III
…Марья Ивановна, не полюбопытствовав взглянуть на Петербург, обратно поехала в деревню…
Александр Пушкин
В XIII ВЕКЕ на месте впадения реки Амстел в залив Эй возникла рыбацкая деревня. Речку вскоре перегородили плотиной, а за новым поселением, уже получившим торговые привилегии, закрепилось название «Амстелледаме» – «Дамба на Амстеле».
Разорив в конце XVI века Антверпен, испанцы, сами того не подозревая, выдали судьбоносный карт-бланш его извечному сопернику, Амстердаму. Город стремительно развивался, а его порт уже считался крупнейшим в мире. Однако столицей Амстердам объявил лишь Луи Бонапарт, которого назначил королём Голландии захвативший её Наполеон.
Французов из страны выбили русские войска, штыки которых не вернули к жизни республиканскую идею. Новый король Нидерландов, Вильгельм I, особо мудрствовать не стал, и Амстердам остался административным центром государства на все последующие времена.
…Здание Амстердамского вокзала не отличалось современностью форм, но Капитонову со товарищи и в голову не пришло, что построено оно в конце XIX века, да ещё и на специально для этого насыпанном острове. В их распоряжении был всего лишь один день, билеты в обратную сторону взяты ещё в Гааге, и они устремились в город. Перешли мост через канал и тут же обнаружили, что потерялся Колобашкин. Событие, в общем-то, не очень выдающееся, Валерий Алексеевич исподволь приучил всех к своим выходкам, но Капитонов обеспокоился. Билеты они брали вдвоём, и теперь виды на обратный путь растаяли вместе с Колобашкиным. До красот ли старинного города, если в глаза бросается лишь вокзальная толчея, так мешающая отыскать нужного человека?
С катера у пирса на трёх языках повторялось объявление – всего за пятнадцать гульденов можно было по каналам объехать и осмотреть весь Амстердам. Каналы опоясывали столицу, расположенную ниже уровня моря, тройным кольцом и имели множество ответвлений. Прокатиться хотелось, но перспектива расстаться с восьмью долларами сводила желание на нет.
– Голимый этот катер, – Вова подвёл черту раздумьям. – Вода у них тут сильно низко, оттуда ничего и не увидишь.
К тому же нужно было искать Колобашкина. Вадим вышел на мост и применил лучший способ поиска – ждать, когда найдут тебя. Валерий Алексеевич вынырнул из толпы и огорошил Капитонова вопросом:
– А ты в Брюсселе был, Вадим Андреевич?
Капитонов сплюнул.
– Ты вот что, Валера, ты бы отдал мне мой билет.
Внешне Амстердам отличался от Гааги даже на первый, самый поверхностный взгляд. Дома здесь преобладали высотою в четыре-пять этажей в отличие от двух-трёхэтажных гаагских. Улицы центра редко просматривались в перспективе, заставляя пешехода двигаться слепо, по волнообразной линии. Возможно, в средневековье такая застройка помогала сбить наступательный порыв вражеской конницы; возможно, застройщиками города владели иные идеи – спросить было не у кого. Как не у кого было спросить, отчего фасады домов наклонены над тротуаром. Дома, стоящие под таким углом, Капитонов видел только на иллюстрациях к западным детским сказкам, и считал их игривой выдумкой художника. Возможно, так голландцы выигрывали в площади – всякий верхний этаж становился шире нижнего. А может быть, так было удобней доставлять в квартиры мебель – из-под крыш выступали балки с подъёмными блоками.
Амстердам отличался от Гааги, но стоило углубиться в центр по направлению к площади Дам, как их опять встретили – вывеска к вывеске – магазины.
Город, славящийся портом и каналами, Королевским дворцом и монастырём Бейгенхов, Национальным монументом и музеями, хранящими полотна Рембрандта и Ван Гога, Писсаро и Леже, Шагала и Малевича, выслал к вокзалу авангард мелких лавчонок, как бы стремясь огорошить всякого приезжего демонстрацией безграничности своих свобод, раскованности и вседозволенности. Гостей столицы встречали магазины по продаже инвентаря для наркоманов и секс-шопы.
В первых продавалось – или большей частью экспонировалось – несметное количество разнообразных причиндалов по курительному, в основном, профилю. (Ивано-франковский умелец Вова совершил качественный скачок, приобретя здесь небольшой тонкого стекла кальян.)
В других… В эти нельзя было не заглянуть.
– ВОТ это праздник жизни!
Чтобы вымолвить эту фразу, Валерий Алексеевич Колобашкин сомкнул наконец разинутый у порога рот.
Под потолком секс-шопа, расставляя любые точки над всяческими i, слегка покачивался гигантский надувной фаллос с соответствующими придатками. «Гордо реет Буревестник», – отметил про себя Капитонов.
На стеллажах, протянувшихся вдоль одной из стен, теснились видеокассеты с порнофильмами. Если бы кому-нибудь пришло в голову уделить каждой коробке хотя бы беглый взгляд, в сумме затратить на это времени пришлось бы не меньше, чем на просмотр полнометражного фильма.
У противоположной стены посетителей ожидало ещё одно кричащее зрелище. Здесь на полках расположились фаллосы, а вернее – фаллоимитаторы. На батарейках, с вибраторами, и без. Цвета и размеры – в ассортименте. Впрочем, если говорить о размерах, симпатии производителей явно склонялись в пользу крупных экземпляров. Видимо, и спрашивать здесь, что-либо близкое к натуре, считалось дурным тоном.
«Это что же получается? Там, у той стенки, – продукция возбуждающая. Мужиков, ясное дело. Женщины любят ушами и возбуждаются, читая альковные романы. А здесь что? Все эти приправы на случай, если порнуха так и не помогла, не возымела, так сказать, действия. Или возымела так, что уже ничего и не надо? Замкнутый круг какой-то или… или я совсем запутался. Впрочем, для человеческой руки придумано несметное количество инструментов, так почему бы…»
«Инструментов» здесь хватало разных. Фаллотексы, кольца с насечкой, шары для вживления в крайнюю плоть, шары для анальных утех, прочая мелочёвка, назначения которой не осмыслишь сразу.
– Вот он, – выговорил наконец Капитонов вслух.
– Кто? – поинтересовался Гоша.
– Скорее – что, а не кто, – Капитонов кивнул в сторону диковинного механизма с поршнем в виде полового члена, приводящимся в движение грушей, какие бывают у пульверизаторов, и объяснил: – В армии такая поговорка была – «Дневальный, тащи станок ****ьный!» Вот я его через тридцать лет и увидел, станок.
Ближе к продавцу расположилось то, что с некоторой натяжкой можно было назвать медикаментами: капли, таблетки, мази… Картинки на упаковках сомнений в назначении не вызывали. «Не глупая вещь, – хмыкнул Капитонов. – А то ведь, случается иногда, вымотаешься за день как собака…. Хотя иди знай, чем они здесь торгуют. Сегодня намажешь, он встанет, а завтра, глядишь, совсем отвалится…»
– Нужно забирать Колобашкина, – прервал его размышления Вова.
Валерий Алексеевич стоял, прикипев взглядом к нарядной коробке с прозрачной крышкой, в какие упаковывают обычно подвенечные платья. Вот только вместо шитья и рюша из-под плёнки смотрел на старшего научного сотрудника искусственный, в натуральную величину женский детородный орган. Влажная, в золотистой опушке, вещица сработана была идеально.
– Не надо, Валерий Алексеич, не траться, – Гоша вкрадчиво тронул Колобашкина за плечо. – Я в костёле, в «Сэконд хэнде» старые галоши видел. Дешевле выйдет.
Из секс-шопа вышли, вздохнув облегчённо…
– ЕСЛИ это и есть звериный оскал капитализма, о котором так долго твердили большевики, то я не против, пусть скалится, – сказал Капитонов.
Сильные впечатления требовали сильной тирады. Она уже готова была сорваться, но Капитонов осёкся. Ряд секс-шо¬пов закончился, зачастили ювелирные салоны с бриллиантами в витринах, и тут он увидел книжный магазин. Всплыли в памяти рассказы людей бывалых о том, что за границей в книжных магазинах есть всё. Есть книги на русском языке русских авторов, которые советская власть – Бог ей теперь судья – посчитала вредными для умов своего народа.
– Так и у нас теперь есть всё, – ввернул Гоша.
– Есть, – согласился Капитонов. – Но не в Сергеевске. В Сергеевске есть «Анжелика», есть Шитов, а Бушков со своими «Пираньями», так тот вообще классика. Короче, мне нужно зайти.
Компании ему никто не составил. И зашёл Капитонов, и вышел в полнейшем недоумении. Книг на русском языке в магазине не оказалось. Тогда, вскользь любуясь достижениями полиграфии, он принялся искать переводы на нидерландский язык русских авторов. «Неужели великая русская литература – тоже миф? Неужели популярность Толстого и Достоевского в мире – блеф, выдумка советской пропаганды?»
– И что там? – спросил у него, обескураженного, Гоша.
– Библию «Beatles» видел.
– И всё?
– Нашёл две знакомые фамилии. Ельцин и Рушди. Всё! Остальные – то Ян Топлес, то ван де Шанкр.
– Да… Посещение секс-шопа, похоже, не прошло для тебя даром…
Решили вернуться к морю. От перекрёстка донёсся струнный бой. Натуральный, в картузе и с бородой, цыган играл на гитаре, притопывая сапогом. Мальчонка лет десяти-двенадцати вторил ему на скрипке. Сомнений не возникло, «Ехал на ярмарку ухарь купец», – выводили скрипка с гитарой. «Воистину – распространенье наше по планете…»
Вдали, за седой гладью залива, угадывались очертания доков и судоверфей. У ближнего причала стояли яхты и боты со свёрнутыми парусами. Пожилой голландец, хлопнув дверцей автомобиля, прошёл по сходням и, ступив на палубу, скрылся в кубрике. Частное владение…
На берегу особняком высилось какое-то административное здание, ничем не примечательный куб из бетона и стекла. На крышу его уходила полого, под приемлемым для ходьбы углом, лестница – берущий начало на пирсе и уходящий вверх тротуар с перилами. Поднялись, ничего существенного там, на крыше, не обнаружив. Благо, не оказалось и людей, то есть неизменную тушёнку можно было доставать, не опасаясь досужих и недоумённых взглядов.
Чем замечательна крыша и почему вела на неё лестница, они поняли, лишь утолив голод. Перед ними лежал Амстердам со всеми своими дворцами и музеями, башнями и костёлами, отелями и банками, каналами и парками, университетами и заводами. Весь этот величественный и компактный – не многим более семисот тысяч жителей – город.
На парапете крыши обнаружились и подзорные трубы. Раньше такие устройства приходилось видеть только в кино и вот, столкнувшись воочию, довелось узнать, что развлечение стоит денег – на штативе каждой трубы имелся монетоприёмник. Капитонов пошарил в кармане и, нащупав там завалявшийся ещё из дому украинский пятак, опустил его в щель. Неожиданно труба еле слышно щёлкнула, и в окуляре – Вадим успел прильнуть к нему глазом – возник Амстердам.
Стоял туман, да и длилось удовольствие не дольше минуты – попробуй успей насладится открывшимся зрелищем, если и товарищи тоже не прочь заглянуть в иноземную фиговину. И всё же душа ликовала, радовалась душа удивительным возможностям национальной валюты, сиречь простого украинского пятака!
У Гоши дух перехватило.
– Это ж надо! Доллары! Какие доллары! Пятаками нужно было запасаться! У них же все автоматы под одну монету настроены. Это ж и сигареты, и кофе, и билеты железнодорожные… Где ж ты раньше был, Андреич?!
– Ладно, теперь будешь знать, в следующий раз возьмёшь мешок пятаков.
– В следующий раз уже евро введут, автоматы переделают!
– Ничего, ты ещё что-нибудь придумаешь. У тебя он, может, и будет, следующий раз…
КОЛОБАШКИН потерялся снова. На этот раз в почти безлюдном универмаге «Бейенкорф» на площади Дам. Его поискали немного, заглядывая в дорогие секции, и смирились с потерей – благо, чужих билетов у Валерия Алексеевича уже не было.
Здесь же, на площади, увидели Королевский дворец. У входа толпились экскурсионные группы. Интересоваться ценой входного билета не возникло желания.
– Что-то он чересчур навороченный, – оценил Вова архитектурное решение здания, задуманного некогда как памятник могущества и славы Республики.
– Ясное дело, смотреть здесь нечего, – согласился Гоша. – Тут и королева почти не бывает. Она всё больше в Гааге. Как мы.
Там, в Гааге, с королевскими дворцами вообще происходило нечто непонятное. «Вот он, королевский дворец!» – вскрикивал Колобашкин на улице, останавливая спутников у величественного, изысканной архитектуры здания. Спутники кивали почтительно, восхищались и шли дальше. «Нет, вот он! Теперь точно он, дворец!» – кричал Колобашкин у здания, красивее и вычурнее первого. Настоящую резиденцию королевы и правительства Капитонову показали художники, Богдан и Аня. Случилось это почему-то ночью. Вадима ошеломила полнейшая безлюдность двора, отсутствие, то есть, хоть какой-то охраны. Но ещё больше поразила – и тронула даже – заурядная кнопка звонка у двери. Можно было нажать на неё и убежать, как в детстве; или нажать и дождаться – глядишь, выйдет, вся в бигуди и зевках, нидерландская королева…
На ступенях Национального монумента, возведённого в память о сопротивлении Голландии фашизму, ночевали, по слухам, хиппи. То ли час стоял дневной, неурочный, то ли хиппи вымерли как явление, но увидеть кого-либо на ступенях так и не удалось.
Зато Гоша увидел вывеску – «Tattoo» и оживился.
– Давно хочу сделать татуировку. Небольшую хочу, но та-кую, чтоб со вкусом. Идём!
«А куда ж тебя денешь, идём, конечно».
Перед Гошей легли на стол несколько толстых альбомов с тематическими, так сказать, подборками. Замелькали львы и орлы, драконы и ящеры… Гоша просматривал альбом за альбомом, выслушивая комментарии мастера по татуировке и повторяя неизменное «Е… е… е…». Потом поинтересовался ценами на услуги. Степенно кивнул и, заверив голландца, что в выборе рисунка определился и зайдёт ближе к вечеру, покинул салон.
– В гробу я видел их татушки! – разразился он криком на улице. – Ну и цены! Я за такие деньги лучше буду каждый день себя фломастерами разрисовывать.
Бродили по городу без карты, без цели. Так и вышли к третьему кольцевому каналу, Принсенхрахту.
Можно было и пройти мимо тонкой девичьей фигуры на постаменте, но они всё же заметили памятник и остановились. За годы фашистской оккупации Амстердам потерял восемьдесят тысяч евреев. Западный Иерусалим перестал существовать. А увековечил многонациональный город память о маленькой еврейской девочке. Анна Франк родилась в Германии. Спасаясь от нацистского террора, оказалась с родителями в Голландии. Вела дневник, опубликованный и переведенный на многие языки мира. Амстердам не спас беглянку – в 1945 году девочка погибла в концлагере. Жаль никого они ничему не учат, памятники и дневники, и фашизм, видоизменяясь, продолжает жить.
Вове дали фотоаппарат. Памятник на снимке оказался не выше Капитонова и Рыбченко. Голландцы не культивировали горе, не кричали о нём подобно армянам и украинцам. И не увлекались монументальностью, как это было свойственно всей «новой общности – советскому народу».
Здесь же, на берегу Принсенхрахт, и поели, намазывая тушёнку на ломти купленного по пути батона.
Вдоль берегов канала тянулись длинные вереницы намертво пришвартованных судов, по-местному – воонботов. Остроумное решение городских властей убивало двух зайцев: закрывалась проблема утилизации отслуживших срок катеров, а малоимущие горожане получали в пользование недорогое жилье. Стемнело, в плавучих домах загорались окна.
– И всё же, что мне здесь больше всего в кайф, так это менты ихние, – оторвавшись от бутылки с минералкой, невпопад заявил Вова. – Никакого тебе напряга, ходят себе, не цепляются к порядочным людям.
Капитонов усмехнулся, вспомнив сценку у одной из школ рядом с Конгресс-центром. По звонку на улицу высыпала ребятня и подбежала к стоящему на углу полицейскому. Окружив его, кричали что-то, смеялись. Тот отшучивался, хохотал вместе с детворой. Так продолжалось до конца перемены. Никакой фантазии не хватало, чтобы вообразить себе подобную ситуацию где-нибудь на Украине.
– Чему удивляться? – отозвался Гоша. – Какое общество, такая и полиция. Менты наши что, инопланетяне? Будем жить нормально, будут и менты нормальные…
ОНИ не стремились сюда специально, так получилось. До отхода поезда на Гаагу оставалось около четырёх часов, когда троица забрела в Квартал Красных фонарей. Получилось, впрочем, удачно. Быть в Амстердаме и не посетить музей Ван Гога – это ещё так-сяк, можно списать на безденежье или низость запросов. А вот не отметиться здесь, в знаменитом квартале… Иди потом доказывай, что был в Амстердаме!
В квартале царило весёлое оживление. Толпы зевак – в основном, мужчин – вышагивали взад-вперёд по мостовой, разглядывая низкие освещённые окна.
Девушкам в окнах год за два в стаж, похоже, не засчитывали, и трудились они здесь на износ, вплоть до естественной убыли. Устроители шоу – назвать происходящее иначе не поворачивался язык – честно стремились потрафить всякому мужскому вкусу и «товар» в квартале выставили на выбор: по фактуре, расцветке и, надо думать, темпераменту. И всё же… В том же Сергеевске, в летнюю пору да вечером, можно увидеть образчики куда более ошеломительного раскроя и пошива. И надето на них не многим больше, чем на этих, в окнах.
Летом, скорее всего, девушки покидают рабочие спальни и выходят на тротуар, прямо, можно сказать, в люди. «Сейчас, конечно, в бельишке ажурном на улице не поскачешь. Синюшные телеса в гусиной коже вызовут сострадание и желание потеплее укутаться самому. Ну уж никак не вожделение и эротические фантазии…» Вот и стояли они за стеклом подобно диковинным экспонатам и улыбались отрешённо, и смотрели в толпу невидяще.
Не таким и большим он оказался, Квартал с красными фонарями. Прошли в одну сторону, перебрались по мосту через канал и снова по тротуару, до другого моста.
Изредка встречалось зашторенное окно, красный фонарь над ним погашен – девушка обслуживала клиента. В целом же, ни у одной двери очереди не наблюдалось, мужчины бродили по кварталу большими компаниями, глазели в окна, смеялись громко.
– Гля, гля! – донеслось вдруг из толпы. – Гля, у неё лифчик светится!
– Во! – мотнул головой Вова. – На чистом русском языке!
– Ага, на правдивом и свободном, – согласился Капитонов.
Гоша вдруг задышал неровно, раздувая ноздри.
– Интересно, сколько они берут? Я б сходил. Вон к той мулатке зашёл бы. Интересно всё-таки.
– Так а чего, давай! – подначил его Капитонов. – Какая разница, сколько стоит, если интересно. Скинемся, если что, выкупим тебя из сексуальных застенков.
– Грязный я, – вздохнул Гоша, – неудобно. Я разденусь, а она задохнётся. Пожалуйста – международный скандал.
…Накатило вдруг что-то, и оказался Капитонов далеко от Квартала Красных фонарей, от Амстердама и от всей благословенной страны Голландии. Оказался он в далёком девяносто втором году.
Паша Пахтакор урвал где-то рулон транспортёрной ленты и пригасил Капитонова принять участие в её реализации. Начались долгие и сложные бартерные операции. Лента превращалась то в арбузы, то в подсолнечное масло, то в токарные резцы и, наконец, обрела вид брикетированной соли, которую решено было сбагрить в какой-нибудь колхоз, взяв за неё, если не деньги, то вполне ликвидное мясо.
Недели две мотались они по сёлам Сумской и Черниговской области и, в конце концов, привезли домой трёх средней упитанности свиней, которых предстояло умертвить и продать в разделанном виде на сергеевском рынке.
Пахтакор пошёл договариваться с резчиком, а Капитонов – с двухнедельной щетиной и не чище с боем взятых у селян хрюшек – направился к Эдику.
– Прильпе язык к гортани моему, – открыв дверь, вместо «здрасьте» сказала Эдик.
Она стирала. В квартире застыл тяжёлый влажный воздух, из распахнутой двери ванной вырывался пар.
Эдик стряхнула с рук пену и поморщилась.
– Чем это ты благовонствуешь, Капитонов?
– Ветрами странствий.
– Ну-ка, раздевайся, быстро. Успею всё вбросить.
Капитонов расстегнул рубаху, стряхнул с ног джинсы.
– А трусы? Немедленно снимай и трусы!
– Трусы даже в вытрезвителе оставляют, – проворчал Капитонов, выполняя, впрочем, команду.
В те годы Эдик работала на хлебной должности. Во всяком случае, водка, шампанское и шоколад у неё не переводились. Дни стояли летние, жаркие, и вещи его высохли быстро. Только вот трусы свои – выстиранные, разумеется – получил он не раньше, чем через трое суток…
– Может, в кино сходим? – ворвался в его воспоминания Гоша.
В кинотеатр зазывал мужчина с безупречной выправкой, косая сажень в плечах. Такие типажи можно было наблюдать на встречах генсека Горбачёва с народом. На заднем, за Михаилом Сергеевичем плане. Мужчина обещал не только порнофильм, но и какое-то сногсшибательное шоу.
– Да ну, деньги тратить! Ты что, порнухи никогда не видел.
Подошли к музею эротики. Здесь оказалось особенно людно. Впрочем, внимание зевак привлекал не сам музей, а установленный напротив входа монумент-фонтан. Небесталанный скульптор изваял из камня вертикально стоящий половой член, размером в человеческий рост, из отверстия в головке которого извергалась вода. Стекая и омывая член, вода заставляла вращаться два каменных шара, лежащих у основания стелы.
– Во! – сказал Гоша. – А если где-то рядом нечто подобное, только женского, так сказать, происхождения? Представляешь?
– Уже с трудом, – цокнул языком Капитонов.
УСТАЛОСТЬ давала себя знать, и Вова сумел уговорить товарищей зайти в пивной бар.
Таких заведений в центре Амстердама – и Гааги, конечно, тоже – находилось не меньше, чем магазинов. Небольшие, порой на два-три столика, располагались они зачастую через стенку одно от другого и в дневное время пустовали. Их обилие вызывало сомнение в прибыльности, но ближе к вечеру в любом из них трудно было отыскать свободный столик. В каждом из баров собирались завсегдатаи. Нередко семьями, у большей части голландцев, видимо, не принято было проводить вечера дома.
Каждое заведение специализировалось на продаже определённой марки пива. Об этом сообщала вывеска. Встречалось пиво «Amstel» и какие-то другие сорта, но в подавляющем большинстве Голландия пила «Heineken».
Здесь же, в Квартале Красных фонарей, у входа в облюбованное кафе – событие редчайшей вероятности! – им встретились Богдан и Аня. За столик сели впятером.
Пиво «Heineken» Капитонову не понравилось. Вернее, понравилось своей чистотой и лёгкостью, но не было в нём плотности и основательности, чем славилось привычное, домашнее и родное пиво.
К их приходу на столе стояло плетённое из соломки блюдо с чипсами. Отдельной платы за чипсы здесь не брали, отчего и исчезли они незамедлительно. Невозмутимого вида официант принёс новую посудину, на этот раз с солёными орешками.
– А почему вы не сказали, что едете в Амстердам? – спросили у художников. – Поехали б вместе.
– Да мы уже были здесь и не собирались сегодня. Потом подумали, делать нечего… – начала Аня.
– На конференции чёрт знает что творится, – продолжил Богдан. – Тупик полнейший. Пронку заехали в лицо тортом. Прямо на трибуне. Не будет толку.
«Вот тебе и банкет, и Кэнди Далфер вот тебе! Никакой благодарности, – посочувствовал голландскому министру Капитонов. – Эх, люди… Особенно, когда касается денег…»
Пиво в баре отпускали в маленьких, трёхсоттридцатиграммовых бутылках, и Богдан заказал ещё. Капитонов скользил рассеянным взглядом по стене, у которой они сидели. На ней не было пустого места. Пивные картонки и вымпелы, фотографии морских судов, шевроны и форменные нашивки всех флотов мира, прочая мишура, и вдруг – портрет королевы Беатрикс! «Надо же! Уважают! У нас никто не додумался Кучму в забегаловке повесить».
Ему понадобилось в туалет. Он встал и, пройдя вглубь бара, нашёл нужную дверь. Внутри туалета открывалось довольно забавное зрелище. На стенах, от пола, так как в домашних уборных делают панели, был нарисован дощатый забор. Через забор и в его щели смотрели женщины. Заинтересованные их взгляды и указательные пальцы весёлый художник направил в место, откуда рвалась сейчас облегчающая струя. «Весьма пикантно, – ухмыльнулся Капитонов. – И дело ведь не в остроумии даже, а том, что, видно, нет уже других проблем и осталось только сортиры размалёвывать. А интересно, что там в женском?» Для женского туалета в баре отводилось отдельное помещение.
У столика неожиданно выросла пожилая голландка с большим подносом в руках. На подносе по кругу – нарезанная кружками колбаса, в центре – горчица. За её спиной стоял официант с новой порцией пива.
– Нас угощают, – перевёл Гоша. – У кого-то из них день рождения.
В баре, действительно, чувствовалось особое оживление – ближе к стойке веселилась небольшая, но сплочённая компания.
Женщина опустила руку с опустошённым подносом и, возвращаясь, переключила канал телевизора. Вместо футбола на экране появился Элтон Джон.
– И заметьте, никакой навязчивости, – сказал Богдан. – Никаких пьяных лобызаний. Угостила и отошла.
– Может, поняли, что русские? Пожалели.
– Тем более. Никто «Калинку-малинку» спеть не просит.
На этот раз в туалет пошла Аня. Капитонов с интересом ждал ее возвращения. Пришла она, едва сдерживая смех и качая головой – вот это, мол, да! О более подробных впечатлениях Капитонов расспросить постеснялся.
Он смотрел теперь в окно. По другую сторону узкого канала обосновалось ещё одно порношоу – Moulin Rouge. И всемирно известная неоново горящая красная мельница.
– Ничего не понимаю, – хмыкнул Капитонов. – Мы в Амстердаме или где? Мулен Руж, насколько мне известно, в Париже.
– Может, филиал? Или так… пиратская копия.
Неожиданно одна из фигур у освещённого входа в квази-парижское кабаре показалось ему знакомой. Он выбежал на улицу и вскоре представил на глаза удивлённой компании не кого-нибудь, а Валерия Алексеевича Колобашкина.
Со старшим научным сотрудником происходило нечто неладное. Взвинченный, он ёрзал на стуле, зрачки так и плясали, не в силах обрести точку равновесия.
– Я понял, – почти выкрикнул Колобашкин. – Я понял, почему правительство находится в Гааге.
– Ну и почему?
– А чтоб делом занимались. А то в Амстердаме они начнут вместо заседаний в Квартал Красных фонарей бегать.
– Логично, Валера. Это ты тонко подметил. А сам-то где был? В Мулен Руже?
– Да уговорил мужик, затащил на шоу…
– Ну?!
– А что – ну? Зря тридцать гульденов спалил. Лохотрон типичный.
– Ну-ка, ну-ка! Поведай.
– Пообещали фильм, потом фак. Зал такой небольшой, людей немного. Ну, посмотрел я фильм, так себе. Потом вышли мужик с бабой, фак начался на сцене. Посмотрел… А там же нон-стоп, свет не включают – хочешь выходи, хочешь заходи. Ну я и остался. Фильм показали снова тот же. Сейчас, думаю, новый фак покажут. Нет, выходит та же пара. Снова тоже самое. Люди встали и ушли, а я остался. Дождусь новенького, думаю, уплачено ведь.
– Русский подход…
– Ага. И что б вы думали? Снова тот же фильм и снова та же пара. Тут и я ушёл, не выдержал… Вадим Андреич, а ты был в Брюсселе?
– Да, кинули тебя голландцы. А до этого где был?
– Так здесь и был. Девушек смотрел под фонарями.
– И всё? Отметился б.
– Да зашёл к одной...
– К мулатке? – забеспокоился Гоша.
– Не… Там такая, в купальнике.
– Вот это молодец! – Капитонов хлопнул Колобашкина по плечу. – Мужчина! А то – контакты, контакты!
Колобашкин замялся.
– Да я, это… Дорого, короче.
– И сколько? – оживился Гоша.
– Полтинник. Пятьдесят гульденов. Я спрашиваю, а что будет на пятьдесят гульденов. Она – два, показывает.
Колобашкин растопырил два пальца, вроде как победу символизировал.
– Что – два, спрашиваю. Она говорит: фак и это…
Колобашкин покосился на Аню и теми же двумя пальцами ткнул себе в губы.
«Да, Вадя, вот ты и побывал в Амстердаме…»
КАПИТОНОВ поднялся в пресс-центр с твёрдым намерением позвонить Эдику. Отыскал свободный аппарат, набрал код Украины, Сергеевска и, неожиданно для себя, накрутил номер Гриненко.
– Привет!
– Привет! Ты где пропал?
– Да я в Гааге, в общем-то.
– …
– Алло, слышишь меня?
– Слышу. Шутки у тебя…
– Да я серьёзно – в Гааге, на конференции.
– А почему слышно так хорошо?
– Не знаю. Я тут не при чём.
– Ну и как там?
– Приеду – расскажу. Увидишь Дубинского – большой привет передай!
ГРУППА собиралась домой. Купив билет до Кёльна, укатил в Германию Гоша. Ирина Тростинская тоже объявила, что возвращаться домой вместе со всеми не намерена. На расспросы с деланной небрежностью – это у неё получилось плохо – ответила, что поедет через Амстердам, где её ждёт не дождётся бой-фрэнд. Снял, мол, для встречи номер в отеле «Америкен».
– Смотри ты, Мата Хари выискалась, – заметил Богдан.
Многие начали делать покупки, и Богдан с Аней принесли из антикварного салона портфель, сделанный из дерева, и старинную люстру. Была это даже не люстра, а огромный кованый обруч с подсвечниками – на таких мушкетёры в кино перелетали из одного конца трактира в другой. Капитонов осмотрел их покупки и наконец поверил: они – художники!
Сам Вадим купил пачку натурального французского «Gauloises’а» и, вспомнив «цветочек аленький», присовокупил к багажу луковицу тюльпана сорта «Ауде Керк».
Всех сразил Валерий Алексеевич Колобашкин. Причём двумя неравнозначными ударами. Сначала, вернувшись из похода в город, он представил на всеобщее обозрение маленькую замшевую коробочку, в которой уютно устроилось тонкое золотое кольцо с бриллиантом. Камешек был не больше макового зерна, и всё же…
– Откуда деньги, Валера? – спросил Капитонов, который никогда и никому подобных вопросов не задавал.
– А-а, – беспечно отмахнулся научный сотрудник. – Назанимал в институте перед поездкой… Потом разберусь как-нибудь. Бриллианты – это символ Голландии.
Во второй раз он явился в костёл с торжествующим видом и установил на видном месте коробку.
– Смотрите все!
Из коробки он извлёк стеклянный шар на подставке. Внутри шара расположилась в глицерине лепная композиция в стиле фэнтэзи – огромный дракон распростёр крылья над старинной крепостью. Если повернуть маленький ключик, над драконом и крепостью взмывали серебристые блёстки и звучала музыка. Когда Колобашкин назвал цену сувенира, на кухне повисла гнетущая тишина – шарик стоил в полтора раза дороже кольца с алмазом.
– И… зачем это?
– Как зачем? Приду с работы домой, сяду, похлопаю по шару – нервы успокаивает. Дракон – это символ Голландии.
ГААГА готовилась к Рождеству. На улицах, чуть выше голов прохожих, замерцали крохотные разноцветные огоньки. В магазинах продавались свечи – от маленьких, не больше мизинца, до огромных, в несколько килограммов весом.
Начались распродажи. На дверях некоторых лавок появились вывески – «Всё – по 25 гульденов!» Распродажу Капитонову довелось видеть и на гаагском рынке. В плотное кольцо сбились здесь пожилые люди, в большинстве – женщины. Человек в центре доставал из высокой картонной бочки разрозненные предметы одежды и белья. Всё уходило по цене один гульден. Право на покупку имел тот, кто первый изъявил готовность вещь приобрести. Скандалов не было, напротив – толпа пребывала в благодушном и весёлом настроении.
В последний раз они гуляли по городу. Миновали престижные кварталы, где к особнякам примыкали палисадники с экзотической, яркой и в эту пору года, растительностью. Добрались до Схевенингена.
Аня отставала и морщилась – «Носки! Мне нужно поменять носки». Услыхав о проблеме, поморщился и Капитонов. «Тут сам дошёл до скотского состояния в таких условиях, а девке, женщине молодой каково?!»
В центр района, с ресторанами и залом аттракционов, с отелями и казино «Holland», идти не хотелось. Они свернули в неширокую улочку, полого уходящую к морю. По обе стороны – вездесущие магазины.
Давал себя знать голод, и компания намеревалась отыскать на берегу подходящее место для обеда. Колобашкин нырнул в магазин и вышел оттуда с хлебом. Капитонов нёс в пакете две последние банки тушёнки, которые Гоша торжественно вручил ему накануне своего отъезда.
– Подождите, – взмолилась Аня. – Придётся купить. Я сейчас.
Управилась она быстро. Из магазина вышла, заталкивая в карман пару носков в целлофановой упаковке.
В этом месте они оказались впервые. На открытом пустынном месте высился одинокий памятник. У моря, напряжённо вглядываясь в горизонт, стояла простоволосая женщина. Жена моряка, мать? Какая, впрочем, разница. Она ждала.
Памятник окаймлял невысокий парапет с устроенными внутри скамейками. Чем не подходящее место для пикника?
– Ну вот и всё. Завтра по автобусам и – прощай, Голландия!
– Жалко, – вздохнула Аня.
– Я б здесь остался, понравилось мне, – сказал, нарезая хлеб, Колобашкин. – Жаль, так и не нашёл, кто у них тут лесами занимается.
– Молодец! А кто в Харькове долги отдавать будет? За драконов за твоих.
– А мне здесь не очень, – пыхнул самокруткой Вова. – Дома лучше.
– Дома – страшнее.
Это сказал Богдан. В Украине уже вовсю звучало тревожное как набат имя – Гонгадзе. Оправившаяся от былых шоков власть укреплялась, всё решительнее отказываясь от заигрываний со своим народом. Чиновник набирал дореформенную силу. Свободы, разговоры о которых так кружили голову в конце восьмидесятых, остались не больше чем мифом.
– Дома – там понятней. А здесь? Что мы видели здесь? Антураж? Кто понял, как они живут? Чем? И вообще кому мы здесь нужны?
Это сказал Капитонов.
– Мы и дома никому не нужны, – отрубил Богдан. – Правительству, в смысле. Не нужны, пока не посягаем на их кормушку. Может, это и к лучшему. Нельзя постоянно кивать на них, нужно и самим что-то делать. Раз уж так получилось – уже не Советский Союз, но ещё не Голландия.
– Вадим Андреич, а ты был в Брюсселе? – встрепенулся Колобашкин.
– Нет, мама не пустила.
Надсадно кричали чайки. Внезапно выглянувшему солнцу серебристым блеском ответило море.
– Я сейчас.
Аня отсела на соседнюю скамью и принялась разуваться, приготовив купленные носки. Трогательно мелькнули розовые ступни.
– А ты зашвырни их в море! Пусть знают! – сам того от себя не ожидая, посоветовал Капитонов, заметив, что девушка ищет взглядом, куда бы устроить носки старые.
Аня посмотрела в сторону прибоя. Эколог в её душе победил, и она направилась к замеченной урне.
«Полнейший туман у меня в голове, – отметил Капитонов. – И неясно, отстоится ли? Что я напишу Дубинскому? С проблемами конференции я разобрался, но оказывается, что это – далеко не главное. Не представляю даже, как я начну статью…»
Аня вымыла руки и взяла бутерброд, усевшись на скамью и удовлетворённо вытянув ноги.
– А вы заметили, что здесь везде хорошо пахнет? – сказала она. – Что мне здесь понравилось, так это запахи.
«Вот! – воспрянул Капитонов. – Вот, лучшего начала для статьи и не придумаешь. Я так и сделаю, так и начну – В Голландии поражают запахи…»