласталась на земле. В зале поднялся переполох, тренировки были остановлены. К ней сбежались тренеры, аккуратно положили ее на дорожку и вызвали скорую. Потом положили на носилки и увезли. Остаток тренировки тренеры нервно ходили по залу, суетились, то и дело крича друг на друга. Меня пробила нервная дрожь, словно во сне, я переоделся и вышел из зала. В этот день сам не свой я смотрел на пустую парту у себя за спиной, гадая, куда ее увезли. Через пару дней девчонки из класса узнали, где она лежит, и собрались пойти к ней в больницу. Как бы от нечего делать я тоже затесался к ним. Мне стоило больших усилий унять внутреннюю дрожь не подавать виду, что я очень сильно переживаю. Впрочем, на меня никто не обращал внимания, девочки сами были сильно взволнованы. Мы приехали в больницу, это оказалась та же самая больница, где некогда лежал мой отец. Лена лежала в детском отделении травматологии на первом этаже. Дорогу туда я и раньше хорошо знал, а теперь путь домой из школы непременно лежал через это место.
Благо, дом находился не так далеко отсюда. Я часами стоял у нее под окном, наблюдая за неподвижным телом, лежащим головой вниз на особой кровати. ЕЕ шею опоясывал белый гипс, не позволявший шевельнуть головой. ЕЕ взгляд все время был направлен вверх в потолок, поэтому она не видела практически ничего вокруг. Зато меня уже давно заметили соседки по палате, и, каждый раз, при моем появлении они принимались перешептываться, хихикать и что-то шептать ей на ухо. Несколько раз я видел высокую красивую женщину, деловито снующую у ее кровати. Она тщательно ухаживала за своей дочерью, иногда искоса поглядывая на меня. Потом все привыкли к моей физиономии, и даже ждали ее появления. Ведь это было одно из немногих развлечений, в череде их однообразных дней.
- Где ты все время пропадаешь? - Однажды спросила меня мать. Раньше ты возвращался намного раньше, а теперь приходишь затемно? Чем ты занят?
Пришлось ей все рассказать.
- Ну что же ты раньше молчал? И что ты ходишь к ней с пустыми руками? Ты ей хоть яблочек приноси, или апельсинов.
- Спасибо, мама. Но апельсины ведь в дефиците, где я их достану?
- Об этом я позабочусь. У меня есть денежки с продажи самогонки, куплю на них тебе все что надо, и не ходи больше с пустыми руками, ладно?
- Спасибо! - протянул я с сияющей улыбкой.
В стране уже вовсю бушевала антиалкогольная компания. Вырубались виноградники, фруктовые сады, были остановлены практически все винно-водочные заводы. Рабочий люд потихоньку перешел на самогонку и спирт. На брошенных полях виноград от корня дал новую лозу и, вскоре, стал плодоносить. Мать с дядей Володей постоянно ездили на эти поля и возвращались с полной машиной винограда. Его тут же пускали в дело, сначала получали вино, а затем перегоняли в чистой слезы самогон. Квартира превратилась некий мини винзавод, половина квартиры было уставлено большими стеклянными пузырями, их бульканье поначалу мне сильно досаждало, не давало уснуть. Газ, образующийся при брожении, довольно сильно портил нам воздух, и начисто лишал его кислорода, поэтому балкон и окна старались держать все время открытыми. Когда вино перегоняли в самогон, в квартире стояла жуткая вонь от винных паров, поэтому мать старалась гнать самогон по ночам. В такие ночи уснуть удавалось только с огромным трудом, тяжелый сон совсем не освежал.
Ночи, посвященные перегонке, можно было определить по моему затекшему лицу, но никто этого делать не собирался. Соседи почему-то нас никогда не беспокоили, и не стучали соответствующим инстанциям, то ли из солидарности, то ли матери удалось договориться с ними. Сбыт продукции мать находила прямо у себя на заводе. Ее товар не залеживался, уходил влет. Алкогольный конвейер работал исправно. У меня появились деньги на карманные расходы и на обеды. Мать выдавала рубль в день, чего с лихвой хватало на все мои издержки и даже удавалось выкраивать деньги на почтовые марки, собирательством которых я серьезно увлекся. Теперь к карманным деньгам прибавились еще и фрукты для Лены. В тот момент это было главное. Я мог ходить к ней с не пустыми руками.
Через месяц корсет вокруг шеи сняли, Лена уже могла слегка поворачивать голову, но все также продолжала лежать головою вниз. Прошло еще время, кровать приняла нормальное горизонтальное положение. Потом Лене разрешили вставать. Это был самый счастливый день для меня! Весь дрожа от смущения я смотрел в глаза любимой девушки, что подошла к окошку и уселась напротив меня. Соседки по палате с завистью посматривали в нашу сторону. Мне было не до них, я вновь видел эти чудесные серо-голубые глаза и вновь слышал этот глубокий и нежный голос! Она больше не делала вид, что не замечает меня, как частенько бывало в классе, а наоборот, радостно подходила к окну. Здороваясь, прикладывала руку к стеклу и принималась рассказывать о своих житейских радостях.
Через двойное окно ее было плохо слышно, но это не мешало ее голосу проникать в каждую клеточку моей души. Ее улыбка заряжала лучистой энергией все вокруг и хотелось чтобы этому чуду не было конца.
Лену выписали и сразу перевели в другую школу, поближе к дому. Пришлось набраться смелости и явиться к ней в гости. Дрожь в коленях мешала подняться на второй этаж, но я уже не мог отступить и негнущимися пальцами нажал на кнопку звонка. Дверь открыл невысокий плотный лысоватый мужчина, ее отец. Мы не единожды встречались с ним взглядом там, у окон больничной палаты.
- Лена, к тебе пришли, сказал он , исчезая за дверью.
Вскоре дверь вновь приоткрылась и в щель выглянуло смущенное девичье личико. Мы оба не знали с чего начать разговор, зардевшись от смущения. Теперь не было больничного стекла между нами, и я стоял на пороге ее дома.
- Долго будешь держать гостя в дверях? – Вновь я услышал голос ее отца.
- Ну что стоишь? Приглашай гостя в дом. Лена смущенно отступала и шире раскрыла дверь, давая возможность зайти.
- Заходи.
Этого я не ожидал. Но раз пришел, надо зайти. Она жила в обычной панельной трешке, тонкие бетонные стены, стандартная хрущевская планировка, типовое советские жилье. Но все же, для меня это была самая теплая и светлая из квартир - в ней жила Богиня.
Постоянные тренировки и учеба позволяли видеться с Леной только по выходным. Я стал частым гостем в ее доме, давно уже стал там своим. Лена свободно обсуждала со мной все свои девичьи проблемы и переживания, а для меня она стала единственным человеком, выслушивающим мои проблемы и дававшим дельные советы. Мы часто вместе ходили гулять и в кино. В такие моменты я старался как бы невзначай прикоснуться к ее руке. Такое прикосновение наполняло меня чувством необыкновенного полета и счастья. И она не спешила отдергивать свою нежную ладонь из моих рук. Однажды весной, после кино я пригласил ее к себе домой. Моя мать была на работе, и дома не было никого. Я с замиранием сердца открыл дверь, помог Лене снять пальто и, как бы случайно, прикоснулся губами е ее щеке. Она не стала отворачивать голову, а лишь в смущении залилась краской и положила голову мне на плечо. Пьянящее чувство полета, восторга и щенячьего счастья накрыло меня, отдаваясь дрожью во всем теле. Дрожь в ногах стала настолько усиливаться, что они отказывались слушаться и норовили подкоситься. На негнущихся ногах мы прошли в комнату, уселись на диван. ЕЕ слегка растрепавшаяся коса тонкими локонами щекотала мне лицо. Но это совсем не раздражало, а даже наоборот, наполняло меня чувством некой интимности и необыкновенной близости. Моя рука легла ей на плечо. Лена как-то странно напряглась, но не убрала ее. Тишину нарушал только бешенный стук двух сердец, что норовили выскочить из груди. Этот стук барабанным боем звучал в голове и заставлял бешено пульсировать все тело. Наконец, я решился наклониться и поцеловать ее в губы.
Она в еще большем смущении наклонила голову, ее лицо пылало ярче пунцового пламени, а веки смущенно прикрылись. Наконец, она приподняла голову, наши глаза и губы встретились… Это был первый робкий поцелуй все еще детской любви. Он молнией пронесся между нами, начисто лишив наши легкие воздуха. Задыхаясь, мы стали жадно ловить воздух ртами, барабанный бой сердец выдавал необычные ритмы, тела буквально взрывались изнутри. Я вновь увидел ее глаза - два сияющих неба, наполненных золотыми искрами счастья.