ДОРОЖНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
«Газель» Виталия Сергеевича Удальцова неслась по скользкой шоссейке. Ночная дорога радовалась одинокому автомобилю, кокетливо принаряжалась в ноябрьский ледок и беззастенчиво расстилалась, отдаваясь колесам грузовика, который упрямо насиловал ее, припадая на колдобинах и снова взмывая капотом для очередного удара. Усталый Удальцов тоже радовался: скорому возвращению домой, завтрашнему торжеству, учтивым поклонам елок, приветливым взмахам березок, досконально изученным, а потому не столь досадливо опасным, выбоинам. И даже съежившийся гаишник, выхваченный светом фар и стремительно поплывший назад, почти обрадовал, ибо он тоже был свой, родной, романовский. Через каких-то полчаса Виталий Сергеевич будет дома, нырнет в горячую ванну, подремлет часика два и к условленному с Ириной времени будет как огурчик.
Замерзший гибедедешник, словно удивляясь столь раннему автомобилю, запоздало отмахнул жезлом. Газанувшая было «Газель», проскочила еще метров восемьдесят и ткнулась к обочине.
— Не замерз, сынок? — Удальцов выпрыгнул из кабины навстречу неуклюже шагавшему постовому. Тот шел, придерживая правой рукой бьющий его по бедру, явно мешающий и досаждающий, автомат.
— Что везешь? — милиционер отмахнулся от протянутых документов и стал по дуге обходить машину, время от времени наклоняясь и как бы для формы заглядывая куда-то под колеса.
— Продукты из Москвы, товарищ сержант! — расплылся в улыбке Виталий Сергеевич, послушно откидывая тент грузовика.
— О, продукты! — оживился гаишник. — Что, папаша, колбаски организуй нам! И консервов. Во! Давай-давай, ну еще банку — четверо нас — чего жмотишься. Все, папаша, поезжай, счастливо!
Ничего страшного — обычная сцена, — но настроение, словно пыль от сильного ветра, заклубилось черными мыслями. Ладно, черт с ним, дома ждут. Сегодня такой день у семьи особенный. Эх, еще бы подремать — и порядок. Раздраженный, взволнованный, как пятиклассник у доски, Удальцов от поста добирался на автопилоте.
Во всем уездном Романове был один единственный светофор. Установили его не-сколько лет назад, но служил он, скорей всего, украшением, местной достопримечательностью, приобщавшей город к цивилизации, но никак не средством регулирования движения. На вялые подмигивания желтого глаза (остальные почему-то не горели) реагировали только дремучие иногородцы, которые простодушно тормозили перед ним и тщетно дожидались зеленого сигнала…
Перед самым светофором, к которому летел Виталий Сергеевич, по дороге тащился трактор с болтающимся прицепом. И когда Удальцов на всех парах пошел на обгон тихохода, зловредная тележка дернулась на выбоине и вильнула в сторону «Газели». Виталий Сергеевич шарахнулся на встречную полосу — и началось! Колеса, взвизгнув по гололеду, пошли юзом, машину занесло, что-то заскрежетало. Сработала водительская сноровка – руль чуть вправо, тормозить нельзя: на льду это смерть! Но грузовик уже развернуло, опять заскрежетало, - бах! – удар по заднему мосту, расцеловал бордюр – и хлоп! – «Газель» завалилась на бок, и еще прокатилась несколько метров по обледенелому асфальту, раздирая тент и удобряя дорогу разваливающимися коробками.
Виталий Сергеевич очнулся: ныла правая рука, видимо, выбил плечо, саднило лицо, по лбу стекала струйка крови. Пронзительно ревел клаксон. Удальцов с трудом выбрался из кабины и, распахнув капот, выдернул клеммы. Рев оборвался, а вместе с завыванием, словно обессилев от наступившей мертвой тишины, Виталий Сергеевич без сил рухнул на стылый бордюр. Злополучного трактора и след простыл.
***
А день-то складывался как удачно. Утром подвернулась срочная и выгодная шабашка. В гараж прибежал запыхавшийся и ликующий Михалыч, мол, выручай, Виталя, позарез нужны продукты, да, срочно, из Москвы и по высшему классу, новый магазин, сам понимаешь.
— Я бы и сам на базу смотался, да забот с этим магазином полон рот. Поможешь? А? — он обнимал и хлопал Виталия Сергеевича по спине.
Удальцов с радостью согласился — деньги сейчас ох как пригодятся. Да и как старому другу не помочь — с Михалычем они не один пуд соли съели – вместе крутили баранки еще на Пятой автобазе. Приятель и подбил Удальцова взять ссуду в банке, купить по новенькой «Газели» и заняться частным извозом — «через год как сыр в масле кататься будешь!» Но в коммерческих делах Михалыч был удачливей, быстро раскрутился и на днях открывал свой магазинчик.
В Москву Виталий Сергеевич поехал один — он всегда работал без напарника – на-деялся только на себя. В принципе и дорога не слишком дальняя — 400 км туда да столько же обратно. За сутки обернешься. Жаль, Михалыч поздно пришел — пришлось выезжать в неурочное время, а возвращаться в ночь. Но привык он, водила с тридцатилетним стажем, один мотаться по дальним и не очень командировкам. Даже дорожного рэкета не боялся! А лихих людей сейчас на дороге развелось ох-хо-хо как много! Однажды бандиты гнались за ним на двух «Жигулях». Настоящую погоню устроили, как в кино, прижимали к обочине. Спасибо «Газелюшка» не подвела. Недаром он так любил и лелеял ее.
Было часа четыре утра, и мороз стал до костей пробирать, присевшего на посеребренный, заиндевевший бордюр, водителя. Закурил — пальцы рук не слушались — спички ломались одна за другой. Удальцов крякнул и, словно пингвин, пошел собирать растрепанные коробки. Нагнулся за одной, но руку обожгло болью. Дорога была пус-тынна, совсем изредка пролетали легковушки. Пару раз Виталий Сергеевич голосонул, но первый водитель лишь размашисто и излишне картинно резанул ладонью по горлу, мол, смертельно спешу, а другие просто делали «морду тяпкой».
Рассветало. Возле поверженной «Газели» постепенно росла бесформенная груда коробок, которые Удальцов уже волоком подтаскивал поближе к машине. Появились первые прохожие, и скоро у светофора образовалась толпа: дорожка на единственный в Романове завод проходила мимо светофора. Заводчане, спешащие по этому «бродвею» останавливались, качали головой и жадные до чужого горя плотоядно подсчиты-вали ущерб, внутренним чутьем безошибочно определяли содержимое коробок: в квадратных — водка (не вся же разбилась!), в больших белых упаковках — колбаса, там — консервы, а здесь — что-то в стеклянных банках, закуска, словом. Толпа негром-ко гудела. Народ гудел не из сочувствия, просто ждали. Ждали неизвестно чего, скорей идеи, или зародыша идеи, некоего толчка, который поможет сложить единодушное мнение о том, как правильно отнестись к случившемуся.
Удальцов заволновался — люди не спешили расходиться. Поэтому Виталий Сергеевич даже обрадовался машине гибедедешников, подрулившей к «Газели».
— Товарищ милиционер! — он бросился к передней дверце, распахнул ее и вдруг узнал того самого белобрысого парня с поста. — Товарищ сержант! Помогите, пожа-луйста, — ведь все растащат!
В толпе живо прислушивались к разговору.
— Гражданин, у вас что-нибудь украли?
— Нет, пока еще нет.
— Тогда чего орешь, папаша? Щас инспектор подъедет, составит протокол, все, как положено. Ясно?!
«Так точно!» — чуть было не козырнул Удальцов, но спохватился и только махнул здоровой рукой. Звонкой пощечиной хлопнула дверца, насмешливо фыркнуло облако выхлопов, машина сорвалась с места, мигнули красные фонари.
Но стоило милиционерам отъехать, нервы в толпе не выдержали.
— Видал? «Помо-оги-и-те…» — дразнили Удальцова. — Что, перевернулся, хапуга? Отъел харю — и будто кто-то позарился на его харчи! — возмущались многие.
У машины нарисовался Арбуз — горький пьяница и скандалист, — известный всему городу, и тут же заканючил, тыча культяшками обмороженных по-пьяни пальцев в ко-робки:
— Командир, дай бутылку, трубы горят, умираю. Тебе-то чего — все спишут. Ну стакан хотя бы налей, командир! Вон бутылка початая… Трубы, ей-ей, горят, — заметил он бутылку с отколотым горлышком.
И все бы ничего, успокоились бы, разошлись — начало рабочего дня было не за горами, но вдруг в толпу вклинился местный дурачок, юродивый Соленый. Толпа брезгливо расступилась. Сумасшедший опустился на колени, стал ползать между коробками, копошится в них и, время от времени, что-то отправлял в рот. С подбородка, заросшего реденькой бородкой капала слюна, с губ срывалось несвязное бормотание: «Соленый кушать хочет… Соленому много не надо…» Тут он наткнулся на Арбуза, который вти-хоря, под шумок, умудрился изуродованными руками слить остатки водки из разбитой бутылки в свой раздвижной пластмассовый стаканчик, а вторую, целую бутылку сунуть в карман.
— Не тронь! Мое! — нечеловеческим голосом заорал Соленый, выбив из рук Арбуза стакан с водкой. — Уйди… уйди… Мое… мое…
Рассвирепевший Арбуз с силой оттолкнул Соленого и со всего маха пнул его в живот. Под душераздирающие вопли сумасшедшего он схватил ящик водки и поспешно побежал по улице.
— Лю-ю-юди-и! — истошно голосил дурачок, сгребая коробки в охапку и разбрасывая их по сторонам. — Это все наше! Наше!.. Наше!.. У нас же награбили… за наш счет жируют… Кончилась ваша власть… — он показал Удальцову фигу, а его нечеловеческий визг закончился невнятными причитаниями и всхлипами.
Толпа, от души потешавшаяся над Соленым, внезапно затихла. И вдруг – рванула. В первых рядах шли мужики – за водкой, за ними плотной шеренгой – бабы – за колбасой. Удальцов толкнул одного, ударил другого, но его оттеснили, затоптали. В клочья рвались коробки, разлетались ящики. Одуревшие мужики дрались из-за лишней бутылки, бабы, словно дрова, сгребали в охапку батоны колбасы, прикрывая мясные поленницы платками, куртками.
***
«Жигули», в которых возвращался с дежурства Андрей Шитов, притормозили у «Бородавки» — знаменитого Романовского винного магазина, который долгие годы был единственным, где можно было разжиться спиртным. До конца смены оставалось минут сорок. Шитов, которого сослуживцы, несмотря на молодость, величали «Иваныч», по-нимал, что нужно было бы составить протокол того ДТП у светофора, но очень уж не хотелось возиться – на все оформление уйдет часа два-три – не меньше. И вечно эти происшествия в конце дежурства случаются! От этого было досадно. Андрей щурился в лучах осеннего морозного солнца. Изо рта – даже в кабине – клубился парок. Хотелось спать и ни о чем не думать.
— Иваныч, Иваныч, смотри! – водитель ткнул квадратным темным пальцем в запотевшее стекло, за которым тяжело ступала толстая пожилая женщина, вся, словно в пулеметных лентах, обвешанная гирляндами сосисок, за ней семенил пацан с двумя авоськами, из которых торчали тупые колбасные концы.
Шитов как ужаленный вылетел из машины:
— Эй, гражданочка! Гражданочка! Можно вас на минуточку!
Но баба с мальчонкой проворно нырнула за угол дома и, видимо, скрылась в бли-жайшем подъезде – только ее и видели.
— Эй, мужик! — внимание Андрея переключилось на счастливого мужичонку в по-трепанном, засаленном пиджачке, чьи карманы подозрительно оттопыривались.
— Эй, мужик! Стой! Сюда иди, тебе говорят! Что это? Откуда? – Иваныч ловко охло-пывал его тщедушную оцепеневшую фигуру и одну за одной извлекал из карманов, из-за пазухи четыре бутылки водки и несколько банок тушенки. — Где взял, тебя спраши-вают? У светофора?
Прохожий, казалось, был глухонемым, только мычал и корчил рожи, но уразумев по-следний вопрос, радостно закивал головой на тонкой кадыкастой шее.
— И что, много там осталось?
Он снова оживился и лицо вдруг от уха до уха порезало страшное подобие улыбки.
— Понятно, — хмыкнул Шитов, заметив красноречивый жест мужика, потеревшего ладонью по горлу,
— Потапов, поехали! Куда, куда — в отделение!
В дежурке, как всегда ранним утром, было не продохнуть от табачного дыма, от дружелюбно-забористых ругательств, от гула по-милицейски уверенных голосов. Де-сятка два мужчин грубовато толкались в небольшой комнатушке. Одни, сменяющиеся, грохали на столы бронежилеты, небрежно швыряли автоматы, радиостанции, резино-вые дубинки, что-то спешно дописывали; другие, заступающие, подхватывали всю эту амуницию, оставляли корявые вензели в толстенных журналах, беспрестанно обрыва-ли трубку телефона.
— Да, Михалыч, — Шитов уже сдал смену и, словно что-то вспомнив в дверях, по-дошел к дежурному по отделу милиции. — Там у светофора «Газель» с продуктами пе-ревернулась… Так это… народ того… шалить начали… растащили там кое-чего… Вот, лично у мужика одного забрал, — он выставил на стол одну бутылку и банку консервов.
— Что?! Почему молчал! Где Круглов? Уже на пост выехал?.. Вот что, — дежурный повернулся к Андрею. — Иваныч, возьми Алексеева, двоих пэпээсников — и пулей к светофору! Знаю, знаю, что только что смену сдал… Отбивать надо продукты! Ты толь-ко шугни, а Круглов подъедет — оформит. Ну все — лети! Да, Андрюха, — остановил он сержанта в дверях, — Закусона там, что осталось, прихвати. Все, давай! Пулей!
***
Удальцов молча сидел на обочине. Он уже не бегал, не орал, не дрался с мужиками. Впрочем, после семи толпу словно ветром сдуло — смена на заводе уже началась, но предстояла еще волна заводчан – тех, которые ходили на работу к восьми. Словом, когда машина ГИБДД снова подкатила к светофору, Виталий Сергеевич был в очень удрученном состоянии. У «Газели» в ворохе бумаги и разорванных коробок копошились лишь пацаны, выискивая чупа-чупсы и жвачку. Мальчишки при виде милиции прыснули врассыпную, а Удальцов только поморщился, как от зубной боли, при виде того же са-мого сержанта.
— Ну что, папаша, не сберег добра? Эх ты… И куда только смотрел… Кому вез-то? Никитину? Не повезло — строгий он, правильный слишком — на бабки поставит. Да, ты вот что, — Иваныч обозрел поле битвы, — посчитай пока, что украли… И еще, нам твой товар нужно отвезти на эту… как ее… экспертизу!
Но Виталий Сергеевич уже не в силах был реагировать, даже головы не приподнял со сложенных на коленях рук.
— Ну все, мы поехали. Щас инспектор подъедет, ты обожди немного. Папаша, не будь ты таким размазней! Не грузись, счастливо!
Тут-то и объявился Михалыч.
— Да-а… Ну ты и попал, старик, — начал он без обиняков. — На двадцать штук баксов попал! Это не считая потерянного времени. Микитишь?
И условились друзья, что пропавшего не вернешь, поэтому заявления в милицию подавать не будут (кому нужна эта бесполезная волокита!), а деньги Виталий Сергее-вич отдаст через неделю. Михалыч по-дружбе помог перевернуть и отогнать помятую «Газель» в гараж, подкинул Удальцова до подъезда. На том и простились.
***
Виталий Сергеевич, морщась от боли, пробовал умываться. Правая рука не слуша-лась, плетью висела вдоль тела, на лбу багровела ссадина, возле уха шрам, аккуратно заклеенный пластырем. Тело было разбитым, тяжелым, словно всю ночь пришлось на-гружать и разгружать машины с дровами. Жена Ирина и дочь Светлана, уже наряжен-ные, ждали и переживали — сумеет ли он пойти с ними к будущей родне?
Сумел. Шли пешочком, благо, по словам Светки, жених живет недалеко. Жена и дочь были рады, что он идет на помолвку вместе с ними. Виталий Сергеевич уже по-смеивался, уверял, что выкрутится, что кое-что накоплено, кое-что можно продать — и на свадьбу найдется. Жаль, конечно, что так получилось. Жена переживала молча, Светка вслух возмущалась, засыпала отца все новыми и новыми вопросами.
— Да как же так? Да разве… Я бы на твоем месте за монтажкой сбегала…
— Так я и сбегал… Только всем не отвесишь… Особенно этому сержанту…
— Ведь это же и есть трагедия русской души, — Света училась на журфаке и люби-ла громкие до банальности выражения. — Да, да, трагедия русского народа, причина свершившихся и грядущих революций. Придет к нам какой-нибудь дурачок или, скажем, Стенька Разин, и скажет: «Иди — и возьми! Это — твое!» И мы пойдем — и возьмем! Немец или англичанин, разумеется, так не сделает. Там это просто невозможно, — возмущалась она.
Жениха ждали с минуты на минуту с тортом. Ирина и Светка ушли помогать хозяйке на кухню. Будущий свояк, подмигнув Виталию Сергеевичу, усадил его за праздничный стол:
— Пока о свадьбе не заговорили, пока гостей не считали, да и знакомиться под ли-мончик лучше! А?
Выпили, закусывали и приглядывались друг к другу. К разговору перейти не успели. Раздался звонок, открывать дверь бросилась Светка. Прихожая наполнилась радост-ным гвалтом, звонкими голосами, веселой суетней, — помогали жениху разгружаться. Виталий Сергеевич вышел в прихожую, приготовился объяснить будущему зятю, поче-му не может пожать ему руку. Готовился зря.
Его будущий зять шагнул навстречу, поскользнулся, протянутая рука повисла в воз-духе.
— Анд… Анд… Андр… — что-то заклинило у жениха.
Теперь и Удальцов узнал утреннего сержанта. А тот бросил жалкий взгляд на роди-телей, на Светку, на всякий случай отшагнул еще на шажок, что-то быстро-быстро за-лепетал:
— Вы знаете… правильно… я сегодня… смена уже не моя была… да кто же знал… обидно вышло… я все объясню…
— Им объясняй, если поймут! Мне с утра объяснил! Ирина! Одевайся!
Застегнуться Виталий Сергеевич не сумел. Задом наперед надел кепку, повернулся к хозяину:
— За коньячок, за лимончик спасибо! А я-то думаю, почему лимончик губы дерет? Светка, — обратился к дочери, — решай сама… Хочешь — оставайся! Хочешь — за монтажкой беги!
У самого дома плачущая Светка догнала родителей.