* * *
Из-за всё-таки налетевших комаров она заснёт лишь под утро.
И приснится ей рыжая Альма, пропавшая в далёком детстве собака, которую повсюду безуспешно искала и оплакивала Яна, и тогда, и потом в снах.
Находила на несколько мгновений, прижимала счастливо к себе, дрожащую и повизгивающую от восторга, и тут же просыпалась. Или приходил другой сон, оставалось лишь ощущение тёплого трепещущего тельца и тоска по этому ощущению.
Но в нынешнем сне Альма по-хозяйски, как в детстве, проскользнёт в дверь, возьмёт из миски кость и ляжет у порога. А на безмолвный вопрос Яны стукнет хвостом, не отрываясь от кости, и тоже безмолвно скажет^
- Да, я здесь живу. И жила всегда, с тех пор как ты меня искала, когда была маленькой, и потом в снах.
И вот теперь ты нашла меня, и отныне мы будем вместе.
Сон был настолько реальным, что Яна, открыв глаза, глянет первым делом на дверь, и не увидит, разумеется, никакой Альмы.
Но тоски не будет, а спокойная уверенность, что она где-то здесь, скорее всего в саду. Или возле ганиного домика, или убежала на дорогу по собачьим своим делам.
И стоит лишь позвать - солнечным бликом мелькнёт среди зелени её лисий хвост.
Яна стояла на балконе, чувствуя на щеке и руках едва ощутимое тепло разгорающегося где-то за придорожными тополями солнца.
И сад, и дом, и вьющаяся каприфоль, и другие цветы там, внизу, тоже повернувшиеся к солнцу в блаженно-трепетном предвкушении жаркого дня, - странно, всё здесь, как и Альма, будто давным-давно ждало её.
Всё, кроме людей, разбредшихся по саду - в одиночку, по двое, группами. С книгами, лопатами, тяпками, лейками. Каждый делал своё дело - рыхлил, полол, поливал, читал на скамье, так же подставив щёки разгорающемуся солнцу.
Они отторгали её, хоть и улыбались, кивали, но как-то натянуто.
Впечатление это было ещё более ощутимым, чем вчера - впрочем, натянуто они были и друг с другом.
Яна ожидала увидеть некое восторженное экзальтированное слияние в едином молитвенном порыве - ничего такого. Никогда прежде не встречала Яна такого странного разобщения - даже за прополкой на одной грядке - каждый сам по себе.
Ни словечка, никакой попытки сближения.
Вот двое спорят на скамье, горячо, страстно, о чём-то Иоанне непонятном. Выяснили, что к чему, и сразу же, совершенно потеряв интерес друг к другу,разошлись.
И даже утренним молитвам на веранде внимали хоть и вместе, но всё равно каждый сам по себе...
Только дети были стайкой - перешёптывались, перемигивались, переталкивались, чтобы по окончании молитв с родительского разрешения выкатиться единым ликующим клубком с веранды, через сад и сквозь забор.
- Ку-паа-ться!. .
Яна последовала за ними. В заборе оказалась калитка, за калиткой -тропинка между чужими заборами. 3аборы кончились, начался лесок.
Яна сняла туфли и, роняя их то и дело, добежала по тропинке до круглого лесного озерца, наполовину затянутого ряской и кувшинками. Там, где, видимо, помельче и почище, плескалась малышня.
Мальчик постарше зорко следил, чтобы никто не утонул.
- Дальше коряги нельзя! Вера, ты знаешь, что такое послушание?
Иоанну мальчик приветствовал чем-то вроде поклона. Она узнала Егорку Златова.
Хотелось искупаться, но бельё её мало походило на купальник.
- Всё, живо выходим, и на солнце вытираться! Скорей, я вам стрекозу покажу.
Деликатно уводя детей, Егорка протянул ей полотенце:
- Возьмите, вернёте маме. Мы вас подождём, здесь местами очень глубоко.
- Идите, ничего со мной не случится, - улыбнулась Иоанна.
- Никогда так не говорите, это гордость. Всё во власти Божией.
От его неулыбчивого взгляда ей стадо не по себе. Ну и мальчик!
Пока она пыталась плавать, путаясь в водорослях, он вытирал детей, одевал, не глядя в её сторону/ B всё же - спиной, что ли? - почувствовал, что она выходит из воды.
И только тогда исчез вместе в детьми.
И у калитки он ждал её, чтобы закрыть изнутри на задвижку.
- Собаки забегают, грядки топчут, - пояснил он, - Мама просит вас к завтраку.
- Благодарствую, - в тон ему сказала Яна.
Кувыркнулось сердце - на скамье поджидал её Ганя.
Неужели она так никогда и не привыкнет?
Он спросил испуганно, когда она собирается уезжать.
Она ответила, что никогда не собирается, вот только привезёт кое-что необходимое и засядет писать с дядей Женей детектив.
Ганя поначалу решил, конечно, что она шутит, потом просиял:
- Вот и хорошо, привезёшь мне краски... Я молился, чтоб ты не уехала.
Какое у него лицо!..
Она опять подумала, что к счастью, видимо, невозможно привыкнуть. Что его труднее, оказывается, выдержать, чем горе. Что от него тоже разрывается сердце, и всё время хочется плакать.
И вообще умереть.
- Пожалуйста завтракать, - позвал снова Егорка.
Все уже сидели за столом на веранде. По лицам Вари, Глеба, и деда Иоанна поняла, что разговор состоялся.
Дед, видимо, плёл про детективное соавторство, Глеб сверкал угольными своими глазищами. Варя оправдывалась, что Яна ведь может и в машине своей поселиться, или где-то неподалёку, очень даже запросто.
Так или иначе, худшее, видимо, было позади. Прочли молитву, съели по тарелке вермишели с томатным соусом "Южный" и свежей зеленью, выпили кто чаю с вареньем, кто черный кофе с сахаром - на выбор.
Ели-пили молча. Только когда обнаружилось, что дед пьёт кофе с вареньем, Варя не выдержала.
- Нет, дядя, ты меня сегодня уморишь...
И напрасно он доказывал, что отдельно пьёт кофе и отдельно ест варенье, - все не то чтобы смеялись, но оживились.
И оттаявший Глеб сказал, что раз на то пошло, он просит Иоанну ехать не сегодня, а завтра, после обеда, чтобы доставить в Москву отца Киприана. На что та, разумеется,
согласилась.
* * *
Новые ганины работы ей в тот день посмотреть так и не удастся - успокоенный, что она никуда не исчезнет, он сразу же после завтрака скрылся в мастерской, сказав ей:
- Приходи...
Но она не стала мешать, осталась на половине Глеба /флигель был разделён надвое/, что Глебу понравилось.
Было трогательно наблюдать, как он ревностно опекает Ганю, считая, видимо, что сам Господь поручил ему ответственнейшую эту миссию. Потом в отсутствии Гани он сам ей покажет его последние работы на Евангельские сюжеты - "Вифлеемская звезда", "Зачем ты усомнился?" /Христос подаёт руку тонущему Петру/, "Исцеление слепорождённого".
Всё, кроме "Преображения Господня", над которым Ганя работал все каникулы и никому не показывал.
Свет Фаворский. Тема преображения смертной плоти, победы Христа над смертью.
Глеб попытается завести с ней профессиональный разговор о ганином величайшем мастерстве и "новом слове" - она лишь отмахнётся, сказав, что ничего в этом не смыслит.
Что она понимает вариных больных - ей тоже хочется просто приложиться к руке Христа или краю одежды на ганиных картинах и заплакать.
Но это потом.
А пока она не стала мешать Гане, - осталась в проходной глебовой половине среди икон, детских рисунков - тоже на духовные темы.
И самих детей, расположившихся с бумагой, цветными карандашами и красками за длинным деревянным столом. Ей хотелось посмотреть, что они там с таким увлечением рисуют, но она боялась Глеба и смиренно рассматривала иконы.
Потом Глеб велел вытащить стол в сад и там рисовать, чтобы не шуметь и не мешать "отцу Игнатию". Сказано это было, разумеется, в её адрес.
Яна задержалась возле Егорки, который расчищал очень тёмную икону со сколами и царапинами.
- Старинная?
- Да нет, начало девятнадцатого. Видите, складки на одежде, объёмность. Вот эта - семнадцатый.
Яна выслушала небольшую лекцию, как распознавать возраст икон, что такое "ковчег", и что краски по-настоящему следует приготавливать из различных минералов - из малахита, ляпис-лазури и охры.
Что Господь даровал нам для росписи храмов все цвета радуги - Егорка так и сказал про радугу.
- На кого он похож?, - думала Яна.
Тёмнорусые гладкие, на косой пробор, волосы, по-детски нежный рот плотно сжат, напряжённый прищур тёмных, как у Глеба, глаз.
Будто какая-то неведомая точка меж ним и собеседником приковывает его внимание. Будто с точкой этой, или сам с собой, ведет он разговор.
Чуть оттопыренные уши...
- А это что? - спросила Иоанна про приколотый к стене детский рисунок.
За тонкой перегородкой скрипели под ганиными шагами половицы. Что-то упало, покатилось...
- Это - "Жадность". Каждый рисовал свой самый большой грех. Видите, рюкзак набит вещами, до Неба никак не добраться.
Вот "Лень", "Непослушание"...
"Ложь" - чёрные птицы изо рта.
"Лакомство"...
Человечек был изображён в фантике из-под конфеты "Ну-ка, отними!". Будто в гробу лежит.
- А конфеты разве нельзя?
- Просто нам это неполезно. Тело должно служить человеку, а не наоборот. Лакомство - подчинение телу, это не хлеб. А наше тело смертное. Значит, ты служишь смерти.
Потому и гроб.
-Логично. А это - Царство Божие?
Её поразило, что дети рисовали Царствие таким же, как её сверстники когда-то - Светлое Будущее. Прозрачные дворцы, яркие сказочные плоды на деревьях, золотое с голубым небо... Люди с крыльями парят среди разноцветных птиц и бабочек.
- Расскажи, - попросила Яна, - А ты как себе представляешь Царство Божие?
Егорка задумался.
Но тут ворвался Глеб и велел им идти болтать на улицу и не мешать Гане. Сказано это было, безусловно, для Яны, но и Егорка стал послушно вытирать руки.
У Гани за перегородкой опять что-то упало.
В саду уже вовсю неистовствовало солнце, дети в густой тени под вишнями старательно рисовали недельные свои грехи.
И Иоанне не хотелось отходить от домика, где она каждой клеткой блаженно чувствовала близкое ганино присутствие. Она села на скамью, куда ещё не пришло, но неотвратимо приближалось солнце.
Глеб покосился на неё, но промолчал.
- Это и есть Царствие Божие, - подумалось ей, - И ничего больше.
Жаркий день в Лужине, сине-золотое небо, Ганя за стеной рядом, дети рисуют свои грехи под вишнями.
Грехи из прошлой жизни, ибо в Царствии уже ничего плохого не будет...
- Я, кажется, знаю, - сказал Егорка, садясь рядом, - Ну, как я себе представляю... Помните?
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!..
- Это - прекрасный любящий мир. Всегда. И я, и все - всегда. На земле так не бывает.
Иоанна невесело кивнула,
- Ты вправду в это веришь, Егорка?
-Видите дельфиниум? У него такое крошечное семечко, а смотрите, какой вымахал куст... А семечко умерло, чтобы стать кустом. И очень красивым...
- Так ведь и куст умрёт...
- Да, потому что он во времени и пространстве.
Время знаете что такое? Это - болезнь вечности. А душа - из вечности.
Вот я сам придумал доказательство. Хотите?
-Ещё бы!
- Вот ваша душа, ваше "Я" появились на свет в определённом времени и месте, от определённых родителей. Раньше ничего такого не было.
Могли вы появиться от других родителей в другом времени и месте?
Иными словами: ваше "Я" - это чудо или биохимия?
- Не понимаю...
С мальчиком-вундеркиндом Яна общалась впервые.
- Ну, если бы Вы теоретически могли появиться от других родителей...Значит, это не сочетание молекул, ваша душа, а чудо, тайна.
- А если это, как ты говоришь, биохимия?
- Тогда тем более. Тогда, значит, была какая-то изначальная формула появления вашей души на свет. Откуда она взялась, эта формула, а?
- А если одновременно?
- Одновременно?
Вот вы положите одновременно в разные ёмкости разные активные вещества - разве у вас получится одно и то же?
А здесь не просто молекулы, а душа!
Значит, как ни крути, был замысел вашего появления на свет. А замысел бессмертен.
Вот Пушкин сочинил "Онегина", сколько актёров умерло, которые его исполняли, а Онегин никогда не умрёт.
И музыка не умрёт.
"Лунная соната", например...
- Но разве мы соответствуем Замыслу?
- Конечно нет. Всё лишнее и плохое должно сгореть, это и есть ад.
Апостол Павел сказал, что мы спасёмся, будто из огня.
Иначе нельзя - какое же Царство, если в нём будет тьма?
Представляете, вечная тьма? Вечное зло?
Вы знаете, почему Господь изгнал человека из рая?
- Вкусил запретный плод? - не слишком уверенно спросила Иоанна. Разговор всё более увлекал её.
- Дело в том, что в раю человек был бессмертен и безгрешен. Он был как счастливый маленький ребёнок, который не знает, что есть зло.
А вы сейчас спрОсите меня, откуда в раю взялось зло, так?
- Ну, допустим, спрошу.
- Бог не создавал зло. Зло - это просто - отсутствие Бога. Как тьма - отсутствие света.
Господь назвал себя Иегова, что значит "Сущий".
Только Он по-настоящему есть, потому что Он всегда.
Это Он сотворил время и пространство, в котором мы живём.
Мне кажется, Господь сотворил для нас пространство и время, чтобы мы не оставались вечно злыми.
Когда люди ослушались Бога, и выбрали тьму, им нельзя было больше оставаться в раю, потому что там есть Дерево жизни.
И если б они вкусили от него, то остались бы вечно злыми. То есть вечно отлучёнными от Царства.
И тогда Бог сотворил для нас временный мир, чтоб мы могли исправиться. Сотворил из ничего, из одной точки...
Даже меньше точки, я читал - десять в минус тридцать третьей степени меньше точки, представляете?
Это было космическое яйцо чудовищной плотности. И вдруг оно взорвалось, и полетели во все стороны галактики, звёзды до расстояния в 13 миллиардов световых лет.
А потом всё это будет падать обратно и наступит конец света.
* * *
Постоянно задавать себе "вечные" вопросы и искать на них ответы было любимым егоркиным занятием. Если он не находил собеседника, то рассуждал сам с собой.
В его голове, в сердце, все время шла невидимая работа.
Но этот странный мальчик совсем не был "не от мира сего".
Если надо было что-то починить, разобраться, почему не качает насос, или почистить дымоход или прибить гвоздь в труднодоступном месте, - всегда звали Егорку.
Он был физически крепким, сильным, дела все прокручивал играючи, между прочим.
Но, пока руки его делали, что-то внутри работало. Он мог тут же затеять разговор на высокие темы, что-то прибивая, обстругивая или припаивая.
Но это Иоанна узнает потом. А покуда чадо Глеба и Вари поведало Иоанне, что все попытки определить Бога - от гордости.
- Ну там Высший разум, Абсолютная идея...
Нам сказано, что Бог - Истина, а Истина - от слова "есть", то есть "быть".
А ещё - что это путь и жизнь. То есть - единственный путь жизни и бессмертия, другого нет.
Бог - абсолют и совершенство, поэтому не может быть Разумом. Он и так все изначально знает, верно?
И Ему не было необходимости создавать человека. Он просто захотел поделиться ещё с кем-то счастьем "БЫТЬ" и сотворил нас.
Но мы выбрали смерть и теперь Ему приходиться нас постоянно спасать. Если, конечно, просим, потому что иначе - нарушение свободы.
Ради нас Он даже стал человеком и умер на кресте, искупив грехи всего мира своей Кровью. Значит Бог - это Любовь...
Он нас сотворил для счастья, а теперь с нами мучается.
И конечно, Он это всё предвидел.
Но другого пути не было, иначе не было бы свободы...
Еще Егорка сказал, что долго думал: если Бог - Любовь, то кого Он любил до сотворения мира?
Ибо если существовал тогда лишь Он, то значит Он любил Самого Себя. А так быть не может.
И поведал Иоанне о тайне Святой Троицы - Боге-Отце, Боге-Сыне и Боге-Духе Святом, сплавленных любовью воедино.
Егорка сказал, что когда люди любят друг друга по-настоящему, они становятся как бы одним целым, и это называется " двоица".
А Бог - Троица.
Иоанна слушала, как двенадцатилетний мальчик рассуждает о настоящей любви.
И всё в ней, как магнитные стрелки, были повернуты к полюсу по имени Ганя.
- Троица - это как Солнце, оно даёт свет, тепло и жизнь.
Свет, тепло и жизнь нераздельны, а вместе это - солнце, оно даёт всему жизнь.
Без него - конец.
Но Троица никогда не погаснет. Она вечна.
Однако от Тепла и Света можно самому отключиться и погибнуть.
Люди так и делают часто, и наступает зло и тьма, а винят они за это Бога. Хотя зло и тьму Бог не сотворил, это просто- отсутствие Бога.
А ещё многие спрашивают, зачем надо было человеку этот выключатель показывать... Но тогда надо спросить, зачем вообще было сотворять человека?
- Ну и зачем?
-Я уже сказал - подарить нам счастье жить.
Сотворил по Своему Образу и Подобию и сказал: "вы - боги".
И сотворил прекрасный мир для нас. Небо, солнце, траву, деревья, птиц, цветы...
- В семь дней.
-Только это не наши дни, у Бога день - как тысяча лет.
Сначала были созданы разумные бестелесные существа - ангелы, потом - Адам и Ева.
Но и у них тело было иное, чем у нас, бессмертное.
И вообще я читал, что это был один человек, а не двое. Из двух начал, мужского и женского.
Адам и Ева, двоица...
- Вечно ты фантазируешь, - бросил невольно прислушивающийся к разговору Глеб, - Вот я скажу отцу Киприану, что ты опять за своё...
-Ты уже ябедничал, а отец Киприан сказал: "Пусть себе"...
Нет, правда, пап, вот и в Библии написано:
"И сотворил Бог человека, мужчину и женщину сотворил их".
То в единственном числе, то во множественном... Почему?
"И будут одна плоть"... Двоица.
Тот двойной человек, они, двоица, была... были бессмертны.
Им ведь не нужно было размножаться, чтобы продолжать род. Они любили друг друга божественной любовью и были единым существом.
Глеб опять хотел что-то возразить.
- Пусть, очень интересно, - Иоанна вовсе не лукавила, - Ребята, у вас потрясающий парень!
- А вот хвалить отец Киприан не благословил, - нахмурился Егорка, - Велел не мешать размышлять, но не хвалить.
- Ладно, ладно...
- Ангелы были, как боги. Они ведали добро и зло и знали, что зло - это непослушание Богу.
Но некоторые из них захотели занять его место и восстали, и были низвержены с неба на землю.
И тогда самый главный из них, дьявол, одержимый злобой, соблазнил Адама и Еву ослушаться Бога и съесть запретный плод.
А ведь Господь предупреждал: "Смертию умрёте!"
- Так не умерли же?
- Умерли.
Не сразу, конечно, но в мир вошла смерть.
У дьявола всю дорогу так, - вроде бы ничего, а расплата приходит потом. Он врал, когда говорил:
- Ничего не случится, Бог просто вас пугает...
А получилась вселенская катастрофа. И человек был будто разрублен надвое, потому что стал смертным.
И ему пришлось размножаться, чтобы совсем не исчезнуть. Размножаться и дробиться.
И каждое предыдущее поколение стало навозом для последующего, и каждое последующее убивало предыдущее.
И вечная жизнь обернулась вечной смертью.
Это было просто продление рода, а не жизнь...
- Затянувшаяся агония, - кивнула Иоанна.
- Вечное слияние двух половинок, двоицу, заменил инстинкт размножения, кратковременное слияние двух тел.
Это - ловушка для продолжения рода.
И вечная тоска по небесной любви, которой нет на земле.
- Ну, начитался Бердяева! - буркнул Глеб, - Разве Господь не благословил брак и чадородие?
- Благословил как наказание.
"В муках будешь рожать детей" и "проклята земля за тебя, терние и волчцы произрастут тебе"...
"Прах ты и в землю возвратишься" - это же наказание!
- Наказание во спасение, - сказал Глеб, - Для тех, кто умеет терпеть. "Претерпевший до конца спасётся".
- Я и говорю, началась трагедия.
Прежде люди не умели отличать добра от зла и их нельзя было судить по закону, теперь же закон их судил за грехи.
Вот некоторые говорят - зачем нужно было это дерево в раю, да ещё запрет: Не ешьте! Может, они бы и не съели... И ни смерти не было бы, ни зла...
Но тогда бы и свободы не было. Потому что свобода лишь там, где выбор: слушаться или нет.
А они отвечают:
- Вот и хорошо, и не надо никакой свободы...
И были бы мы роботы...
- Счастливые роботы, - сказал Глеб, - Или несчастные человеки, не желающие стать богами.
Тема Достоевского.
Согласны ли вы быть вечными младенцами? Стоило ли для этого создавать мир?
Нет, наверное.
- И Господь бы простил, если б человек покаялся.
Но Ева свалила вину на змея, Адам на жену.
И тогда Господь понял, что они неисправимы и прогнал их из рая, потому что у Него не было другого выхода.
Вдруг они бы вкусили от древа жизни и снова стали бессмертными.
Бессмертное зло - что может быть страшнее?
Так человек оказался среди дУхов злобы поднебесных.
Звери, природа - раньше человек был их царём, как задумал Господь.
Но когда человек потерял связь с Богом и стал слабым, природа, звери, духи природы, всякие там Вулканы и Зевсы взяли над ним власть.
И он стал им поклоняться, превратился в язычника и совсем забыл Бога.
Прежде Дух Божий главенствовал над душой и телом, тело было бессмертно, а душа - бесстрастна. Не знала гордости, жадности, злобы, зависти.
И тело тоже пало - стало объедаться, опиваться, наряжаться, распутничать.
Духи тьмы искушали человека. Он теперь служил им, телу и страстям, начал терять Образ Божий, превращаясь в животное.
Господь наказывал человека. Потоп, Содом и Гоморра, засуха, тьма Египетская...
Дал Закон - десять заповедей. Исполняй - и спасёшься.
Но человек предпочитал погибель.
Тогда Господь понял, что у Него есть лишь один способ спасти нас - Великой Своей Любовью.
Умереть, искупив наши грехи своей кровью.
Самому стать человеком, пройти земной путь, показать, как надо жить, и принести Себя в жертву.
Иисус Христос, Сын Божий, Слово Божие.
Он родился на земле от Духа Святого и Пречистой девы Марии.
В нём не было первородного греха, но Он взял на Себя грехи всего человечества, всех людей, которые когда-либо жили, живут или будут жить на земле.
И искупил их своей кровью.
- Я не совсем понимаю, что значит "жертва". Почему нужна именно кровь?
- Здесь тайна. Я так думаю, когда, например, болит зуб - всё тело страдает, мобилизуется, чтобы этот зуб излечить.
Невинной кровью смываются грехи.
Агнец берёт на себя грехи и должен умереть, и с ним умирает грех, а организм оживает...
Господь стал человеком, чтобы человек стал богом.
Он снизошёл до позорной мучительной смерти, чтобы мы возвысились.
Он умер, чтобы мы жили.
Умер временно, чтобы мы с Ним жили вечно. Он победил грех и смерть.
Теперь уже не только Иоанна с Глебом, но и дети слушали Егорку.
Вишни, птицы, пчёлы, весь разомлевший от жары сад, и рыжий дух Альмы у ног Яны слушали Егорку.
Который потом признается, что мама его попросила "просветить" гостью.
- И Бог всё знал заранее?
- Конечно, ведь время сотворено только для нас. Он всё знал и знает изначально.
Но мир так и задуман.
Если бы Творец не знал результата, то отказался бы от замысла!
Значит, всё получится. Всё кончится хорошо.
Но путь - очень трудный. И Господь его с нами разделил.
Он был человеком. Он молился в Гефсиманском саду до кровавого пота, чтобы не отступить перед неизбежными страданиями.
Люди не поняли Его.
Он подарил им вечную жизнь в Царстве, а они жаждали золота, земной власти, земных утех, славы.
И все от Него отреклись, все оставили.
Даже ученики. Апостол будущий, Пётр испугался и предал.
Даже Отец Его оставил.
- Неправда! - возмутилась одна из девочек.
- Правда.
Бог и грех несовместимы, а Христос на Голгофе взял на себя грехи всего мира.
Потому и воскликнул на кресте:
- Отче, зачем Ты Меня оставил?
И даже в ад сошёл к грешникам и спас их. И нас спас. Тех, кто как Пётр тонущий кричит: -Господи, спаси, погибаю!
- Орут, а ведь грешат всё равно...
- Если мы исповедуем грехи и каемся, их берёт на Себя Господь.
Но грехи мира растут, и Ему всё тяжелее и больнее.
И если бы мы любили Его...
- А Витька зеленый крыжовник ел - вставил один из малышей.
- А ты не ябедничай, о своих недостатках думай, - обрезал Глеб, - вон их у тебя сколько, в альбом не влезают...
- Человеку трудно не грешить, - продолжал проповедовать Егорка, - Это только святым по силам. Так у них какой пост был! Молитва, затвор...
А мы, мы что...
Но Господь всё может. Сказано:
- Покайтесь, веруйте в Евангелие, и Я воскрешу вас в последний день.
- И ты веришь в воскресение мёртвых? Из костей, из праха?
- А как же из двух клеток вы, например, получились? Вон какая - руки, ноги, видите, слышите. Вопросики задаёте...
- Ладно, давайте ваши "грехи", только подписать не забудьте. Вечером батюшке отдадим, - сказал Глеб, забирая листки у малышей, - А теперь с Егоркой на озеро.
- У-РА-А!
* * *
Иоанне было очень стыдно, но она многого не знала из того, что поведал Егорка. Когда-то давным-давно пролистала Евангелие, что-то где-то слыхала, что-то читала...
Конечно, она верила в Бога, в некую высокую и недосягаемую власть и силу над собой, которая иногда слышит, иногда милует, иногда снисходит, иногда гневается.
Но почему-то никогда не ставила этот вопрос вопросов во главу угла. Не связывала со смыслом жизни, с образом жизни.
Вопрос этот впрямую упирался в веру в бессмертие, только в вечности он ей становился интересен.
А поскольку "там" был то ли сплошной мрак, то ли проступали в этом мраке какие-то туманные проблески, не более, то и сущность учения Христа, как и любое другое религиозно-философское учение, и её нежелание досконально разобраться, изучить и сделать выводы, её постыдная инертность были адресованы ей самой скорее к пробелам образования, этики, но не больше.
Детская вера в Бога Ксении плюс мистический опыт и некоторые достаточно дремучие изыскания на уровне изобретения велосипеда - вот и всё.
Ганя, в отличие от Егорки, не любил теологических изысканий.
Поэтому так вышло, что именно Егорка стал первым учителем Иоанны.
- Спасибо за сына, Глеб. Мы в этих вопросах, наверное, неандертальцы.
- Кто это "мы"?
- Наша так называемая интеллигенция. Я вот, например, всю жизнь думала, что раз Бог на иконах изображён человеком, а мы сотворены по Его образу и подобию, значит, в церкви поклоняются человеку. И верить в это смешно.
Надо "учиться и учиться".
- Ну, это дело поправимое, у нас неплохая библиотека. Ксерокс, правда, но кое-что есть. Егорка вот всё перечитал.
Только не хвалите его, пожалуйста.
Перефразируя известное выражение, получается:
"Существую я и мои искушения" ...
А самое страшное дьявольское искушение - гордость, она ангелов с неба низвергла.
Оно, может, и хорошо, что Егорка во всём "пытается дойти до самой сути", но если возгордится - погиб.
Вот, к примеру, простая трава - все её топчут, а она встаёт себе. А какой-нибудь гордый дурак-стебель стоит торчком, а наступил кто - хрясть. И нету, сломался.
- Па, мы пошли!
На плече у Егорки - знакомое километровое китайское полотенце с оранжевыми хризантемами. Одно на всех.
Русые гладкие волосы на косой пробор, нежный детский рот плотно сжат, глаза, чуть сощурясь, смотрят будто не на отца, а на лишь ему видимую точку.
Он так и с Иоанной разговаривал - будто сам с собой рассуждал.
На кого он всё-таки похож?..
(продолжение следует)...