В Азовском море.
В Азовском море я услышал сообщение об аварии в Чернобыле. Мы стояли возле Казантипа. Вообще – то, мы уже собрались из Азовского уходить. Но тут случилось маленькое событие, а за ним другое, не очень маленькое. Но буду излагать по порядку.
В то время в конторе нашей начала развиваться одна тема. Касалась она искусственных рифов. Все хорошо знают, что на коралловых рифах в южных морях жизнь бурлит на порядок интенсивнее, чем в открытом море. Рыбы быстро обживают затонувшие корабли, да что там корабли, любые кочки на дне морском. Не буду лезть в чужие дела, пусть спецы Вам все это объяснят. Одним словом, пошли мы ранней весной в Азовское море. Судно газпромовское, команда почти вся ждет направления на работу за границей, все исполнительные, все готовы услужить, от матроса и вплоть до капитана. А я помимо всего еще и начальник рейса. Начальником я ощутил себя только один раз, но это потом.
Тихо, мирно пришли к Обиточной косе на севере Азовского моря. Искуственные рифы уже расставлены до нас и без нас рыбными учеными из Бердянска. А на этой косе у них что-то вроде лаборатории, она на старом сейнере у них расположилась, на СЧС, т.е. среднем черноморском сейнере. Работа в основном такая: сидим перед связкой автопокрышек, поставленной на дне высокой наукой, и часами смотрим, как бычки новое жилище осваивают.
Возможно, здесь много интересного для тех, кто поведением рыб занимается, а мне скоро стало скучно. Стал я свои погружения на других спихивать, сам по косе часто прогуливаться начал. Коса в море далеко выдается, сплошной песок, но почему-то заросший хреном (это я потом увидел). Заходил на сейнер, где лаборатория, прошелся по палубе – никого, но знаю, что народ где-то есть.
Вскоре пришлось мне там заночевать в маленькой каютке в кормовой надстройке. Тут вся тайна вылезла наружу. В середине ночи по палубе загрохотали сапогами, потом все попрыгали в моторную лодку и уехали. Часа через два вернулись. Загрохотали сапогами, начали бочки по палубе катать.К утру все стихло. Лабораторные работы научные сотрудники, видимо, перевыполнили, поскольку днем я их не видел. Да кому неизвестно, что Азовское море самое рыбное в мире и самое браконьерское в нашей стране.
Наш механик Толя сразу перемет на осетра поставил, только на следующий день рыбнадзор его поднял и нам объяснил, что видно сразу – ставил дилетант. А Толя среди нас самым большим специалистом по рыбе считался. Браконьерство на Азове – образ жизни. А когда одни делают вид, что ловят, а другие делают вид, что скрываются – в прибыли все.
На косе два заведения: небольшой рыбзавод и маяк. Я как – то нужные знакомства никогда не умел заводить, а все как-то наоборот. С рыбзаводом знакомства не вышло, получилось у нас знакомство с маячником. У него был колесный трактор, машина нужная, только сдох аккумулятор.Ну мы ему из своих старых батарей слепили, великоват получился слегка, но тянул вполне. Сделали просто так, не надеясь на особую благодарность, как в беде человеку не помочь. Но он нас отблагодарил. Рядом с маяком в море - его сети. Его место и никто подходить к его сетям прав не имеет. Я стал расспрашивать его, как же он сети свои охраняет, ведь один живет. Выяснилось, что много лет назад рядом в море упал военный гидросамолет, и маячник сумел спереть с него пулемет. Посему, когда раньше кто-то пытался к сетям подходить, он давал очередь перед носом воришек. Сейчас про это все уже знают и его сети не трогают. Он жил один, посему пойманную рыбу сбрасывал живой в два озерца. Одно глубокое - размером в метров десять для осетров, для остальной рыбы по больше и мелкое. Оставшись довольным нашей работой, он в качестве оплаты допустил нас до своих озер: сколько возьмем – все наше. Наши обрадовались, поскольку всех осетров из подводного ружья они сейчас и завалят. Только не вышло всех завалить – из десятка осетров, что были в озерце, взяли только двух и не самых крупных, погнули
все гарпуны и разодрали гидрокостюмы об осетровые шипы. Зато из мелкого озера мы судаков и камбалу выбрасывали руками. Все остались друг - другом довольны.
Пришла пора заканчивать глазеть на бычков, нужно было глянуть в Азовское море у мыса Казантип, зайти в Керчь и продолжить наши упражнения с искусственными рифами. Ничего у Казантипа не обнаружив и узнав об аварии в Чернобыле, мы двинули к Керченскому проливу и могли бы его спокойно пройти, но тут случилось то самое мелкое событие, о котором я заикнулся в начале.
В это время ветром с северного Азова принесло лед, мы стали ледовое поле на всякий случай обходить, но тут с мостика заметили на чистой воде кусок пенопласта. – явный признак перемета. С мостика машину застопорили, это было их право, и впились биноклями в пенопласт. На судне случился легкий ажиотаж, но судно газпромовское, все ждут очереди за границу и без приказа делать ничего не могут. Теперь все впились глазами в меня. Вот здесь я и почувствовал себя начальником. Думал я недолго: «Мотобот спустить, перемет поднять»,- была моя команда. Все было исполнено с большим энтузиазмом. Только перемет оказался гигантский, около пятидесяти живых осетров и столько же уснувших. Вдали вахта заметила СЧС. Разумно полагая, что это рыбнадзор, перемет обрезали, мотобот подняли на борт и пошли в центр ледового поля рыбу поднятую шкерить. То действительно был рыбнадзор, но настолько бедный, что у него не оказалось УКВ радиостанции. Они что-то пытались нам кричать в мегафон, но мы ничего не понимали. Идти в лед они не могли, поскольку черноморский сейнер для льда не предназначен. Все осетры были разделаны, распиханы по судовым холодильникам, палуба вымыта. Пора было выходить на встречу с рыбнадзором. Инспектор поднялся на борт и кинулся смотреть судовые документы - большего он сделать не мог. Найдя в какой – то бумажке чего – то неподобающее, он потребовал от меня покинуть Азовское море. Что мы и сделали. Судовой народ был твердо уверен, что перемет был рыбнадзора.
В Керчи мы были недолго. Случилось событие не очень маленькое. Я не успел сойти с судна, как поступила команда: в течение получаса сняться со швартовых и полным ходом идти в Каркенитский залив. Там горела газовая добывающая платформа.
Наше судно было аварийно – спасательным и в случае таких ситуаций контракт прерывался. Всех, кто с судна ушел, мы бросили в Керчи, и они потом сами добирались,
как могли. Так я стал свидетелем большого пожара.
Полным ходом неслись мы с восточного Крыма на западный и даже чуть дальше.
Столб пламени и рев газа, идущего под давлением из скважины, был виден и слышен издалека.
Когда мы подошли к платформе, от рева почти ничего не было слышно. Жертв не было, поскольку трудовой народ во время сообрзили, что вот – вот рванет, и все сбежали по переходу на жилую часть платформы, которая была метрах в тридцати. Уже все собрались, кому положено участвовать в таких событиях. Роль нашему судну досталась вспомогательная: из пожарных лафетов поливать и охлаждать все, что прикажут. Делать было нечего, я созерцал и иногда сидел и ворочал пожарной пушкой. Но только из – за того, что мы половину команды бросили в Керчи, а тем не только нужно было добраться до Черноморского, но еще в море на платформу найти оказию. Я же тем временем постигал со стороны всю технологию тушения.
Главным в этом деле было расчистить рухнувшие конструкции, что бы труба, из которой грохотал газ, осталась в чистом виде. Дело было довольно трудным. Пожарники, одетые в блестящие огнеупорные костюмы, регулярно ходили к скважине контролировать процесс, а порой и что – то стропить. Ходили втроем обнявшись – восходящий поток воздуха на месте мог одного человека запросто сбить с ног и унести.
Эти трое поселились у нас на судне – полковник и два майора. Каждый вечер они пили коньяк и говорили, что каждый настоящий мужчина должен быть пожарным. Глядя на то пекло, куда они ежедневно ходили на работу, с ними трудно было не согласиться.
Расчищали скважину плавкраном, расчищали долго и трудно. Когда труба осталась в одиночестве, с четырех сторон поставили пожарные стволы и по команде полковника
стали медленно поднимать поток воды вверх и оторвали пламя от газовой струи.
Пламя хлопнуло и на глазах разом исчезло. Тушение пожара закончилось. После этого на трубу краном надели другую трубу с заваренным торцом, которая называется превентор, с множеством открытых клапанов. Газ пошел через клапаны. Превентор закрепили, клапаны позакрывали, аварию ликвидировали. Ушло на это дело месяца полтора. Я за это время несколько раз успел съездить в Севастополь.
Был май, когда мы снова вошли в Азовское море. Оно мелкое и быстро прогревается, глубин больше десяти метров я на морской карте не нашел. Мы снова подошли к Обиточной косе и стали на якорь напротив рыбзаводе. Вскоре подошла моторка и нас попросили отойти немного в сторону. Капитан сразу понял, в чем дело, и заявил, что не может, поскольку стоит в координатах согласно рейсового задания. Моторка ушла. Видимо, мы встали на их браконьерские сети. Вернулась моторка с большим осетром, и мы перешли кабельтов на пять в сторону, нам было все равно.
В этот раз уже было видно, как заросла эта песчаная коса тем самым съедобным хреном.
Погода была почти летняя и даже более ласковая, чем летом. Мы выполняли нехитрую работу на глубинах до десяти метров. А еще мы наблюдали азовскую браконьерскую жизнь, которая была всегда и никогда не прекращалась. Уже тогда постреливали, но из охотничьих ружей, палить из автоматов друг по другу станут через несколько лет.
В Бердянске на набережной стояла статуя (вряд ли памятник) азовского рыбака. Он в рокане и с большим осетром в руках. Видимо, это тоже браконьер.