Отчуждение
Двадцать лет со дня смерти поэта Тимура Назимкова
Смерть этого парня разрушила то всечеловеческое единство, которое я тогда ощущал. Это единство заставило меня практически бросить школу. Нет, на некоторые занятия я еще ходил, но, просыпаясь к одиннадцати-двенадцати утра, поспевал уже не на многие. И только на те, где не спрашивали, где не терроризировали учеников. Однажды Тимур как-то даже зашел за мной после уроков. Не помню уже, куда мы с ним собирались. Помню, что мне было приятно увидеть его взрослую, большую фигуру в узеньком школьном коридорчике. Вспоминаю сразу свое глубокое детство, когда в детском саду, ожидая мать или бабушку, я неожиданно увидел своего старшего брата. Я подлетел к нему – меня пора было забирать.
- Чего радуешься, дуралей? – приветствовал меня брательник, – я не за тобой.
Оказалось, братик «клеил» в саду какую-то смазливенькую воспитательницу и до меня ему не было дела.
Одноклассники, увидев Тимура, выказали мне неожиданное почтение:
- Это кто такой? Откуда ты его знаешь?
Тимур ростом был пониже меня, но выше их всех. Он был действительно взрослым человеком, и дружба с ним здорово повышала мой авторитет.
Прогуливая уроки, или просто по вечерам друзья собирались у меня играть в карты. В очко. Как-то к нам присоединился и Тимур. Как всегда в компании он много шутил, смеялся, импровизировал. Интересна реакция ребят: в его присутствии они немного смущались. То ли потому, что он был слишком общителен, а они – все по натуре немного гопники – не привыкли к такому активному общению, к нормальной человеческой речи. То ли крупные габариты Тимура некоторым образом их сковывали. Тимур был высокого роста, в юности строен, но к моменту нашего знакомства начал толстеть. Однако занятия тяжелой атлетикой в прежние годы сохранили ему крепкую руку и вообще крепкое телосложение.
(Одна из его шуток: как по-английски «птичка»? Ответ: «Е бет» (искаж. a bird (англ.)).
Познакомил нас мой одноклассник Андрей Шпагин, который некоторое время был его соседом по лестничной площадке. Оказалось Тимур жил со мной практически в одном дворе. Мы сидели у него дома на кухне и, кажется, пили водку. (Я начал пить с девятого класса, и хотя купить выпивку была проблема, но я был высокий и здоровый на вид и мне чаще всего беспрепятственно продавали). Тимур же неоднократно говорил, что в отличие от нас со Шпагиным сначала начал «валандаться» по женщинам, а пить начал гораздо позже, да по-моему так никогда сильно и не полюбил возлияния. С самой первой встречи он почему-то посчитал меня худым, да еще, возможно справедливо, зачислил в «интеллигенты». Он понимал, что к восемнадцати годам я успел кое-что прочитать и кое о чем составить представление. Поэтому частенько делился со мной написанным. Помню его статью о «Печальном детективе» Виктора Астафьева, написанную полублатным языком. Кажется, она так нигде и не была опубликована.
В первую встречу я, слегка запьянев (тогда много не надо было) в шутку сказал:
- Неплохо бы сейчас в грязи извазюкаться. Поваляться в луже…
Но Тимур, кажется, воспринял это как некое пьяное откровение и обмолвился, слегка осуждая:
- Ага, мечта пьяного интеллигента.
Мы как-то пытались продавать кассету с записями его песен. Как сейчас помню его гитару с темброблоком, для нас это было почти Ibanez или Gibson. Он подключал ее к колонкам и зарубал на полную громкоcть что-нибудь типа Smoke on the water. Пытался он учить игре на гитаре и меня. Но поняв, что удивить меня аккордами Em или А у него не получится, быстро оставил это занятие. В одной его песенке был замечательный проигрыш, который я тогда выучил и помню до сих пор. А его альбом, по-моему единственный, мне по-настоящему очень нравился. Я его переписал к себе на кассету и долгое время он был у меня в лидерах по числу прослушиваний. Хотя музыкальные вкусы у нас были разные: Тимур – это «Машина времени», я – «Аквариум». В те годы я практически не знал классического тяжелого рока, слушал только русский рок петербургского разлива. «Deep purple», «Led zeppelin» и др. узнаны мною через Тимура Назимкова.
(У его друзей в Новосибирске в дверном звонке была мелодия «Smoke on the water»).
Тогдашняя продажа кассеты с его песнями вылилась в унизительнейшее попрошайничество. Сама кассета стоила четыре рубля, за записанный на нее альбом Тимур наценил ее на десять копеек. Продавал какому-то знакомому механику из кинотеатра «Совкино». Мы долго ждали его в арке на проспекте Мира, потом лазили по лестницам в темном кинотеатре. Наконец, Тимур его отыскал, но тот передумал покупать. Тимур сбросил цену до четырех рублей, но механик упрямился. Кассета так и не была куплена.
Тимур был связан с Новосибирском, у него были там друзья, «друзья-наркоманы», как он выражался. Неоднократно в разговорах он упоминал об этих друзьях, говорил о том, как поедет в Новосибирск и там «оторвется». И однажды поехал. Вернувшись, он зашел ко мне. Мы долго сидели, молчали. Он ничего не рассказывал. Я так и не понял, зачем он приходил. Я его спросил:
- Ну, как понаркоманил с друзьями?
Но он только отмахнулся.
Потом, уже у себя дома он поведал, что в Новосибирске чуть не изнасиловал женщину. В какой-то наркотической одури он набросился на нее, его сталкивали, отбрасывали, но никто не мог с ним справиться. Женщина кричала (все это были его знакомые). И только в последний момент, как он рассказывал, у него в мозгу вспыхнула мысль: «Если я это сделаю, меня посадят». И он отступил. Потом он узнал, что эта подружка спала со всеми его друзьями, но почему не захотела с ним, он так и не понял.
Как-то зайдя к нему домой, я увидел, что они играют со Шпагиным в гомосексуалистов. Заключалось это в том, что Тимур носился за Андреем по всей квартире, нещадно лупя его здоровенными кулаками (видимо, изображая объятия), а упорный Андрюха сопротивлялся, уворачивался, а иногда и сам норовил вмазать. О гомосексуализме и речи не было (я надеюсь).
У Тимура был здоровенный бен, и хотя в последнее время он стеснялся своего живота и одышки, тем не менее, женщины вызывали у него неизменный интерес. Они у него были, и наверняка, немало, и все-таки женщин ему не хватало.
Тимур однажды попросил Андрея Шпагина познакомить его с какой-нибудь девушкой. Наивный Андрюха ответил:
- Да я не знаю никого твоего возраста.
- А зачем мне моего возраста? Со своим возрастом я и сам познакомлюсь. Ты меня с девушками твоего возраста познакомь.
Еще раз о реакции моих друзей на Тимура – почему она была такой?
Однажды моя подружка С. (ныне тоже уже покойная), которая также частенько в школьные времена у меня бывала дома, познакомилась с Тимуром. Мы с С. сидели вдвоем, Тимур забежал на минутку.
- Ну что стоишь как лапоть, познакомь нас! – произнес Тимур что-то подобное. Я познакомил. И понеслось: Тимур не то чтобы соблазнял девушку, или хотя бы пытался заинтересовать ее (а она была очень красива. Самая красивая в школе). Я не знаю, что это было. Он был так возбужден, активен, увлечен собой, что после его ухода С., расширив свои прекрасные азербайджанские глаза, спросила:
- А что это было?
В другой раз, приведя Тимура к своему другу (Тимур собирал грампластинки и был в этом хобби большим знатоком, как мне кажется), я наткнулся на схожую реакцию. Когда мы с Тимуром ушли (Тимур купил у него какой-то редкий диск), друг перезвонил мне вечером и попросил больше не приводить к нему этого человека. Жаль, что я никогда вовремя не спрашиваю почему? Зато спрашиваю теперь. Спрашиваю у себя, и сам себе не могу ответить.
Тимур для меня – это еще и «колеса». Как-то вечером он вовсю на кухне бранился с матерью, причем бранился так, что мои «разборки» с мамой в свое время шедшие не на жизнь, а на смерть, показались мне воркованием голубков на жердочке. На кухне Тимура бились две энергетические сверхдержавы, и, наверняка, из-за какого-то пустяка. А я в это время у него в комнате наигрывал только что разученную «A hard days night». Тимур вернулся мрачный, словно у него была тысяча вечеров трудного дня одновременно. Похоже, время подходило принимать таблетку. Он уже давно сидел на «колесах» совершенно законно, по медицинским соображениям.
- Хорошо играешь, - угрюмо произнес он и заглотил какой-то оранжевый препарат. – Хочешь попробовать?
Я проглотил точно такое же оранжевое колесико.
- Молодец, - похвалил Тимур, - я думал ты откажешься. Через двадцать минут начнет действовать.
Но действовать начало через час, когда я вернулся домой, уже никакой реакции от таблетки не ожидая. Я еле-еле дополз до кровати, потом спустя какие-то полчаса на автомате открыл матери дверь, пробормотал что-то о больной голове и ушел в свою комнату. Состояние мне показалось совершенно жутким. Спать было нельзя и нельзя было бодрствовать. Не был ни видений, ни кошмаров, но мозг отключился полностью. Какое-либо минимальное соображение отсутствовало. Похоже, это было серьезное тормозящее. Видимо, этой дрянью в дурках напичкивают больных. Состояние прошло только к утру. И повторить не хотелось. Лучше уж набухиваться водярой да немного чудить, как это традиционно делается, чем вот так, от маленького, но всесильного оранжевого колесика. Так я решил тогда.
Как-то зимним утром по дороге на службу Тимур забежал ко мне – стало плохо с сердцем. Он попросил воды разбавить валокордин, я принес ему кипяток. Его чуть не вырвало:
- Балбес, кто же валокордин в кипятке разбавляет?
Я тогда, отстранясь от всякого школьного обучения, начал продумывать идею романа. Стихи я уже писал, буквально несколько месяцев оставались до моей первой публикации, но вот роман… Это было важнее и больше любого стихотворчества – так я тогда думал.
Главный герой романа – странный студент-химик, живущий в одиночестве в комнате, напоминавшей Тимуровскую: чуть-чуть неуютную, провонявшую сигаретами, с неумелыми живописными набросками на стенах. Ежедневно студент ходит в лабораторию, где ставит химические опыты, пытаясь вывести формулу человеческого существования. В конце концов, он создает некий раствор, соответствующий сути нашего бытия. Студент и сам не знает, что это такое. Раствор выведен на основе только химических законов. Возможно, он соответствует тому, что в обычной нехимической жизни мы называем словом «любовь», возможно, его можно окрестить понятием «примирение». Чтобы понять это, раствор надо испробовать на себе. И студент выпивает приготовленную им жидкость. На первый взгляд, кажется, ничего не происходит. Люди и вещи, слова и желания точно такие, как были прежде. Но, присмотревшись внимательней, студент замечает, что все, что он прежде знал, словно бы отстраняется от него. Троллейбус уходит от него вдоль по улице, кренясь неестественно набок, как будто не желая иметь ничего общего ни с ним, ни вообще с пассажирами. Профессор на лекции полуразмыт, почти привидение. Девушка, с которой он идет завтракать, отдалена от него; студент с трудом вспоминает даже ее имя. Между вещами, людьми, между всем человеческим проступает как будто какая-то предохраняющая стена, некий брандмауэр. И называется эта стена «отчуждение».
Что дальше делать с этим студентом я не знал. По плану он должен был, выпив жидкость, постепенно раствориться в воздухе, заражая отчуждением всю планету. Но на ум приходили некие нестыковки, с которыми я в силу малого опыта не умел справиться. Был май месяц, 1988 год. Пора выпускных экзаменов. Ко мне зашел Андрей Шпагин, смеясь, как обкуренный.
- Ты знаешь, что Тимур умер? – хохоча, еле выговорил он.
Я не знал.
- Сегодня хоронят. Прямо сейчас. Пойдем?
Не имея к счастью на тот момент большой поминальной истории, я надел светлую радостную рубашку, и до конца еще не веря Андрюхе, направился вслед за ним. В подъезде Тимура стоял стальной памятник, во дворе толпился народ, плакали какие-то девки. Я все не верил. Возможно, кто-то в Тимуровском подъезде действительно умер, а этот придурок Андрюха решил меня разыграть. И только когда вынесли гроб, и мать Тимура, обезумев, кричала над ним, все стало ясно. На кладбище я не поехал. Ездили потом, спустя год. Выпили на могиле Тимура водочки, спели две-три его песни. Я сыграл его классный лирический проигрыш. Кажется, его вовсю уже начали печатать в газетах, вышла вроде и книжка. А он лежал тут, под нами. В жизни, в общем-то, крепкий, здоровый, наверняка, талантливый человек. Так жаждавший хоть крохи признания. И так поздно это признание получивший.
Антон Нечаев
31 июля 2008 года
г. Красноярск
Написано по просьбе сотрудников Туруханского краеведческого музея