Attention
Описанные события и суждения плод больного воображения и могут не совпадать с мнением автора. За все прочитанное несет полную ответственность читатель и ни кто иной.
Если у вас возникнет желание подать иск по поводу нижележащего текста, то ответчиком может являться исключительно читатель, и ни в коем случае автор.
!!!Attention!!!!
!!!Attention!!!!
Не рекомендуется для прочтения детьми младше 21 года, пожилими, беременными и лицами со слабой психикой. А так же женщинам и мужчинам детородного возраста, любым лицам способным потерять в результате прочтения трудоспособность или сон.
В рассказе присутсвуют сцены некрофилии!!!
(рассказ основан на верованиях древней Руси)
"""Гнусь"""
Жужжащий отвратительный рой мух вырвался из просевшего старенького дома, стоило мне приоткрыть дверь. Затхлый запах и спертый воздух, вздохнувший мне в лицо вызвал приступ мигрени.
Переезд это всегда стресс. Обычный переезд это куча коробок, бегающие кругом дети, уставшая и встревоженная жена, и конечно же пес, рвущийся обнюхать и пометить новую территорию. Обычный переезд – это еще и ремонт, новоселье, соседи…
Однако я сумел упаковать все свои вещи в спортивный рюкзак, висевший теперь на моем плече. Дети остались с женой в городе… С бывшей жена. До сих пор в голове никак не укладывается, как я мог допустить это. Кажется, что достаточно было одного слова, одной ночи, чтобы предотвратить этот разрыв. Но, увы.
Больше всего переживала, конечно, малютка Анка. Не уверен, что Артур до сих пор на моей стороне: держится так независимо, словно хочет покрасоваться, что он взрослый. Подрастковый период, трудный возраст! Да, с Арти каждый возраст – трудный.
Наверное сыну бы здесь понравилось. Я помню, в детстве любил лазать по старым чердакам и стройкам, а тут весь дом похож на один старый чердак, сразу переходящий в погреб.
Я переступил через порог, и каблук туфли мягко провалился в половицу. Мне даже показалось, что из раздавленного дерева выступила вода – надеюсь здесь все еще можно жить.
Печь стояла молодцом, кончено побелка облетела, но кроме этого никаких следов гниения или рассыпания.
Набухшие обои на стенах отваливались, обличая под собой плохо отштукатуренные стены. А в красном углу, где еще сохранились темные квадратики, от висевших когда-то икон, произрастал мох, самый натуральный голубоватый мох.
Когда я попытался закрыть за собой дверь, то вляпался пальцами в мерзкую слизь. Плесень обширным пятном покрыла внутреннюю часть двери и прилегающую стену.
– А здесь вообще можно жить?– вопрос был риторическим, и я не ожидал, что на него кто-то ответит.
– А то.– Заявил зять покойной бабки, любезно согласился проводить меня до этого дома.– Вторая комната совсем сухая. Та, в которой и скончалась Анна. Я же проверил домик, как ты и просил. Бревна крепкие, не разъедутся. А плесень… Так сыро у нас. Болота рядом. В любой дом зайди. Вот я что скажу – жить можно. Если летом, так совсем хорошо. И прохладно тут. Зимой, конечно, я здесь бы остаться на ночь не решился. Дом хоть и зимний, да столько лет без хозяина простоял. А что, ремонт сделаешь, и зимовать приезжай. Когда кстати Юля будет?
– Жена пока в городе с детьми осталась. Я решил пока холостяком пожить.
– Эк и правильно. Вот как раз плесень почистишь.– Одобрил Епифан.
Бабушка моя скончалась еще три года назад, прямо здесь. А Епифан с семьей волочили свое бренное существование в соседней деревне, километрах в восьми.
Это же селение считалось почти брошенным. Никого, кто бы мог родить, здесь не водилось. Старики да старухи, отправившие своих детей кто в город, а кто в окрестные села. Кто-то удачно сыграл свадьбу, кто-то неудачно распил водочку.
– Только ты поосторожнее тут,– зловеще прошипел дальний родственник,– говорят русалка в этих местах завелась.
– В болте? А я думал русалки застойных водоемов не любя.
– Ну, кикимора тогда. Я то в эти бредни не особо верю, а вот отец рассказывает, что…
– Какой отец, Епифан? Ты ж его похоронил давно!– у меня слегка побежали мурашки.
– Тьфу, ты. Ну что же ты передергиваешь? Ну этот, да ты не знаешь его. Анатоль. Вечно у магазина штаны протирает на скамейке. Бабку свою уж как пятнадцать лет схоронил, а сам кажись и не собирается. А что ему – красота! Никто не пилит, пенсию не отбирает. Вот только скучно ему. Вот и травит байки про русалок. Ему то что, он на своем веку столько сказок наслышался, что теперь хоть роман пиши.
– Понятно с вами все, Епифан. Ну, что бутылку за выручку. Один бы я и не нашел эту избушку.
– Так ведь родня же. Но не договаривались ведь. Да и тебе она сегодня пригодится.
–У меня еще есть. Бери, давай. От чистого сердца ведь. И не забивай голову этими сказками про русалок.– Подбодрил я Епифана.
– Коли от чистого сердца… Ну, пойду я тогда.– Сказал Епифан, как только в его руки попала бутылка огненной воды. Но только в дверях он обернулся и зловеще произнес фразу, отпечатавшуюся в моем сознании: «Егор, не все так в наших местах просто. Может быть не русалки и не кикиморы. Но нечисть какая-то точно есть. Повремени пока семью сюда привозить»
Не знаю, что заставило мою память вновь и вновь прокручивать эти слова. И когда я пошел по ветру, спрятавшись за уголь бабкиной избушки, и когда я долго смотрел, как из леса ковыляет бабка – наверное соседка – нагруженная хворостом, и года закатные отблески солнца легли на погнившие обои в комнате. Может быть из-за того, что он впервые за этот день обратился ко мне по имени. Или может быть из-за его белесого взгляда, продирающего до костей, всматривающегося даже не в душу, а в какие-то глубины меня, про которые еще человечеству не известно ничего.
В любом случае, когда я расстелил на полу спальный мешок – в комнате попросту не оказалось никакой мебели кроме стола – я не стал разоблачаться, а влез так, сняв только ботинки. Я боялся увидеть в окне фигуру молодой девицы, я подозрительно косился на дверной проем в большую комнату в которой находилась печь, я пристально всматривался с силуэты плесени на стенах, которые должны били в сумрачном ночном свете вот-вот превратиться в очертания монстров.
Тишина пеленой обволокла избушку. Даже кузнечики, к которым я привык, оставаясь на даче у тещи, не стрекотали. Наверное, кузнечики не любят болота и мокрую траву. Но тогда должны были быть жабы.
Зато комаров хватало предостаточно. Писклявый звон пикировал над моей головой, удалялся, делал круг. Постепенно в комнатушке появился еще и еще один источник мерзкого писка. Хотелось отмахиваться, но ни один комар пока не находил места, где можно было бы впиться в мое тело – из спального мешка торчали только мои глаза. Даже дышал я вовнутрь – лишь бы не нашли меня эти кровососущие нервосжигающие твари.
Пока я таился от комаров, в комнате что-то изменилось. Днем она была просто комната. Но теперь в свете луны она предстала коробом. И стол в середине являлся ее главным элементом. Стены немного сжались, и перестали существовать, оставаясь лишь границей, просто отрезающей лишнее пространство.
Стол.
Единственный предмет мебели, оставшийся в этой комнате после смерти бабушки. Из фильмов, из книг, я знаю, что в деревнях усопших клали на стол. И последние дни перед погребением тело мертвеца просто так лежало на столе.
Не важно, где именно настигла смерть бабушку – может быть именно на том месте, где я так самоуверенно улегся…
Я буквально видел, ощущал, как бабушка могла тут лежать. Наверное, в силу древних традиций ей на глава положили два медяка. Ее остывшее тело, серая в трупных пятнах кожа, призрачная сорочка – саван, из ветхих но белых тканей.
Скрип дерева снаружи.
Я был благодарен этому звуку, поскольку ему удалось порушить наваждение. Но кто бы мог ходить там, на улице. Я могу предположить, что старые дома издают звуки – скажем, дерево усаживается, ветер колышет ставни, домовой возится в стенке.
Но утешения от этого не приходило.
Я попытался беззвучно застегнуть мешок, спрятаться внутри, как прятался под одеялом в детстве. Почему-то не казался мне этот поступок теперь постыдным.
Я зажмурился, вцепившись в ткань. Я обливался холодным потом.
В маленькую дырку, оставленную для дыхания, я лишь на секунду глянул – надомной развивалось белое, платье из легчайшего шелка. Оно просвечивало, и через него были видны звезды, и мраморное тело русалки. Я зажмурился, в любое мгновение ожидая холодного прикосновения.
Безжизненно белая кожа. Я уцепил взглядом только бедра и треугольник светлых волос, скрытых под вуалью савана. Нет, это была совсем не моя бабушка. Только если русалка. Даже через ее тело просвечивали ночные звезды.
Я знал, она стояла и смотрела на меня. Бледные ее губки упрямо сжались. Хрупкие мертвые пальчики утопленницы сложились в кулачки, а волосы колыхались в воздухе, как будто бы она и сейчас лежала на дне в мутной стоячей воде.
Я замерз в мокрой от пота одежде. Даже носки, даже куртка. Майка прилипла и причиняла мне страдания. Но я видел только один путь к спасению – затаиться, не дышать, не смотреть.
Я провалился в бред.
Я был рад сну, кошмару. Да кошмару, но как быть с кошмарами я знаю.
В забытьи я встретился со своей семьей, с женой, сыном, дочкой. С псом. Собака болела, а жена упрямо отвернулась от меня. Потом появилась моя гордость. И я дрался с Гордостью. А потом я видел, как Гордость умоляет Юлю простить ее. А я стоял и ревновал. Потом я снова дрался с Гордостью, потому что Юля простила Гордость, а я так и не попросил прощения. Артур сказал мне, что теперь он не нуждается в папе и может сам за себя постоять. А потом он долго учил Анку курить.
А после пришла русалка. У нее был ранец и банты, на бледных вымытых водой волосах. От нее пахло болотом, и взгляд ее был как у мертвой рыбы. Но под прозрачным саваном у нее было совершенное, хоть и мертвое тело. И я понял, что если прикоснусь к ней, то и моя Юля станет такой же.
Но я не прикасался! Честное слово!
А Юля всеравно стала такой же. Волосы ее побледнели и кожа остыла, став бледно мертвой.
Я хотел спросить, зачем она это сделала, ведь я не прикасался к русалке. Но не мог.
А потом я очнулся.
Меня била дрожь, и горло саднило. Я всю ночь умудрился проваляться в мокром белье. Одежда так сильно промокла, что я не мог поверить, что это только пот.
Все ныло.
И несмотря на отвратительно пробуждение, я спокойно откинулся и зевнул.
И тут я увидел мою ночную русалку. Потолок прямо передо мной был покрыт голубой плесенью, испещренной белыми наростами-катышками, которые видимо и предстали звездами, видимыми сквозь саван. Вот только никак я не мог отыскать в этом пятне того силуэта, который я видел ночью. Что ж, должно быть в сумраке свет ложился иначе – отсюда и формы.
Я наконец встал.
Вот и первая ночевка! И никто меня не обидел! Дом не обрушился, не провалился под землю и не сгорел. Все отлично.
Вытащив спальный мешок во двор просушиться, я решил сгрести всю эту мерзость со стен и самое главное – истопить печь.
Скоблил я примерно четыре чала. Со стен удалось снять шесть ведер мха. Про землю на полу я вообще молчу. А в погреб и на чердак я даже заглядывать не стал. Из углов большой комнаты я с удивлением извлек несколько клочков ряски. Вот ведь действительно болото.
Печь я растопил трухлявыми дровами, припасенными когда-то бабкой. В доме стало уютнее.
Половицы еще шатались, трещали. Печь просила штукатурки, а стены капитального ремонта или сноса.
Зато я уже чувствовал себя хозяином дома.
– Здрасти!– Мальчишеский голос застал меня не в самое удобное время. Я как раз ворошил угли в печи, и думал подкинуть еще. От неожиданности я дернулся и горсть углей вылетела из печи. Несколько сияющих красным искр угодили мне на ноги и больно ужалили, к тому же прожгли джинсы. Мальчишка, так нагло сунувший голову в окно залился смехом.
– А я думал, что здесь молодежи нет совсем.
– Так я не лето приехал к дедушке с бабушкой погостить. Второй дом от канавы. Анисьевы.
– А я Егор.
– Миша.– Веско представился мальчик.
Собрав с трухлявого пола угли и затворив печь, я вышел запечатлеть новое знакомство рукопожатием.
– Я в городе живу. А этим летом брат в институт поступает, а отец сел. Вот меня мать и сбагрила.
– Тяжело тебе,– признался я пораженный таким откровением.
Мальчишка был немного старше моего Артура. Допустим на год. Но гораздо худее, и бледнее, словно все свое свободное время проводил за компьютером.
– Зато здесь свежий воздух и загореть можно,– попытался я подбодрить парня.
Михаил посмотрел на свои руки, и сравнил их с моими. Его загар проигрывал.
– А вы здесь загорели?
– Нет. У меня просто кожа темнее чем у тебя,– попытался я подколоть собеседника,– а тебе наверное придется сильно обгореть, если на солнце играть будешь.
– Не обгорю! Я не люблю солнце. Оно жжется!
– И я об этом. Ну, рад был знакомству. Пойду делами заниматься.
– А что делать будете?
– Ну,– хотелось ответить: «не твое дело», но пришлось выговорить: «дом ремонтировать».
– А можно помочь? А то тут совсем делать нечего? В лес меня не отпускают, говорят, что болото кругом. В лугах тоже не интересно. Ближайшая деревня за восемь километров отсюда, да и там ничего интересного. Разве что магазин.
О да! Магазин. Три стеллажа, из которых два – это водка разных сортов, а еще один портвейн. Хлебом они торгуют, похоже, из-под полы, а колбасу, майонез и яйца попросту не завозят.
– В общем-то, правильно делают, что не отпускают. Хорошо, на сегодня я думаю хватит работать. Можно и чай попить. Пошли в дом.
Мальчишка будто и ждал этих слов – подпрыгнул, вскочил в дом раньше меня. Нашел там старый чайник и всучил мне со словами: «Вот, иди воды набери».
– Странно, а я раньше думал, что это я здесь живу…– буркнул я себе под нос, и повиновался гостю.
Во дворе торчала ржавая водопроводная труба. Но прогнивший вентиль рассыпался у меня в руках, да и воды наверняка в этих трубах нет. На участке ни колодца ничего подобного не наблюдалось, а если и было, то давно оказалось погребено под зарослями крапивы.
С чайником в руке я пошел по улице, по безлюдной безмолвной улице. Повстречалась мне по пути еще одна колонка, и хоть ручка на ней легко поворачивалась, он меня водой все же не осчастливил.
На очередном участке я к своему удивлению нашел живого человека.
– Добрый дань!– позвал я.
– Добрый,– отозвалась древняя старушка, копавшаяся в моркови. Сад ее был хоть и скуден, но ухожен. А вдоль улицы тянулись клумбочки. А домик походил на мой, только не в пример крепче и чище. Даже ставни выглядели относительно недавно покрашенными. Относительно недавно – это лет пять назад.
– Не подскажите, где тут воды набрать можно?
– Да хоть вон в колодце,– махнула она куда-то за дом.
– У вас на участке? А общественного никакого нет?
– У нас нет. Все свое.
– Тогда можно у вас будет набрать воды. На чай.
Старушка напряглась, и пристально вперила в меня взгляд.
Но я уже отворял калитку и, не успев испугаться, вошел на участок.
– Набери,– как только я оказался по эту сторону забора, она расслабилась.
– Я приехал в дом Анны. Я ее внук. Поживу немного.– Из-за неловкости я решил необходимым объясниться.
За домом я легко нашел колодец с бурой водой. Наверное торфяной. Но раз старушку ее пьет, значит и мне можно.
– Бабуль, а приходите на чай.– Произнес я знак благодарности за воду.
– Сынок,– рассердилась старушка,– не глупи. В дом-то свой посторонних не приглашай понапрасну. Ладно я – женщина добрая. Но всякие случаются. А лучше уезжай отсюда.
Я, честно сказать, не нашелся чем ответить. И пока я был в замешательства старушка снова преобразилась, и совершенно мило предложила мне и впредь ходить за водой к ней на участок. Что она теперь видит, что человек я хороший и пожилых женщин не обижаю.
И пока я слушал всю эту старческую белиберду на заборе появился рыжий кот – здоровенный и пушистый.
– Кис-кис-кис,– позвал я зеленоглазое огненно-шерстное чудо природы.
– Не подзывай,– разозлилась старуха, и запустила в кота комом земли,– брысь! Нет дороги тебе в дом мой! И ты иди. А о совете моем не забывай.
Я ретировался столь спешно как только мог.
– Эх, ну и люди у вас тут живут.– Пожаловался я Михаилу, когда поставил чайник на стол.– Вот вода, принес.
– А я дров подкинул. А то старые совсем прогорели. А что же у тебя так мебели мало.
– Только въехал.
– И спишь в туристическом мешке, прямо дома? Круто.– Восхитился мальчишка, уставляя чайник в печь.– Заварка есть? Можно травный чай заварить. У тебя в огороде растет мята и еще кое-что.
– До сада у меня пока руки не дошли. И врятли дойдут.
– Нельзя твой сад менять!– Встревожился Михаил.– Просто ты еще не знаешь, какая сила в этих всех травах. Хочешь научу?
– Ну, научи…– без излишнего энтузиазма согласился я.
– Вот чай. Если ты просто насыплешь в воду заварку – это еще чаем не будет. В Цейлоне растет настоящий чай, но и пить его не в Цейлоне. У нас тоже не плохая трава. Вот увидишь.
И мальчишка начал меня учить всерьез. Мало того что он сел в позу лотоса, так он меня еще нагоняя дал за нерасторопность, а затем послал нарвать травы, предварительно описав как выглядит каждая.
– Вот мелисса, она какая?– Экзаменовал он меня после получасовой лекции.
Я уже пожалел, что заговорил с этим мальцом. Но пойти на попятную я не мог – сам ведь в ученики напросился.
– На крапиву похожа, только кустики меньше и пышнее, пахнет лимоном,– повторил я слова юного наставника.
– Ну, теперь можешь и пойти, и набрать всех этих трав. В саду у тебя есть они все. Одну не принесешь – считай провалился.
И я чувствуя себя полнейшим дураком, все же поперся собирать гербарий.
– Кипит!– Поторопил меня Михаил.
– А домой тебе не пора?– бурчал я себе под нос.
Но наконец была найдена и последняя пятнадцатая травка, с маленьким голубенькими цветами, название которой я уже успел позабыть.
Как сокровище я внес растения в дом, и предал их наставнику.
Михаил торжественно принял траву, и стал опускать каждую порцию, называя растения по их имена.
– Чай готов.
На улице уже собирался вечер. На часах был восьмой час.
– Хорошо. Пьем и по домам.– Скомандовал я, доставая из рюкзака плотный кулек конфет и печенья.
\\\
Стоило Михаилу покинуть мой дом, как явилась старуха, с которой я виделся днем.
– Не прошу разрешенья войти!– Торжественно произнесла она, переступая порог. Она взглянула на меня дико, но торжественно, словно радуясь своей дерзости.
– Добрый вечер,– попытался я приветствовать старуху.
– Для кого и добрый. Слушая меня! Креститься умеешь? Хорошо. Спать ложиться будешь – перекрестись семь раз да сплюнь трижды. Да не так, что «тьфу-тьфу» и слюной, на пол. Золу из печи вокруг себя разложи – и спи спокойно.
И не обращая на меня внимания, стала она разбрасывать по комнате соль.
– Зачем вы мусорите?!– Вскричал я, пораженный наглостью.
– Еще спасибо скажешь.
Старуха зловеще сверкнула глазами, и закончив разбрасывать соль, вышла во двор. Я только и мог что последовать за ней, и наблюдать, как она с остервенением рвет крапиву на моем участке.
Я теперь понимаю, почему в деревне нет молодежи! Просто если здесь все старики такие!!!
– Ну, спокойно спи,– посоветовала мне бака.
– До свиданья.
Вернувшись в дом, я подмел разбросанную соль, и выбросил ее в заросли потрепанной крапивы.
Хороший денек сегодня выдался.
Надеюсь, что ни моя ни Юлька не станем такими, когда постареем. Вообще Юля пожалуй и может впасть в маразм. У нее бывают такие идеи. Особенно если мне приходилось задержаться на работе. Какие только сказки она не придумывала. А Артур тоже хорош. Завсегда подкидывал палки в огонь, добавлял животрепещущие подробности в мамкины рассказы. Ну конечно, бабы это умеют, науськивать детей против отцов.
Нет, вот ведь что самое обидное – разве я дол Юле хоть малейший повод для ревности? Ну было один раз, что я на празднике нового года подсел случайно не к той девушке. Так ведь это по ошибке, а не по злому умыслу. Да и получил я тогда свое наказание в виде фингала. Который, правда, успел пройти за новогодние праздники, и на работу я вышел со своей привычной физией.
Зато Анка всегда на моей стороне. Даже странно, вроде бы и сама баба, а меня больше любит, чем мать.
В окошко постучались.
Пришлось выходить, отпереть хлюпкий засов на прогнившей двери. При чем дверь пришлось приподнять, иначе она цеплялась за порог. Да, дом прогнил основательно. Какой к черту ремонт – тут сносить надо, и новый сруб ставить.
– Здравствуйте,– молодая миловидная девушка в вечерних закатных лучах солнца смотрелась как ангел.
– Добрый вечер. А я думал, что эта деревня необитаема,– дружелюбно осклабился я в улыбке. Сразу почему-то стало стыдно перед Юлькой. Но за что?!
– Извините, что так поздно. Я вот вам хлеба принесла.
– Для вас мой дом всегда открыт,– отошел я в сторону, приглашая войти девицу в дом,– я Егор.
– А я Вера.
Как только девушка поставила угощение на стол, я как бы ненароком подхватил ее руку:
– Приятно знакомству!
Легкая элегантная ручка. Видимо на улице уже похолодало, так как рука была озябшей.
– Я печь растопил, давайте вам горячим чаем напою.
Я достал из рюкзака кусок масла, аккуратно укутанного в пергамент. Наверное это единственное что моно было намазать на принесенный хлеб, и единственное, что сейчас я бы мог предложить девице. Из еды конечно же.
– А вы здесь живете, или на лето приехали.
– Да,– Вера мило покраснела, и кокетливо опустила глаза.
Какая замечательная у меня сегодня посетительница. Эх, если бы знал, что все так обернется, то приехал бы в эту деревню прямо в день кончины бабушки.
Почему-то подумалось о Юльке. Хотя причем тут она – уже почти бывшая жена.
Я сел напротив, любуясь Верой.
– А чай?
– Поставил, сейчас закипит. Вы ведь не торопитесь?
– Нет. В деревне сложно куда-то спешить. Особенно в нашей. Представляете, скукотища адская.
Она со мной флиртует? Да! Она точно намекает мне что пора бы и развеяться. Вот только сколько ей лет. Двадцать, восемнадцать? О других цифрах как-то думать не хотелось.
– А я только приехал. На автобусе. Только еще обживаться начал,– радостно поддержал я разговор,– места здесь чудные.
Вера посмотрела на меня с подозрением, будто намекая, что вообще-то кругом болота, а чистой воды нет и в помине. А что уж говорить об электричестве.
– Воздух чистый. Не то что в городе.
– Да, воздух у нас замечательный,– наконец согласилась Вера.
– Вот масло, угощайтесь. Давайте я налью чай. Надеюсь, вы не против пить из кружки.
Вера счастливо улыбнулось мне, обозначая согласие пить хоть из моих ладоней.
– Замечательно!– Обрадовался я.
– Я поду?– Спросила Вера, как только чай был выпит, м съедено по несколько бутербродов.
– Уже уходите. Жаль. Но вы приходите еще,– попросил я, и мило с особым акцентом пояснил,– в любое время.
– Спасибо,– лишь шепнула девушка, и улизнула в дверь.
Я порхая отправил чайник на полочку возле печи, сгреб остатки хлеба и крошки, и спрятал все в пакет, а потом в рюкзак. Пергамент из-под доеденного масла отправился в печь с тлеющими угольками.
Разбросав одежду по наследному столу, я вернул спальный мешок в дом и довольный залез в него, намереваясь сладко выспаться. И даже по-моему задремал, когда вновь увидел над собой плесенный силуэт призрачной русалки. Надо будет завтра отскрести потолок.
Холодная рука коснулась моего лба. Прикосновение было такое легкое, что его можно было перепутать со сквозняком. Но я вздрогнул, моментально проснувшись. Пустая комната была пуста, на потолке зияла плесень.
Я долго тревожно вглядывался в стены, и поэтому меня до икоты испугало что, вдруг, ни с того ни с сего, с призрачным шорохом со стола сползли мои штаны, и с жутким звуком, обрушились на пол, гремя о гнилые доски металлической пряжкой. Но мне показалось, что это не пряжка стукнула об пол, а моя покойная бабка пытается пробить костлявым кулаком крышку своего гроба.
В кармане куртки вдруг заревел вибратор телефона. Звук этот в тихом деревенском домике походил на гром, на канонаду. Я дернулся взять телефон, но лишь прохладный воздух коснулся спины меня словно парализовало, я как и в прошлую ночь втиснулся в мешок.
Наконец и куртка, сползала со стола, и вместе с мобильником грохнулась на пол, да так, что телефон похоже разбился. Снова воцарилась тишина.
Я вперился в рубашку, до сих пор остававшуюся на столе.
Лежать так было просто невыносимо. Ноги затекли и замерзли от душевного напряжения. Казалось что чье-то рука вот-вот коснется моих подошв. Но секунда за секундой этого не происходило, нагоняя на меня все больший ужас.
Дверь плавно отворилась – наверное, сквозняком.
И в комнату вошла русалка. Бледня, коже ее голубовато светилось, и ноги не касались пола. Он подплыла к столу, коротким движением, бросила ее мне. Я не осмелился пошевелиться, рубашка упала мне прямо на лицо, и теперь я ничего не видел. Оставалось только угадывать происходящее по звукам.
Скрип деревянных досок – стола, словно на него кто-то залез, или слез. Потом шаги, гнилые половицы не скрипели, но все равно обозначали, что на них наступили.
Как бы я хотел сейчас зажмурить уши!
Я почувствовал, как половицы подомной прогибаются. Кто-то тяжелый наступал на них в середине комнаты. Русалка плыла по воздуху, и я не слышал ее шагов. Тут что-то было другое.
Я одновременно и был рад, что не могу видеть происходящего, и обливался потом от нетерпения и страха. Мне чудилось, что меня окружили, повисли надомной и вот-вот…
Шаги вроде бы удалялись. Грузные, тяжелые, старческие.
Это что-то шагающее проделало путь от стола и до двери, двери хлопнула.
«это звуки которые издает любой старый дом. И сквозняк, и усадка дерева, и движение пластов земли под домом!!!»– вопил я мысленно.
Я так сильно напрягся, что мне показалось что я стою. Не возможно было уже определить где верх, а где низ. Я чувствовал себя прилепленным к стене.
И вот мне показалось, что я не достаточно сильно вжимаюсь в стену, чтобы оставаться на вису. И я плавно отлепился, вот-вот готовый устремиться в падение.
Жуткий вопль. И смутное понимаю, что это кричу я. Попытка вскочить увенчалась неудачей. Спальный мешок сковывал движения. Я вылетел их него, и одним прыжком кинулся к стене, пытаясь там защититься.
Но вокруг уже стоял день. Самый настоящий день.
Все-таки я заснул. И вся ночь и утро была для меня одним ужасным мгновением.
Одежда оказалась разбросана по полу, рубашка так и весело у меня на плече.
\\\
– Добрый день!– окрикнул я уже знакомую бабку, у которой намеревался набрать воды в огороде.
Я предстал перед ней с чайником в одной руке и кустом чертополоха в другой.
– Дурень!– выругалась старуха.– Ну иди, набирай воды. Коли уж пришел. Ну и дурень же ты. А чертополох зачем?
– Призраков отгонять,– дрожащим голосом промычал я, сжимая кустик в руке. Шипы растения впились в ладонь до крови, но судорожный страх скрывал под собой даже боль.
– Что стоишь у порога? Приглашения ждешь? Я велела тебе никого не приглашать в дом? Я сома то не дура. Сумеешь так переступить порог, набирай воды.
– Разрешишь войти?– Дрожа будто от холода попросил я.
– Эко тебя.
– Сволочь.– В сердцах крикнул я старухе, и запустил в нее чайник.
– А ты не сердись. Сам виноват. Сходи лучше во второй дом от канавы. А пить не бойся здешнюю воду. Теперь можно. Эх и дурень же ты… Приходи после, я тебе кое-что скажу важное. Если конечно готов будешь.
– Буду,– пообещал я, и побежал к канаве.
Тухлая стоячая вода походила на компостную гниль.
Первый дом, просто обвалился, и представлял собой стилизованную груду бревен. Сад запустел и ограда местами обвалилась и даже ушла под землю.
Второй дом смотрелся не в пример солиднее. Облупленные ставни, и рассохшаяся вагонка на стенах кое где были свежее подлатаны. В саду еще росли культурные плоды. В более ухоженном месте я принял бы участок заброшенным, но в этой деревне можно было сразу увидеть следы пребывания здесь человека.
Да и Михаил говорил, что гостит в этом доме. Что ж пора сделать ответный визит.
Не хорошо показываться соседям с таком виде, решат еще что наркоман. А то и еще чего хуже.
Я постучал в крепкую дверь и с уважением отметил, что моя бы от такого стука просто слетела бы с петель.
Ответа не было.
Я потянул за ручку и дверь подалась – на заперто.
Перешагнув порог, я почувствовал что-то странное. А почему собственно я не решился войти на участок к этой мерзкой старухе. Что я тогда почувствовал. А теперь – нет.
Банки с подплесневелым вареньем, куски лыж и снегоступов, даже упряжь. Прихожая была набита хламом.
Но войдя в комнату, у меня перехватило дыхание: на столе стоял открытый гроб. И кто-то в этом гробу лежал. В белом платье, с паранджой опущенной на лицо. Ажурная белая ткань паранджи в некоторых местах пожелтела. Возле, опустив голову на стол сидя спал старичок. Спал ли?
– Хозяин,– шепотом позвал я.
– Хозяин!– чуть громче я прикрикнул.
Нет ответа. Старик был не движим. Пришлось превозмогая суеверный страх протиснуться возле гроба и толкнуть старика в плечо. Оно оказалось очень твердым, словно окаменелым. Дед от толчка дернулся весь словно кукла. Он был гораздо легче, чем мне показалось. Высохшие пальцы сжимали в руге свечу.
Он был мертв. Уже очень давно мертв.
Подумалось взглянуть на лицо старухи.
Но и так было ясно, что труп старух в столь же ущербном состоянии. Наверное несколько месяцев назад померла она, а старик готовясь к похоронам остался на сторожить тело своей жены. Но и его время пришло скоро.
Умерли в один день… Да, было бы романтично, если бы не было так жутка.
Я выбежал из дому. В огороде я упал, сотрясаемы судорогой. Хотелось блевать, но вместо этого получился сухой кашель.
Подумалось что пацан наврал. Он наверное из соседней деревне, и здесь оказался по чистой случайности. А про дом сказал наобум.
Относительно сладкая ложь лучше чем невообразимая правда?
– И что?
Пацан стоял в саду. Он сорвал ягоду малины, и отправил ее в рот.
Я сдирая кожу с рук, вскочил, упал, снова вскочил. Ударился в калитку – та не открывалась. Перепрыгнул ее, и снова упал, о камни разбив локти.
Чертополох! Где черт возьми мой чертополох! Ведь был же только что в руках. Оставил у дома бабки, когда швырял чайник? Или выбросил по дороге?
Отсюда я видел как мерзость в канаве пришла в движение. Из-под гнилой воды показалось тело. Теле шевелилось, двигалось, не в силах найти опору. Длинные волосы распластались по воде. Иногда тело переворачивалось и изо рта на вздутом от воды лице извергалась та же гниль, что и была в канаве.
Похоже тело пыталось протянуть ко мне руки, словно прося помощи. Ага! Щаз! Так я тебе и помог выбраться!
Если я в эту сторону бежал быстро, то в обратную сторону, дому бабки с колодцем, я несся просто как метеор. Несколько раз падал, и расшиб себе этим подбородок, подвернул руку и рассаднил висок.
– А где же твой чертополох,– рассмеялась старая карга.
Ее ни сколько не удивил мой вид. Она словно ожидала мое здесь появление именно в таком виде.
– Не пугайся так. Все вы тут по началу шастаете. Сначала к Анатольевне шастали, а когда и та сама померла, так ко мне повадились. Не пугайся пока. Есть у тебя еще шансы. Подсказку даю только одну и то один раз. Слушай:
Полынью и красный корень,
Горсть крапивы заварив,
Выпью зелье ровно в полдень.
И себя перекрестив,
Выйду из дому босой
и пойду к гнилому рву.
С непокрытой головой
Лужу кругом обойду.
Если вдруг вскипит вода,
И погаснет пламя свечи
В лес пойду упрямо я
Не страшась лесную нечисть.
Если станет темным день,
Филин крикнет тихо трижды -
На поляне темной пень,
А на пне сидит невинный.
Ото мха в свободном месте,
Тьму пронзившая без света,
Охлаждая воду в сердце,
Будет ждать меня невеста
Только двинуться не смею –
Знаю я совет отцов:
Я погибну вместе с нею,
Не найду в себе я кровь.
А когда взойдет луна,
Осветив печальный лес,
Станет мне она жена
И я жизнь ей дам - балбес.
– Почему я балбес?– Возмутился я?
– Молодец, понял.– Кивнула мне старуха и ушла в дом.
Я так и не решился войти. Даже приоткрыть калитку.
///
Юля приехала на нашем Москвиче. Вместе с детьми. Они тоже оказались поначалу шокированными этой вымершей деревне.
– Егор!– Позвала моя милая Юля. Но я не мог выйти к ней на встречу.
Дети шумно возились в машине, а Юля пошла вокруг дома.
– Артур выгружайся пока!– попросила мать.
И мой сын послушался. Эх, а меня он никогда так не слушался. Пришлось бы еще перерикаться минут пятнадцать. А почему я? А почему не Анка? А почему не сам?
Закончив выставлять вещи из багажника на землю, Артур ушел в дом – исследовать свои новые владения.
– Мам, там совсем пусто, только спальный мешок!
– Папа спал в спальном мешке? Прямо на полу?– Взволновалась милая Анка.
– Егор!!!– Звала Юля.
И ей на встречу вышел Он.
– Егор, я уже начала беспокоиться!
– Юля! Привет. Эх, я так рад, что ты все-таки приехала,– радостно сказал Он,– как дорогу нашли?
Юля обняла Его и страстно поцеловала.
– Значит, ты меня простила?
– Егорка! Ну и дурашка ты! Если ты будешь так делать каждый раз, как мы слегка поссоримся, то я замучаюсь за тобой ездить.
Ах, так это было: «слегка поссорились»? Эх, Юлька. Как же я тебя люблю.
Он поцеловал ее в ответ:
– Эх, Аленька, как же я тебя люблю.
Мои дети радостно кинулись к нему обниматься. И он их тепло принял.
– Давайте поедем отсюда. Тут совсем ничего нет. А у меня телефон сломался.– Сказал он.– Или вы хотели немного тут погостить.
– Нет, мерзкое место. Давай убираться. Как ты тут жил?
\\\
Он, тоже мой отпрыск, в каком-то смысле. Но все равно я отдавал ему свое месть. Или это и в правду я? Но почему же мне пришлось остаться здесь? Одному. Нет не одному. С ними. Может быть было бы лучше, если бы не послушался ту старуху?