Игорь АБРОСИМОВ
ОСОБЕННОСТИ ГОСУДАРСТВЕННОГО АНТИСЕМИТИЗМА В СССР И ЕГО ПРОЯВЛЕНИЯ В КАДРОВОЙ И РЕПРЕССИВНОЙ ПОЛИТИКЕ ВЛАСТИ: 1939 – 1953 (Часть 3)
Продолжение – начало см. http://www.proza.ru/2009/07/19/696
IX.
Необходимость противодействия нацистской пропаганде не могла не приниматься в расчет при планировании политических мероприятий в годы войны и в первые послевоенные годы. С первых же дней военных действий советское руководство оказалось напуганным тем воздействием, которое оказывала на население страны демагогическая нацистская пропаганда, неустанно трубившая, будто война началась из-за еврейского засилия в мире, что славянские народы никогда не были врагами Германии и гнев Гитлера направлен исключительно против евреев. Поэтому война ведется против «еврейско-англосаксонских поджигателей войны» и «еврейских властителей большевистского московского центра», ради освобождения народов от ига евреев и коммунистов.
Кремлевским вождям казалось очень рискованным в годы страшного военного бедствия предстать перед народом в роли защитников евреев. Для сохранения власти в многонациональной стране и мобилизации всего населения с целью отпора агрессорам ни в коем случае нельзя было допустить распространения таких взглядов.
Именно поэтому советская пропаганда не нашла ничего лучшего, как стараться замалчивать факты тотального уничтожения евреев, оказавшихся на оккупированной территории, во всяком случае, возможно чаще говорить об убийстве «мирных советских граждан, женщин и детей», ничего не сообщая о национальной принадлежности жертв. Но об уничтожении евреев было широко известно, поэтому изредка от данных правил приходилось отступать, так как полное отсутствие сообщений на эту тему поставило бы партийную пропаганду в весьма неудобное положение. Полным умалчиванием нельзя было также дразнить западное общественное мнение.
Сдержанные официальные упоминания о зверствах нацистов по отношению к евреям прозвучали за всю войну буквально несколько раз, в том числе в выступлении Сталина на торжественном заседании в прифронтовой Москве 6 ноября 1941 года по случаю годовщины Октябрьской революции. Кроме того, таким авторитетным писателям как Алексей Толстой и Илья Эренбург, которые были потрясены фактами Холокоста на оккупированных территориях, увидев своими глазами жертвы этих ужасов, разрешены были подобные упоминания в публицистических выступлениях в советской печати. Василий Гроссман в 1944 году написал очерк «Треблинский ад», где представил детальное описание нацистского лагеря уничтожения евреев. Очерк опубликовал журнал «Знамя», он был издан отдельной брошюрой.
Характерно однако, что когда в мае 1945 года в советской прессе появилось официальное сообщение о лагере смерти Освенцим, оказавшемся в полосе наступления Красной Армии, о тысячах евреях, погибших там, не было сказано ни слова.
Выступая против издания «Черной книги», подготовленной к печати группой авторов во главе с И.Эренбургом и В.Гроссманом, начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф.Александров писал в феврале 1947 г. секретарю ЦК А.А.Жданову, что «...чтение этой книги, особенно ее первого раздела, касающегося Украины, создает ложное представление об истинном характере фашизма и его организаций. Красной нитью по всей книге проводится нить, что немцы грабили и уничтожали только евреев. У читателя невольно создается впечатление, что немцы воевали против СССР только с целью уничтожения евреев. По отношению же к русским, украинцам, белорусам, литовцам, латышам и другим национальностям Советского Союза немцы относились снисходительно.»
Последовательным противником освещения «еврейской темы» в средствах пропаганды выступал также секретарь ЦК ВКП(б) по идеологии, первый секретарь МК и МГК ВКП(б), начальник Главного политического управления Красной Армии и заместитель наркома обороны СССР А.С.Щербаков.
Не следует ставить под сомнение моральную несостоятельность позиции, занятой властями по вопросам освещения Холокоста. Можно, однако, еще раз подтвердив, что позиция эта была занята из сугубо прагматичных соображений, привести в качестве аргумента для такого утверждения следующее соображение.
Украинский историк профессор М.В.Коваль в 1998 году писал в статье о трагедии Бабьего Яра, опубликованной в журнале «Новая и новейшая история»: «Германские нацисты вели идеологическую войну за господство «арийской расы», главным врагом которой был объявлен еврейский народ. В этом смысле вторую мировую войну можно считать войной Гитлера против евреев». Сегодня возможно соглашаться либо не соглашаться с такой трактовкой причин и характера войны, можно возразить, к примеру, что нацисты вели отнюдь не идеологическую, а реальную кровавую, уничтожительную и преступную войну, а жертвами ее стали не только евреи, но и миллионы представителей других, особенно славянских народов Европы, которым в дальнейшем предстояло вовсе исчезнуть с этнографической карты нашего континента. Можно поэтому сомневаться не слишком ли категоричен ученый-историк в своих оценках, считая Вторую мировую войну войной Гитлера только против евреев.
Нельзя не отметить, что в наши дни в историографию упорно вводится «радикальное» положение, согласно которому причиной развязанной Гитлером мировой войны, унесшей шестьдесят миллионов жизней, был якобы его маниакальный антисемитизм. Подобные рассуждения не просто и не случайно перекликаются с утверждениями нацистской пропаганды. Они их повторяют, способствуя исчезновению из нашей исторической памяти агрессивных и уничтожительных целей нацистского режима, направленных против европейских стран, против славянских народов, объявленных «неполноценными» нациями. Не подлежит сомнению, что подобная «ревизия» приведет рано или поздно к полному пересмотру сложившихся понятий в области истории Второй мировой войны. Однако, сегодня каждый несогласный может в рамках исторической дискуссии отстаивать свои взгляды. И можно надеяться, что подлинная историческая картина будет все же с теми или иными допущениями обозначена.
В военные годы, как уже было сказано, всякие обсуждения данного вопроса в подобном плане совершенно не стыковались с массовой агитацией, имевшей целью поднять многонациональную страну, не свободную от проявлений антисемитской стихии, на смертельный бой с нацизмом. Можно не сомневаться, что рассуждения профессора-историка и возражения, приведенные выше, которые рассматриваются сегодня как предмет историографической дискуссии, неминуемо возникли бы среди армии и населения и тогда. Но в годы войны, дополнительно подогреваемые нацистской пропагандой, они неминуемо приобрели бы совершенно иной уклон, превратившись в существенный фактор, ослабляющий сопротивление врагу. Нельзя совсем уж отказывать в логике советскому руководству, которое теми или иными способами старалось снимать «болезненные» темы во имя достижения вполне определенных политических и военных целей.
Что же касается политики замалчивания Холокоста в дальнейшем, то приведенные выше причины оставались актуальными и в первые послевоенные годы, когда жертвы и последствия войны накладывали решающий отпечаток на повседневную жизнь народа. Однако, очень скоро основную роль в проведении подобной политики стали играть иные факторы.
Среди них, в первую очередь, следует назвать противодействие процессу консолидации еврейской общественности, которая неминуемо происходила вокруг мероприятий, связанных с увековечением памяти жертв Холокоста. В связи с этим по-прежнему до предела ограничивались упоминания о массовых уничтожениях евреев на оккупированных территориях, а памятные комплексы Бабьего Яра, Саласпилса, Девятого форта в Каунасе, которые должны были стать скорбными символами Холокоста, вообще не содержали никаких упоминаний о трагедии мирного еврейского населения. При этом чувства и эмоции евреев, связанные с реакцией на такое упорное замалчивание происшедших событий, во внимание не принимались. Ибо хорошо известно, что не в традициях советской власти считаться с людьми, если дело идет об интересах этой власти и определенным образом трактуемых ею государственных интересах.
X.
Итак, негативное отношение Сталина и советского руководства к «еврейскому присутствию» во властных структурах, общественных организациях, учреждениях науки, культуры и искусства, которое стало проявляться в реальной кадровой политике перед самой войной и усилилось в годы войны, а также некоторые особенности пропагандистской практики, вполне подходящие под определение антисемитских, сформировали конкретные политические установки и определенным образом понятые требования момента. Подобная политика, проводимая в обстановке тотального произвола власти во всех сферах жизни страны, не могла не повлечь за собой самых неприятных, а в дальнейшем и трагических последствий для советских евреев. При этом необходимо отметить, что зарождающийся государственный антисемитизм тогда и в дальнейшем имел не только прагматический, но и бесспорно выраженный латентный характер.
Указанные особенности коренным образом отличали это явление от политики нацистской Германии, где гонения на евреев имели, во-первых, расовую основу и, во-вторых, носили вполне открытый характер, опиравшийся на официальную партийную идеологию и нюрнбергские расовые законы 1935 года. Как известно, существуют мнения, согласно которым нацизм и большевизм трактуются как вполне сопоставимые явления. Необходимо подчеркнуть, что подобные упражнения имеют целью вольно или невольно обелить преступления нацизма, затушевать преступный характер развязанной им Второй мировой войны, оправдать гибель миллионов людей необходимостью противостоять большевизму и защитить от него народы Европы. Однако, именно преступная связь между расистским политическим курсом нацистской Германии в целом и ее важнейшей составляющей, связанной с преследованием евреев, что вылилось в систематическое, плановое и индустриальное уничтожение миллионов европейских евреев, демонстрирует несостоятельность такого сравнения.
Сегодня, однако, сопоставление нацизма и коммунизма приобретает все более широкие масштабы. Поэтому полезно остановиться на данном вопросе более подробно. Рассматривая нацизм и коммунизм в качестве типичных тоталитарных режимов, невозможно не заметить их родственных системных особенностей. Оба режима опирались на тоталитарную идеологию, которая вторгалась во все сферы человеческой деятельности и, по выражению Ханны Арендт, «раз и навсегда покончила с нейтральностью даже шахматной игры». При этом, тоталитарная идеология, в свою очередь, опиралась на тоталитарную власть, создавая в таком единении феномен тоталитарного режима.
Но, как известно, если в основаниях нацистской идеологии лежала расовая теория, то в основаниях коммунистической – классовая. Жертвы сталинизма намечались, исходя из типичных для революционных диктатур социальных и политических причин. За некоторыми исключениями жертвы нацистского режима, - евреи, цыгане, военнопленные и мирные жители из числа представителей «неполноценных» славянских народов, становились ими, исходя из этнических признаков. Если сопоставимость нацистской и сталинской диктатур в области монополизации государственного насилия и репрессий, однопартийности и идеологических претензий на универсальность имеет под собой реальные основы, то по ряду других направлений такое уравнивание представляется неправомерным.
Неправомерна, в первую очередь, констатация тождественности этих режимов в части их отношения к «национальному вопросу» вообще и к «еврейскому вопросу» особенно. Непредвзятое сравнение режимов, методологически обозначенных общим понятием как тоталитарные, приводит к однозначному выводу, что они были безусловно разные. Неубедительно и даже наивно звучат попытки оценить, какой из режимов был якобы «лучше», а какой «хуже». Однако, облик этих режимов, обращенный в сторону еврейского народа, не оставляет места для каких-либо оговорок или колебаний при их сравнительной оценке. Данную, казалось бы прописную истину, почему-то забывают сегодня, либо, как ни странно, пробуют «ревизовать». И еще более странно, что в рядах «ревизионистов» свое, и немалое место, занимают последовательные борцы с антисемитизмом.
Суждение о тождественности нацистского и сталинского режимов появились еще в советские времена в зарубежной историографии и в гонимом тогда «диссидентском» сегменте отечественной общественной мысли как вполне объяснимый протест против существующей власти. В романе В.Гроссмана «Жизнь и судьба», рукопись которого была конфискована КГБ, но который, благодаря Самиздату и Тамиздату, пришел к читателям, пусть не столь многочисленным, эта идея сформулирована достаточно четко. В 1988 году роман был опубликован в СССР и стал значительным явлением общественной жизни.
Не вызывает сомнения, что писатель имеет право развивать свои собственные взгляды на исторические события. Лев Толстой, описывая в «Войне и мире» Отечественную войну 1812 года, разошелся с данными исторической науки, что никак не умаляет не только художественное, но и нравственное значение великого романа. На свою, особую точку зрения имел право и Гроссман, что также не ставит под сомнение значение и место его произведения в истории русской литературы. Другое дело - историческая правда - она не всегда совпадает с образами и картинами, созданными художником. Поэтому идеи, вполне допустимые на страницах художественной литературы или имеющие хождение на бытовом уровне, никак не подходят для исторического сочинения. Тем более, когда с опорой на тождественность нацизма и сталинизма некоторые авторы, пишущие на исторические темы, выстраивают концепции, не подтвержденные конкретными данными исторической науки.
Серьезное возражение во многих случаях вызывает сама трактовка характера государственного антисемитизма в СССР. В качестве примера может быть приведена книга А.Блюма «Еврейский вопрос под советской цензурой: 1917–1991». Автор вводит в научный оборот много ценного материала. Однако, интересные наблюдения в части «еврейских мотивов» цензурных запретов и ущемлений не находят адекватного объяснения из-за неразработанности проблем государственного антисемитизма в СССР, априорного сведения вопроса к тоталитарному характеру советского режима и его тождественности режиму нацистскому. Иногда факты запретов и ущемлений, приведенные в книге, служат лишь подтверждением и иллюстрацией жестокого подавления любого инакомыслия, характерного для советского строя. Не являясь, при этом, специфически антиеврейскими по своей направленности, они ошибочно трактуются автором в рамках заранее заданных выводов. Таким образом необоснованное положение, что отношение к «еврейскому вопросу» в СССР мало в чем отличалось от нацистского, представляется вытекающим якобы из исторического материала.
XI.
Утверждения о тождественности двух тоталитарных режимов, существовавших в СССР и Германии носит явный след пропагандистской установки и содействует, в конечном счете, пересмотру обвинений против нацистских преступников, виновных в развязывании Второй мировой войны. При такой постановке вопроса преступления советской власти против собственного народа, которые нередко рисуются еще более ужасными, чем аналогичные действия нацистов, как бы «оправдывают» нападение гитлеровской Германии с целью уничтожения советского режима.
Кроме того, и это самое существенное, подкрепляется и развивается небезызвестная схема, родившаяся еще в разгар «холодной войны», согласно которой виновниками Второй мировой войны не только следует считать в равной мере Гитлера и Сталина, но приписывающая именно Сталину решающую роль в этом преступлении против человечества. Нельзя не признать, что такие суждения способствуют реабилитации гитлеровского режима, хотят того их авторы или не хотят.
Необходимо анализировать политические особенности и реалии конкретной политики, в том числе и по еврейскому вопросу, с целью выявления подлинного характера советского режима без привлечения несопоставимых сравнений. В противном случае историческая картина приобретает совершенно неправдоподобные очертания.
К примеру, некоторые историки и публицисты серьезно считают, что в СССР на закате сталинской эпохи конкретно планировалось «окончательное решение еврейского вопроса», если не полностью копирующее гитлеровские методы, то весьма близкое к нему по своей содержательной части, некий «второй Холокост». Публичные казни на городских площадях, кровавые погромы, поголовные депортации в телячьих вагонах с убийствами депортируемых по дороге специально сформированными бандами налетчиков и путем организации крушения поездов, массовая гибель уцелевших в таежных барачных поселках от голода, непосильного труда и болезней – вот какое будущее ожидало, оказывается, всех советских евреев, не умри Сталин то ли естественной смертью, то ли в результате заговора перепуганных соратников. Полностью разделяя чувства авторов подобных сочинений в части неприятия террора, направленного, в том числе, и на лиц определенной национальности, а советский режим преуспел в таких кровавых делах, следует твердо придерживаться конкретных исторических фактов и не терять здравого смысла при их интерпретации.
Участники дискуссии, многие из которых не являются, правда, профессиональными историками, строят свои выводы не на основе проверенных фактов и документов, а на базе воспоминаний и, ссылаясь друг на друга, приводят те или иные общие посылы, основанные на коллективной исторической памяти и призванные подтвердить существование конкретных планов депортации. Весьма известные историки, писатели и публицисты, такие как Я.Этингер, Э.Радзинский, А.Ваксберг, Б.Сарнов, как бы солидаризируясь с традициями «исторического постмодернизма», суверенно творили и творят таким образом историческую истину. Имея выход на многочисленную аудиторию и представляя свои взгляды как выводы исторической науки, они объективно, и от этого никуда не денешься, способствуют разрушению ее основ и дискредитации самого исторического знания. При этом положения, построенные на основе тщательного изучения обширных комплексов архивных документов, почти единодушно отвергаются.
Простые и ясные схемы из числа тех, что по разным причинам сохраняются в коллективной памяти, - «война была столкновением двух кровожадных диктаторов за господство над миром», либо «Сталин стремился, подобно своему сопернику-единомышленнику Гитлеру, разделаться с евреями», либо «судьба, уготовленная евреям, должна была по замыслу Сталина заставить испугаться и привести к рабскому послушанию весь советский народ» буквально гипнотизируют некоторых авторов. Почему же в свете этого конкретно не предположить, что Сталин замыслил если не загнать более 2 млн. советских евреев в лагеря смерти, то, во всяком случае, отправить их на лесоповал, причем половину (!) изничтожить еще по пути?
Сводка подобных рассуждений приводится в статье С.Мадиевского «1953 год: Предстояла ли советским евреям депортация?», опубликованной в ряде периодических изданий. Они цитируются по сей день некоторыми авторами как особо значительные и достоверные факты, добытые исторической наукой и имеющие бесспорное значение... В наш жестокий век не нужно обладать особой фантазией, чтобы составлять всевозможные сюрреалистические сценарии. Следует лишь освободиться от такого предрассудка, как интеллектуальная ответственность пишущего человека перед своими читателями.
Излишне напоминать также, что изучение истории советских евреев с целью нахождения аргументов для дискредитации власти не приводит и не может привести к выводам, адекватным исторической реальности.
XII.
Было бы ошибкой указывать в качестве причины развития государственного антисемитизма в СССР на патологическую личную юдофобию вождя и его окружения, хотя вполне возможно, что и сам отец всех народов Советского Союза, и некоторые его сподвижники не питали особой любви к гражданам еврейского происхождения.
Однако, Сталин всегда был величайшим прагматиком, который никогда не действовал под влиянием эмоций и не позволял подобное своим подчиненным. По свидетельству композитора Т.Хренникова в 1952 году на совещании в Кремле Сталин заявил: «У нас в ЦК антисемиты завелись. Это безобразие!» Подобная сердитая реплика могла быть брошена вождем и прозвучать без риска показаться, мягко говоря, странной только ввиду скрытого характера государственного антисемитизма, который поддерживался к тому же сугубо прагматичными соображениям. Политический прагматизм как бы объяснял и оправдывал расхождение между идеалами коммуниста-ленинца, высказавшего подобную мысль, и реальным содержанием его политики.
Сталинская политика по «еврейскому вопросу», помимо перечисленных выше обстоятельств, определялась проведением великодержавной линии и развернутым наступлением на интернационалистские традиции коммунистического движения. Как известно, советский патриотизм к тому времени подменяется идеями национального великодержавия, ставка делается на возрождение понятия русского патриотизма. В преддверии грядущих военных испытаний, а тем более в обстановке начавшейся войны, воспитание народа в таком именно духе представлялось советскому руководству единственной реальной возможностью рассчитывать на успех и победу.
Спекулируя на национально-патриотической идее, такие шовинистически настроенные руководители, как тот же А.С.Щербаков и начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф.Александров в самые трагические месяцы войны, летом 1942 года, инициировали кампанию за национальную чистоту русской культуры, придав ей ярко выраженный антисемитский характер. В докладной записке, направленной Александровым в Секретариат ЦК, поднимался вопрос о подборе и выдвижении кадров в искусстве, причем прямо подчеркивалось, что в ведущих учреждениях искусства, таких как Большой театр, Московская филармония, Московская и Ленинградская консерватория, основное место занимают нерусские люди, преимущественно евреи.
Поднятая таким образом антисемитская волна быстро захватила не только музыкальные учреждения, но кинематографию, театр, а также журналистику и литературу. В результате под надуманными предлогами, в целях уменьшения количества евреев, занимавших руководящие должности в этих сферах, были смещены директор Московской консерватории знаменитый пианист и педагог А.Б.Гольденвейзер, художественные руководители Алма-Атинской киностудии (в это время, ввиду эвакуации, там были сосредоточены лучшие силы советского кино) кинорежиссеры Ю.Я.Райзман и Л.З.Трауберг, художественный руководитель и главный дирижер Большого театра С.А.Самосуд, директор и художественный руководитель Малого театра И.Я.Судаков и другие.
Антисемитская подоплека всех этих акций тщательно скрывалась и стала явной только в послевоенные годы, когда разгула государственного антисемитизма уже невозможно было не заметить. Однако, официальные данные удалось сделать достоянием гласности лишь после крушения советской власти, связанного с этим открытия архивов и публикации соответствующих документов. Поэтому на первых порах многим хотелось верить, что гонения носят случайный характер или являются проявлением юдофобии отдельных чиновников. На самом деле, под прикрытием казенного патриотизма вызревал махровый государственный антисемитизм. Однако Сталин, как уже упоминалось, будучи политическим прагматиком, в отличие, скажем, от нацистов, ставивших расистские теории во главу политики, по известным причинам не мог пойти на поводу у людей, ведущих страну к открытому разгулу национальной розни.
Советское руководство, не допуская отрытого декларирования антисемитских теорий, старалось не пропустить ту политическую «точку возврата», когда направляемая сверху в определенных политических целях и допускаемая в определенных границах юдофобия, еще могла ограничиваться и контролироваться правящими силами и ни в коем случае не угрожала перспективой смычки со стихийным погромным антисемитизмом масс. Массовый антисемитизм, способный породить хаос и анархию в стране, и это хорошо понимали в Кремле, грозил стабильности существования всей системы и полной катастрофой для советского строя. Коммунистический режим, совершивший тяжкие преступления перед народом, не уцелел бы в этой неуправляемой погромной вакханалии, а враждебное ему международное окружение, и этого еще более всегда опасались в Кремле, также не упустило бы своего шанса нанести прямой удар по СССР.
Не следует упускать из вида и того обстоятельства, что Сталин боялся дискредитации режима в глазах мирового коммунистического движения и левых демократических сил, лидером которых считал себя Советский Союз. До поры до времени можно было оправдать ограничения и репрессии по национальным признакам необходимостью противодействовать буржуазно-националистической пропаганде и проискам империалистических разведок в среде тех или иных групп населения. Однако, легитимация государственного антисемитизма и открытые декларации в духе нацистской пропаганды оставались для Сталина неприемлемыми, так как в этом случае любые оправдания становились малоэффективны, что сулило перспективами политического поражения. Представляется, что лицемерная амбивалентность в этом вопросе наиболее отвечала политическим задачам вождя.
Нелишне в этой связи обратиться к одной примечательной исторической аналогии. Вопреки антисемитским настроениям, широко распространенным во влиятельных черносотенных кругах дореволюционной России, здравомыслящие политики всегда считали крайне опасным с точки зрения общегосударственных интересов разжигать национальную рознь, приводившую в конце концов к еврейским погромам. Подобная точка зрения находила свое отражение в конкретной работе царской администрации, так как деятельность «неуместно правых» связывалась с политической опасностью для существующего строя.
Несмотря на наличие высокопоставленных чиновников, искавших в антисемитских проповедях и еврейских погромах психологического перелома в революционном настроении масс, что способствовало, якобы, спаду этих настроений, твердо установленные факты говорят о том, что существовали властные силы, реально сдерживающие погромные устремления черносотенцев. Можно совершенно справедливо указывать на отдельных весьма влиятельных представителей власти, полицейских, жандармских и военных чинов, которые не только попустительствовали погромщикам в Кишиневе, Гомеле, Киеве или Одессе, но и прямо руководили действиями толпы. Но вся правда заключается в том, что десятки полицейских, виновных в противоправных действиях, по результатам последующих сенаторских ревизий были отданы под суд, причем наказывались не только рядовые блюстители порядка, но и высокие чины, такие как киевский полицмейстер или одесский градоначальник. Известно также, что в 1905 году, в период наибольшего размаха аграрных беспорядков, когда крестьяне жгли и громили помещичьи имения, число судебных процессов по этим делам и делам над участниками антиеврейских погромов практически совпадали, хотя «помещичьих погромов» было в стране значительно больше, равно как и количество пострадавших при этом.
Таким образом, будучи слабой и в революционной ситуации фактически недееспособной, а поэтому не в силах предупредить как поджоги дворянских гнезд, так и еврейские погромы, государственная власть, без сомнения, старалась одинаково активно карать участников как тех, так и других недопустимых действий. Данное обстоятельство часто не замечается при изучении исторической обстановки того времени, так как стараниями революционных и либеральных кругов противодействие властей погромной стихии по вполне понятным причинам в свое время замалчивались, а сами погромы объявлялись следствием не столько слабости и растерянности властей, сколько результатом правительственных указаний. В более поздние времена данное положение расценивалось уже как прямое и однозначное историческое свидетельство.
При этом игнорируется фундаментальное положение государственного строительства, согласно которому государственная система не терпит разгула бесконтрольной погромной стихии, во всяком случае, всеми доступными средствами ей противодействует. Как уже отмечалось выше, сталинский режим не мог быть в данном вопросе исключением.
При этом, советская власть, в отличие от царской, всегда обладала достаточными возможностями, чтобы не допустить подобного, задушив в зародыше любые поползновения любых течений и сил решать политические задачи путем апелляции к толпе. Однако, миф о том, что российская власть во все времена разыгрывала «еврейскую карту» в бесчеловечном, погромном варианте с целью достижения неких политических целей, оказался весьма живучим. Помимо многочисленных фактов, миф этот опровергается, в частности, и тем немаловажным аргументом, что при всех неприглядных своих аспектах власть эта никогда не культивировала расистскую идеологию и ею не руководствовалась.
Продолжение следует - см. http://www.proza.ru/2009/07/22/384
Список литературы, использованной при написании работы, - см. в заключительной части очерка.