В предрассветных сумерках возвышаются подсвеченные башни Кремля. У гостиницы «Россия» замерли краны. Демонтаж идет полным ходом, скоро об этом знаменитом здании останутся только воспоминания. Как раз такими воспоминаниями делится мой спутник: ему приходилось жить в гостинице «Россия», и тогда он любил гулять здесь, по старой Варварке, наслаждаясь видом самых древних в Москве зданий – Старого английского двора и Палат бояр Романовых. Рассказ сопровождается обширными историческими комментариями:
– Эти белокаменные палаты – единственная постройка, сохранившаяся от большой усадьбы бояр Романовых, время основания которой ученые относят к концу 15 века. Она обозначена уже на первом плане Москвы 1597 года. Дом построил Никита Романович, сын того самого Романа Юрьевича, давшего начало династии Романовых, брат Анастасии Романовой, ставшей супругой царя Ивана Грозного, и дед первого царствующего Романова – Михаила Федоровича, который по преданию родился именно в этой усадьбе. В середине 19 века, император Александр II решил устроить в своем родовом гнезде музей «Дом бояр Романовых», один из первых музеев Москвы…
Иногда мне кажется, что этот гражданин Европейского Союза знает историю моей родной страны лучше меня. Хорошо, что мне, по крайней мере, известно, что вырастающий из полутьмы Собор Василия Блаженного построен в честь победы Ивана Грозного над татарами.
Мы выходим на пустынное пространство Красной площади. Странно видеть это всегда кишащее туристами место таким тихим и почти безлюдным.
– Вы видите – никого нет. Вся эта царственная красота только для нас!
– Конечно, а еще для них и для них, – с иронией отвечаю я, показывая на две одинокие парочки в разных концах площади.
Для второй половины сентября утро необычно холодное. Мы почти не спали ночью и еще не завтракали. Тем скорее нас пробирает озноб. Нужно найти место, где можно согреться и поесть. Все ближайшие кафе еще закрыты. К счастью, около входа в Александровский сад есть круглосуточный «Макдоналдс». Я была там дважды: один раз ¬¬– с моей подругой из Америки, и второй – с группой преподавателей и студентов из Дании. Мы поспешно идем туда. Мой друг обращает внимание на конную статую маршала Жукова, его взгляд привлекли растоптанные фашистские знамена под ногами коня.
– Gott sei Dank, что фашизму не дали распространиться! – замечает он.
– Gott sei Dank, что мы через две минуты будем в тепле! – радуюсь я.
Сервис в «Макдоналдсе» потрясающий: малочисленный отряд сонных парней и девушек не успевает выполнять заказы. Образовалась внушительная очередь, состоящая, в основном, из молодых не совсем трезвых людей. Минут через пятнадцать-двадцать мы всё-таки дождались завтрака. После омлета с ветчиной и горячего чая приятная волна новой энергии разлилась по телу. Однако тяжесть в голове напоминает о бессонной ночи.
– Ах, если бы теперь немножко поспать! – мечтаю я.
– Вы и так, наверное, хорошо выспались ночью…
– Я спала всего один час! Вы же знаете, в поезде невозможно было уснуть!
– Я подумал, что Вы хорошо спали, потому что из поезда Вы вышли красивая, как роза, ¬¬– улыбается он.
Это шутка или комплимент? Мой друг говорит, что любит играть словами, и, по-моему, у него неплохо получается.
– У нас впереди длинный день, надо вздремнуть. А мы как бездомные: нам даже поспать нормально негде, – жалуюсь я, кладу голову ему на плечо и закрываю глаза.
– Мы бездомные! Как romantisch! – восклицает он.
Не могу удержаться от смеха, хотя нет ничего смешного. Что может быть романтичного в бездомной жизни? Мне кажется, что это – нищета, грязь и страдания. Но как представляет себе бесприютные скитания этот человек, живущий в просторном красивом доме на берегу Дуная? Я стараюсь посмотреть на ситуацию его глазами, такими голубыми и немного лукавыми.
– Конечно, бродячие музыканты, менестрели, странствующие рыцари, – вдруг осеняет меня.
– Да, пьянящее чувство свободы…
С этой иллюзией мы пытаемся заснуть. Но не проходит и пяти минут, как над нами раздаётся грубый голос охранника: «Здесь нельзя спать!» Вот она, вся прелесть бездомной жизни: негде голову преклонить сыну человеческому!
Уже около восьми часов. Мы выходим на улицу и погружаемся в бодрящую свежесть сентябрьского утра. Небо еще бледно голубое, вдоль линии горизонта почти белое. Восходящее солнце играет лучами на башнях из красного кирпича. Невольно вспоминается заученная с детства песня: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…». Мы быстро идем в ногу вдоль мини-канала со скульптурными группами по сюжетам русских сказок. Перед нами журчат полусферы фонтанов, и белеет «восставшее из пепла» здание Манежа. Последний раз я была здесь еще до пожара.
– Куда же мы пойдем? Третьяковская галерея откроется только в 10.00.
– Пойдемте туда, – мой спутник указывает на гигантские золотые купола Храма Христа Спасителя.
Еще один символ победы, к сожалению, до основания разрушенный большевиками, поэтому лично для меня эта огромная церковь стала символом искалеченной судьбы России. Тем не менее, именно как памятник победы объединенной христианской Европы над безбожием революции и антихристом Наполеоном задумал постройку Храма Христа Спасителя император Александр I. Идея возникла после подписания акта Священного Союза, по которому католический австрийский император, протестант король прусский и православный русский царь составили Троицу правителей Европы. После скоропостижной смерти Александра I и спорного обвинения в растрате архитектора Витберга постройкой храма занялись Николай I и выбранный им архитектор Константин Тон. Идеологическая концепция и проект храма были несколько изменены. Главный собор страны достраивали при царе-реформаторе Александре II, погибшем от рук террористов, освящение же храма было включено в церемонию коронации Александра III. Удивительно, что в наше время восстановление храма заняло всего пять лет. Сейчас немного издалека мы любуемся великолепным результатом этой ударной стройки: храм Христа Спасителя, подобно самому Мессии, в новом величии и славе восстал из небытия, победив смерть и забвение. Мой друг фотографирует ослепительно сияющие на солнце купола через вуаль желто-зеленой листвы.
***
Цель нашего сегодняшнего путешествия – другая удивительная церковь, которой уже почти 900 лет. Она считается самым совершенным творением владимиро-суздальской белокаменной архитектуры.
Когда после двухчасовой поездки мы вышли во Владимире, мой друг был, очевидно, настолько счастлив, что посмотрел на весь мир, включая меня, по-новому.
– Вы сегодня очень элегантны. Черный цвет Вам идет, – это по поводу моего старого платья, которое однажды повидало Берлин и неоднократно местную химчистку.
– Вы знаете слово «льстить» – «schmeicheln»?
– Das ist kein Schmeicheln! Это не лесть! – возмущается мой галантный спутник.
Видно мой неблагодарный ответ на комплимент не выходит у него из головы, потому что через несколько минут он возвращается к той же теме:
– Льстить – это плохо?
– Думаю, да. Мы же с Вами уже говорили, что комплимент – это победа вежливости над честностью.
– Я помню! Но Вы привыкли?..
– К чему?
– К лести.
В какую нехорошую ситуацию я попала, стараясь быть скромной. Отныне на все комплименты буду отвечать просто «спасибо», а сейчас скажу правду:
– Да, привыкла, но мне всё равно приятно.
Хитрая улыбка на лице моего друга заставляет меня думать, что он ожидал именно такого ответа.
Сейчас мы едем к нашей заветной цели в пригородном автобусе. Среди разноголосой болтовни селян и дачников я едва слышу шепот моего спутника: «Я чувствую радостное волнение!» и снова немного позже: «Волнение растёт с каждой минутой! Это как перед Рождеством, когда не знаешь, что получишь в подарок».
Добравшись до села Боголюбова, мы узнаём приятную новость: до чудо-церкви нужно идти полтора километра пешком по неасфальтированной ухабистой дороге. Как я преодолею этот путь на семисантиметровых каблуках?
Время незаметно приближается к часу дня. Погода чудесная. Тёплый ветер ласково треплет волосы. Яркое солнце заливает светом голубые купола Свято-Боголюбского монастыря. Во второй половине 12 века на этом самом месте сын Юрия Долгорукого князь Андрей построил свою резиденцию. Он не захотел жить в выделенной отцом вотчине недалеко от Киева и обосновался на родной земле рядом с рекой Клязьмой. Уходя из-под отцовского крова, князь взял с собой уникальную чудотворную икону Богоматери. Эта святыня была привезена в Киев из Константинополя около 1130 года в качестве дара Юрию Долгорукому. По преданию она написана святым евангелистом Лукой прямо на доске того стола, за которым обедали Иисус Христос со своей Пречистой матерью и праведным Иосифом. Князь Андрей, в дальнейшем прозванный Боголюбским, считая икону своей покровительницей, богато украсил её и поместил в построенный им в 1158–1161 годах Успенский собор во Владимире, новой столице северо-восточного княжества. По желанию благочестивого князя было написано "Сказание об иконе", где она уже именуется Владимирской. В сказании повествуется о связанных с ней чудесах, о ее повсеместном почитании, а также о её помощи в военном походе на волжских булгар. Перед сражением молился князь Андрей пред безмятежным ликом взирающей на него Богоматери: "Всякий, уповающий на Тебя, Господи, не погибнет". Булгары были разбиты. Но, к сожалению, летом 1174 года чудотворная икона не смогла уберечь князя от беды: в результате заговора бояр Кучковичей он был убит в своем загородном дворце, прямо здесь, где теперь сверкают белизной постройки Свято-Боголюбского монастыря.
Чтобы выйти из села, нужно пройти вдоль монастырской стены и свернуть направо. Молодой парень из местных жителей добровольно вызвался быть нашим проводником. По его словам, он работает автомехаником и в свободное время любит водить туристов по окрестным достопримечательностям.
– Со всего мира приезжают люди, чтобы посмотреть на удивительный храм. Только во время весеннего половодья до него иначе как на лодке нельзя добраться. Зато как красива церковь, окружённая со всех сторон водой; она похожа на возникшее из зеркальной глади сказочное видение! – с гордостью рассказывает наш гид-любитель, когда мы выходим на заливные луга за селом.
Надо быть выдающимся мастером слова, чтобы описать прекрасный пейзаж, представший перед нами. Однако боюсь, что даже самые точные слова не могут передать сложную гамму ощущений, вызванных неземным покоем и идеальной красотой вокруг. Необъятный простор, высокое голубое небо, всё еще пышная трава, на которой хочется полежать, – и вдалеке на округлом холме сквозь позолоченную листву деревьев белеет тонкий силуэт церкви Покрова на Нерли. Образец совершенной, возвышенной красоты со стремительно взлетающими вверх стенами и выразительными, как широко раскрытые глаза, порталами и окнами. Теперь, когда мы подходим всё ближе, и церковь вырастает подобно разгорающейся свече, я тоже начинаю чувствовать радостное волнение. Простота и гармония её форм поражают меня до глубины души. Она кажется такой лёгкой, словно парящей над берегом. Только гениальные люди с Божьего благословения могли создать такое чудо.
Церковь была построена в 1165 году в честь победы над волжскими булгарами и в память о сыне Андрея Боголюбского Изяславе, погибшем в том же походе. Нам поведала об этом древняя летопись, она же указывает на необычайно короткий срок строительства: «Cего же лета сын его первый Изяслав Андреевич ко Господу отъиде…Cей же великий князь Андрей, аще печалию о скончавшемся сыне, яко человек объят быв, и скорбяше…более в богоугодные дела поощряшеся; ибо Боголюбския обители, яко поприще едино, на реке Клязьме, в лугу, нача здати церковь во имя Пресвятыя Богородицы честнаго ея Покрова, на устье реки Нерли… оную церковь единым летом соверши и обитель монашествующим при ней содела». Обычно подобное строительство занимало три-четыре сезона. Возводили церковь мастера из Европы под руководством северо-итальянского архитектора, присланного от императора Фридриха Барбароссы. Новые зодчие перенесли стиль и приёмы романской архитектуры на русскую землю. Были заимствованы навыки добычи, обработки и строительства из белого камня, но в результате творческого поиска у русских дворцов и храмов появились совершенно новые индивидуальные черты: композиция усложнилась, пропорции стали более стройными, фасады стали украшать узорными рельефами.
Представив общеевропейскую строительную дружину Андрея Боголюбского – «из всех земель все мастера», я подумала, что мой друг с его тонким художественным вкусом, знанием восьми языков и уникальной деловой хваткой мог бы быть одним из руководителей этой многонациональной творческой команды. Я некоторое время наблюдаю, как он беседует с нашим проводником. Они ушли немного вперёд. Местный парень, невысокий, немного стеснительный, говорит негромко и неторопливо, почти не использует жестов. Мой друг по сравнению с ним просто великан, его большие загорелые руки описывают в воздухе воображаемые формы, словно он пытается объяснить собеседнику сложный архитектурный проект. Кажется, что он знаком с этим деревенским парнишкой уже давно, и у них накопилось много интересных тем для обсуждения. Такому совершенному умению общаться можно только позавидовать.
Извилистая дорога привела нас к дверям храма. К сожалению, прекрасные фрески, составлявшие его внутреннее убранство, не сохранились; они были утрачены при неудачной реставрации в 1877 году. Среди пустых стен мы молча осматриваем немногочисленные иконы и останавливаемся у церковной лавки, где также продаются открытки с изображением храма. Мы покупаем несколько штук на память. Наше паломничество можно считать завершенным, но сердце по-прежнему полно ожидания новых радостных открытий.
Мы возвращаемся к Свято-Боголюбскому монастырю. Справа вдоль нашего пути вытянулась шеренга стройных тополей. Это лесополоса, охраняющая покой боголюбовских лугов от проходящей рядом железной дороги. Листья тополей трепещут на ветру, и я с упоением вслушиваюсь в их шелест.
– Я обожаю этот Ger;usch! – с чувством восклицает мой друг.
– Этот Ger;usch по-русски называется «шелест листьев». Только представьте: тысячи и тысячи, миллионы листочков колышутся на ветру, касаясь друг друга, и создают эту прекрасную музыку, гимн общей гармонии и постоянного движения!
Затаив дыхание, мы слушаем и с восхищением смотрим, как тополя, словно покрытые лоскутками золотой ткани, покачиваются на фоне бирюзового неба; и хочется растянуть этот драгоценный момент времени до бесконечности…
– Какое удивительное название у этого места: Боголюбово! Вы хорошо знаете русский язык и, наверное, уже заметили два корня в этом слове? – спрашиваю я своего друга.
– Конечно: «Бог» и «любовь».
«Великолепный пейзаж, чистый теплый воздух, переполняющее душу счастье – всё это есть проявление Божьей любви,» – с благодарностью думаю я и пытаюсь вспомнить стихи из тринадцатой главы Первого послания Апостола Павла к Коринфянам: пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится, а любовь никогда не перестаёт…
Через час мы уже в центре Владимира, у входа в Дмитриевский собор. Он очень похож на церковь Покрова на Нерли. Те же благородные, устремленные вверх формы русской романики 12 века – живая проповедь в камне. Только белокаменный фасад украшен более затейливо. Дугообразные арки входных дверей испещрены рельефными узорами. Над ними идет роскошный пояс, состоящий из колонок и столбиков, а между колонками помещены изображения человеческих фигур, фантастических животных и растений. Подобные рельефы мы видим и в верхней части фасада между узкими удлиненными окнами: львы, пантеры, грифоны, диковинные птицы и цветы. Кого и чего тут только нет! Даже библейский царь Давид и Александр Великий представлены здесь.
У собора группа дошкольников знакомится с архитектурным наследием родного города.
– Ребята, посмотрите на первую правую колонку от центрального окна, – призывает малышей экскурсовод, – видите величавых львов и тигров? Они словно охраняют храм. Затем цветок с листочками, снова цветок и потом человек на коне – это Геракл совершает подвиг…
Некоторое время мы вместе с детьми послушно поднимаем головы и рассматриваем ряды причудливых узоров, слушая пояснения гида. Потом мы исследуем внутреннюю часть собора. Здесь, как и в церкви Покрова на Нерли, нет фресок, нас окружают голые белокаменные стены.
«Собор был построен в 1197 году при Владимирском князе Всеволоде Большое Гнездо и посвящен его Святому покровителю Димитрию Фессалоникийскому. Стены собора украшают более тысячи резных рельефов…», – читаю я на стенде в центре собора и погружаюсь в размышления о бесконечных вереницах людей из разных поколений, которые со своими мыслями и чувствами в течение многих веков входили под своды этого храма. Здесь, как в шахте, слоями хранится неосязаемый и неоценимый исторический материал, сложившийся из человеческих радостей и трагедий.
Из глубокой задумчивости меня выводит внезапное столкновение с телом внушительных размеров. Я негромко вскрикиваю и слышу ответное восклицание:
– Habe ich Ihnen weh getan?! Я сделал Вам больно?!
Оказывается, мой друг, полностью занятый съемками купола, сделал шаг назад, не глядя, и буквально чуть не наступил на меня. Я вижу тень тревоги в его голубых глазах, которые здесь в полумраке собора кажутся ярче, чем лазурное небо на улице.
– Нет, не больно, просто неожиданно…
***
Больно было через два дня, когда мы ехали на вокзал. Такое ощущение как будто в груди что-то сжимается. Поезд моего друга должен отправиться через 45 минут. Мы сидим на заднем сидении в такси. Это еле живая машина, которой, по меньшей мере, лет тридцать. В данный момент она заглохла, и имеются все признаки ее скорой смерти. Водитель встревожено суетится у капота, пробуя все возможные средства реанимации. Можно спокойно поговорить наедине. Мой спутник поднимает руку и очень легко, почти неосязаемо, касается моей щеки:
– Большое спасибо за гостеприимство…
У него влажные глаза. Наверное, из-за температуры. Он уже два дня болеет гриппом.
К счастью, машину удалось вернуть к жизни, и мы вовремя добрались до вокзала.
В купе мы одни. Мой друг мечтает, чтобы у него не было попутчиков, потому что, когда мы вместе ехали в Москву, невозможно было уснуть из-за подвыпивших мужиков: сначала – громкие разговоры, а потом – ещё более громкий храп.
– Даже и не мечтайте! У Вас будет, по крайней мере, один попутчик. Нижние полки всегда раскупают.
– Тогда пусть это будет молодая разговорчивая девушка. Мы будем всю дорогу общаться.
– Посмотрим, кто придет…
Они не заставили себя долго ждать: бабушка и её четырехлетняя внучка, бойкая красивая девочка с русыми косичками. Она сразу, как дома, начала раскладывать свои игрушки. Коричневый плюшевый мишка удостоился почетного места на столике у окна.
Стало трудно разговаривать. Во-первых, из-за суеты вокруг, во-вторых, из-за того, что у меня словно ком в горле застрял. Однако столько всего хочется сказать!
До отправления остается 8 минут.
– Посижу еще две минуты, – говорю я в надежде, что смогу высказать хотя бы часть того, что чувствую.
Почему так трудно?! Ладно, сделаем просто упражнение на перевод.
– Как правильно сказать по-немецки: «Вы счастливый человек и щедро дарите лучи своего счастья всем окружающим»?
– Спасибо, – отвечает он, и мы вместе переводим эту фразу.
Теперь пора идти. Я резко встаю, торопливо говорю «До свидания» и, едва услышав его «Пока», выхожу из купе. Оказавшись на перроне, я подхожу к окну, у которого скучает плюшевый мишка, и машу рукой. Мой друг машет мне в ответ и посылает воздушный поцелуй. Сцена прощания получилась по всем правилам жанра.
До отправления остается 4 минуты. Не хочу видеть, как уезжает поезд, поэтому быстро иду к зданию вокзала. Там обычная толпа: женщины с детьми, бабушки с сумками, несколько военных, цыгане. Электронные часы на стене показывают 18.15. Поезд, наверное, тронулся. Счастливого пути!
Выхожу на привокзальную площадь. Надо взять такси, ведь в 18.30 я должна быть в другом месте, где меня очень ждут. На стоянке много машин с черными шашечками. Сейчас выберу самую новую, а то из-за той старой рухляди могли бы опоздать. Вдруг я вновь чувствую ту же странную боль, такое ощущение как будто в груди что-то сжимается. «Мне нужно увидеть его прямо сейчас, я забыла сказать ему что-то очень важное», – молнией сверкает в мозгу. Не успев осознать всё безумие своего намерения, делаю резкий поворот на 180 градусов. Таксист на вишневой иномарке, с которым я уже собиралась заговорить, от неожиданности выронил сигарету.
Я бегу обратно к зданию вокзала. На моем пути, как элементы полосы препятствий, возникают женщины с детьми и бабушки с сумками. Электронные часы на стене показывают 18.22. Поезд уже ушел, но непреодолимая сила заставляет меня выскочить на перрон. Смотрю и не верю своим глазам. Это чудо: поезд стоит! В этот момент меня охватывает глубокое волнение, скорее страх, даже во рту пересохло: поезд может тронуться в любую минуту, успею ли я добежать до восьмого вагона? Проводники стоят на поднятых подножках с красными флажками в руках. Они заметно скучают из-за вынужденной задержки, но мой стремительный галоп вдоль платформы кажется им забавным развлечением, некоторые не скрывают усмешек: «Все равно не успеет…»
Как я счастлива видеть черную цифру 8 на белой прямоугольной табличке, хотя обычно абсолютно равнодушна к числам, они мне кажутся скучными. Только бы успеть добежать до окна, где скучает плюшевый мишка!.. Вот оно! Стучу в окно. Мой друг поднимает голову, он, кажется, набирал SMS-сообщение. На его лице радостное удивление. Вне себя от волнения я пытаюсь жестами объяснить то, что не могла раньше сказать словами. Тот, кого мне так хотелось снова увидеть, улыбается, встает и быстро идет к выходу из вагона. Я бегу в том же направлении. Он уже в тамбуре, я – внизу на перроне. Между нами стоит проводница и понимающе улыбается.
– Они так не пунктуальны! Я думала, что Вы уже уехали, – выпаливаю я, не задумываясь.
– Когда мы поедем? – тоже очень странный вопрос. Откуда я знаю?
– Один из проводников еще не дал сигнал готовности к отправлению. Мы ждем этого сигнала, – приходит на помощь приветливая проводница.
– Вы получили моё SMS-сообщение? – спрашивает меня мой друг.
– Нет еще… Я забыла Вам сказать что-то очень важное: пожалуйста, берегите себя! – взволновано говорю я.
– Да-да, надо беречь здоровье. Оно у нас одно, – соглашается он, хотя вчера с температурой ездил в Суздаль.
– Как по-немецки «беречь себя»?
– «Sich schonen», – ответ тихий и не очень уверенный.
– Как? – чтобы лучше слышать, я встаю на самый край перрона. Мой друг наклоняется ко мне над рукой проводницы, словно над шлагбаумом.
«Внимание! Поезд «… – Санкт-Петербург» отправляется с первой платформы. Просим отойти от края перрона», – это объявление звучит не в первый раз, поэтому я его игнорирую. Но поезд действительно трогается с места и начинает медленно набирать скорость. Колеса угрожающе грохочут слишком близко, приходится сделать шаг назад.
– Берегите себя! – еще раз повторяю я, но уже не вижу лица моего друга, а лишь прощальный жест его руки.
Настойчиво звонит мой мобильный телефон. Меня ждут. Да-да, скоро буду…
Мне не хочется идти через людный вокзал, поэтому я сворачиваю в ближайший двор, окруженный пятиэтажками. Здесь тихо и уютно: скамеечки, качели и островки по-осеннему ярких кленов и берёз, купающихся в ласковых лучах вечернего солнца. Как жаль, что часть великолепного пестрого наряда уже валяется на земле, и я, не задумываясь, наступаю ногами на эту былую роскошь. Каждый мой шаг сопровождается скучным, безжизненным шорохом… шелест листьев…