На биче

Валентин Дерябин
Мое судно ушло в рейс. Ушло за границу, а меня не взяли. Не взяли меня на валютные заработки. Так вот, сыновья мои, вам смешно это слышать, в те недалекие времена,  не подумайте, что визу открывали или покупали в чужом консульстве. Визу открывали сначала у себя в родной стране. Для того, чтобы получить  морской паспорт нужно было промямлить что-то на партийном собрании, которое решит, достоин ли ты представлять советского человека за границей и если да, то твое личное дело передавалось на комиссию областного комитета родной нам всем и любимой коммунистической партии, и все это не без участия КГБ. И только после  высочайшего ее одобрения была надежда, что процесс придет к желаемому концу. А это пол-года минимум.

Только ко всему этому надо мной висело то, что я несколько лет провел на испытаниях АПЛ, а после такого непристойного труда за границу выпускали через 5 лет. Только мой срок  еще не кончился и я на биче. Могу гордиться, что я первым в истории был гидронавтом на биче. Еще могу казать, что дед Валя тоже  бичевал, но в 30ые годы
 в Архангельске в Северном пароходстве.

 Бич по-русски берег. Стать морским бичом – быть  без судовой должности в резерве отдела кадров и сидеть на берегу. Помню, в Архангельске летом бичи сидели на заборе возле отдела кадров пароходства, они ждали хорошее судно. Это была особая публика, без дома и без семьи, летом работали на палубе, зимой в машине. Проносится слух, что на подходе каботажное судно «Ловать», всех как ветром с забора. Бегают рассыльные отдела кадров по городу найти никого не могут. «Ловать» ушла,  бичи снова на заборе, ждут выгодный  пароход.

Было это со мной в Керчи в 70ые годы прошлого столетия. Керчь была тогда  очень морским  городом.Судов тьма. По пешеходной улице Ленина слоняется народ, одни пришли из рейса и тратят деньги в барах, но пить в одиночку у нас как-то не принято.  Пьют с теми, кто собирается в рейс, у кого денег давно нет, и как они разошлись, никто понятия не имеет. Во всяком случае, при отсутствии денег на биче можно было пристроиться нелегально в гостиницу «Керчь», можно жить на чужом судне,  быть голодным – невозможно. Быть морским бичом – особая культура, утраченная нынче безвозвратно.

Отбичевал я около месяца, а тут и должность подошла. Закончился месяц  прогулок по улице Ленина с постоянными приглашениями от знакомых и незнакомых зайти  выпить или попить, ночевок в чужих каютах  с тараканами на разных судах. Стал я кандидатом в капитаны нового аппарата, подводной лаборатории «Бентос – 300»

До этого я испытал два подводных аппарата «ТИНРО – 2», имел некоторый опыт, числился  гидронавтом 2 класса  и вполне мог претендовать на должность  капитана.  Но здесь была вполне полноценная подводная лодка : и длинна 30 метров, три отсека и экипаж 12 человек. Я был уверен в себе и считал, что должность  эта у меня в кармане. Осталось  только пройти обучение в Ленинграде, сдать экзамен, и жизнь в очередном прочном корпусе мне обеспечена. В Питере на  Фонтанке у меня тогда было убогое, но собственное жилье, а убожество меня мало волновало. В те годы, как и многих моих друзей, меня в основном проблемы освоения Мирового океана интересовали. Мы были покорителями глубин. Но потом я как-то заметил, что многих романтиков того самого океана очень охладила необходимость крутить клапана, разбираться в схемах  или затыкать дырки  в отсеке  учебного центра КУОППа. на Васильевском острове.(Краснознаменный учебный отряд подводного плавания). Разговоры были им милее учений по борьбе за живучесть.

Не у всех хватило энтузиазма дойти до конца. Труднее всего далась мне водолазная подготовка. Откупаться, как в Северодвинске, я не стал, но тот тяжелый вдох, что был в ИДА – 59, мое сердце тянуло с трудом. На первом спуске в бассейне я плохо обжался, оставшийся в костюме воздух ушел мне в ноги и я  завис вверх ногами и еще за что – то
зацепился. Помог мне Витька  Мурашов, он меня отцепил, ему что, он был профессиональным водолазом-глубоководником, на буровом судне до этого рботал. Но я долго еще помнил свое беспомощное состояние, и легкую панику от этой беспомощности.

«Бентос – 300» достраивался наплаву у заводской стенки. Все это напоминало мне былое ремесло, когда я работал на морских  испытаниях. Экзамены сдавали конструкторам из «Малахита», нашего проектанта, второго по величине лодочного КБ. Первым  и тогда и сейчас всегда был «Рубин».

«Бентос» оказался  трудным и утомительным в работе. Экипаж наполовину состоял из подводных наблюдателей, биологов, ихтиологов и пр. На нас шестерых из основного экипажа висело все. От управления до загрузки постельного белья. На морских испытаниях работа изматывал. Но это потом. Не буду рассказывать, как я из капитана превратился в старпома. Что поделать, враги нас не предают, предают друзья. Старпом на любом судне должность собачья, а на подводном втройне.

Пришла весна тогда еще в Ленинград. «Бентос» поставили в транспортный док и стали готовить к переходу в Севастополь. Предстояло пройти в доке на буксире по Неве, Ладоге, Волго-Балту, Волге, Волго–Дону, Дону, Азовскому морю и морю Черному. На доке должна быть сдаточная команда, для окончательной подготовки к морским испытаниям, и мы, экипаж, для освоения техники в пути.

Шли мы быстро. Дело в том, что наш док имел статус военного каравана, а за него команде буксиров отдельно доплачивали, посему ждать нигде не пришлось. Буксиры рвали нас друг у друга. Посему  просквозили мы без остановки до самого Волгограда, остановились мы только на Волге перед входом в Волго – Дон. Запомнилось, что все речные суда, которые я видел тогда на Волге, тащили за собой маленькие тралы, а рыбы  в реке не убывало 
 
А там, у входа в канал,  во всю шла торговля браконьерскими  осетрами. Подходит к борту лодка. На ней пацаны лет 12-14ти. Осетра ведут под бортам на веревке, всегда нетрудно бросить.
Цены  1 – 1.5 рубля килограмм по совковым ценам, очень дешево. Купили одного осетра.
« У тебя  еще есть? – спрашиваю будущего бизнесмена – Сколько у меня есть, у тебя денег не хватит» - ответил этот мальчик.

Забавно  катиться по Волго - Дону сидя на рубке «Бентоса» по Цимлянской степи.
Ощущения, что катишься по воде нет  никакого. Вышли в Дон, через каждый метр стоит рыбак с донкой и всем хватает. Добежали до Ростова. Дальше нужен морской буксир.
Пока стояли в Ростове посреди реки на якоре, решили на берег за водкой гонцов отправить. Скинулись, спустили маленькую рабочую шлюпку.  Гонцы поехали на берег.
Через час вернулись. Довольные, стали готовить закуску. Тут выяснилось, что водку забыли на берегу. Глянули в бинокль. На  берегу, на пустыре  стоит пузатый портфель.
Как же народ переживал, пока гребли до берега и бежали по пустырю.

Первый морской переход был до Мариуполя. Только там я впервые вышел на берег. Кормежка на доке была отвратительной. Военная команда дока никак не могла обуздать ворюгу -  мичмана, что ведал продуктами. Пустой суп и жидкая каша. В Мариуполе я бросился в ресторан. Но мышцы, ответственные за жевательный процесс атрофировались, мышцы болели, и откусить я ничего не мог. Я мучался, но все - таки что то откусил.   Выйдя из Мариуполя,  наши работяги из сдаточной команды соорудили  из металлической сетки трал и забросили его в самое богатое  в мире рыбой  Азовское море.
Но жадность сгубила, трал передержали, и он оборвался. Дня через  три док был в Севастополе, и мы, оглодавшие на военных харчах, ступили на севастопольскую землю, где нам предстояло теперь жить и работать.   

Экипажу подводной лаборатории «БЕНТОС – 300» нужно было где – то жить,
посему нам оборудовали подвал на улице Ленина, он стал называться «ночлежкой» Как и в нынешние времена, тот кто был близок к делу, особым почетом не не пользовался, уважали тех, кто близок к кормушке.
Никто из нас жилья в Севастополе не имел, экипаж был из Питера, Керчи и Одессы.

Началась до боли знакомая мне работа, именуемая морскими испытаниями.Работа на   «Бентосе 300» была очень утомительная, и добрых воспоминаний она не оставила. Команда маленькая, оборудования и механизмов выше крыши, рядового состава нет. И вахту нести, и техникой заниматься, и бытом тоже. Там нельзя было пройти и пяти метров, чтобы не нужно было лезть по трапу, нырять в переборочную дверь, извиваться ужом  в тесных отсеках.  «Бентос – 300» не оставил у меня ярких впечатлений, кроме постоянных конфликтов с капитаном  Лехой Скрипкиным, которого я сам и притащил.

Нет  худа без добра. Не будь Лехи, застрял бы я на «Бентосе» и на Черном море, и остальной большой мир остался бы мною непознан. Осталось  в памяти только одно событие,  когда я стал организатором забастовки на советском предприятии, что являлось событием совершенно немыслимым для той эпохи. Собственно говоря, и забастовки – то никакой и не было.

После долгих и занудных  испытаний, добрались мы до того, что называется глубоководным погружением. На 400 метров должны были погружаться.
Всплывающая спасательная камера не испытана, спасательного снаряжения на всех не хватает, и еще куча всего, чего не уже не вспомню. В принципе, капитан должен об этом заботиться, но Леха по причине старых грехов перед начальством  слабоват был. Собрались всей командой, репу почесали и поручили перед госкомиссией выступить мне.
У завода план, план давно завален, их дерут из Питера, а тут еще экипаж с обоснованными претензиями. Мы обо всем договорились, что все, включая Леху, меня  поддержат, хоть и так все очевидно. Но случилось непредвиденное.  Я все изложил. Главный строитель спрашивает капитана, как же это так. А тот и отвечает, мол, я то готов,(на подвиги ), только вот старпом у нас чего - то  забоялся. Всех собак тут же спустили на меня. Мало того, что в трусости обвинили, а при тех моих амбициях  больше позора не существовало, стали мне забастовку клеить и райкомом партии стращать.

Настал день, взяли нас на буксир, а нас китобоец обеспечивал, тащат в полигон.
Сидим мы Геной на палубе в дурном расположении духа.. Вдруг Гену словно шилом в зад кольнуло. Полез он срочно под легкий корпус в корму. Пробыл там недолго. Вылезает.
«Слушай, - говорит, -а кабельные вводы – то над главным распредщитом снаружи не заделаны». Кинулись мы все по очереди туда, точно. До этого ходили на 50 метров, они еще держали, на на четырехстах их бы выбило. Соленая вода на распредщит - пожар с затоплением. 

Повернули обратно в завод.  Госкомиссия молчит, но на меня уже бочку не катят. Камеру не испытали, но кабельные вводы заделали и  спасательное снаряжение привезли.  Прошло глубоководое удачно, только устройство для забора планктона потекло, не всплывать же по пустякам, мы с тазами и ведрами бегали воду в трюм сливали, а оттуда насосом за борт.  Так и закончили. В море иногда жили на китобойце. Машина убийства китов для жизни человека не приспособлена. Там все железное. Мебель железная и приварена к палубе. Он узкий и длинный,  с высоким полубаком , на котором гарпунная  пушка.   Когда китобои выходят в экспедицию в Антарктику, якоря  отклепывают от цепей, а якорные клюзы забивают чопами. Поскольку,  когда китобоец на полном ходу  гонится за китом носом на волну,  струя воды из клюза выбивает стекла на ходовом мостике.

Год жизни  и здоровья угробил я на подводную лабораторию «Бентос – 300».
Когда пришел я в отдел кадров за новым назначением,  узнал, что при переводе дел из Керчи в Севастополь организовался стойкий бардак, и я по-прежднему числился в резерве, точнее говоря на биче. У меня был бич длинною в год.


На фото:ПЛБ "Бентос-300",над водой  20% корпуса.