На веранде было тихо. Лес шумел, наполняя воздух шелестом листьев. Было в этом шепоте деревьев что-то успокаивающее, будто говорящее:
- Спи, усни, все в мире бренно; человек вместе со всеми своими мелкими заботами и страстями сгинет в небытие, а мы так и будем стоять, шелестеть на ветру ветвями, встречая восход и провожая закат, и равнодушно выслушивать пылкие признания влюбленных, делаемые под нашей сенью уже многие века. Те, кто клялись в вечной любви, кому казалось, что они никогда не умрут, давно уже сгинули в земле, став нашими корнями, зазеленев нашими листьями. Спи!.. Усни!..
На веранде большого просторного дома сидели четверо. Они знали друг друга давно и они давно не виделись. Солнце догорало где-то за лесом. Быстро темнело. На небе высыпали крупные – каких не увидишь нигде в городе – звезды. Было тихо. Где-то поблизости жгли костер, слышалось похрустыванье веток.
На веранде был накрыт стол. В вечерней прохладе пронзительно стрекотали сверчки.
За столом было тихо, беседа велась вполголоса. Не было того гомона, какой сопровождает обычно встречу старых кумушек, давно не видевшихся и у которых языки так и чешутся поскорее сообщить друг другу последние городские сплетни.
По разному у каждого складывались их жизненные пути, каждый по разному преуспел в жизни, но сейчас, встретившись вновь, они как и в дни далекой юности, были равны и взгляды их, устремленные друг на друга, не таили в себе недомолвок и недоговоренностей.
- Принеси-ка из комнаты магнитофон, Дима, - сказал лысоватый и самый щуплый из всех. Он казался старше своих лет.
- Да, я кстати привез последнего Фила Коллинза, - завопил во весь голос Дима – плотный и добродушный малый с курчавой шевелюрой, в своих черных широких штанах, смахивающий на Шуру Балаганова. Он всегда говорил много и громко, так что все вокруг всегда могли его услышать.
Белобрысый, хозяин дачи, лучше всех одетый, и, по-видимому, больше других преуспевший в жизни, снисходительно улыбнулся и ласково погрозил пальцем кричащему.
- Оня, обратился Дима к четвертому, до сих пор молчавшему. – Попей пивка!
Самый щуплый ничего не говорил, а только противно улыбался и одобрительно кивал своей лысой башкой.
- Дима, ты не меняешься!
На столе тем временем появились новые бутылки, закуска, собранная все тем же расторопным Димой и слегка ожившим под его воздействием, а может, и под воздействием чего более горячительного, хозяином.
Нужно сказать, что появление того укрепляющего бодрость и веселость всякого застолья средства – того, что в малых дозах лишь слегка развязывает языки, а в больших – укладывает собеседников под стол, было всегда нераздельно с появлением за столом все того же Димы, так что трудно было даже решить, что имеет довлеющее значение – тот ли таинственных дух, покоящийся на дне столь вожделенных для всякого пьяницы пузатых бутылок, - или, все же, сам Дима. Скорее всего, в представлении его ближайших друзей они давно слились воедино.
…Вино лилось рекой, воспоминаниям не было конца и пирушка четырех старых друзей затянулась далеко за полночь. Магнитофон заливался соловьем: «Greedece» и «Deep Purple», «Queen» и «E.L.O.», «Genesis» и «Dire Straights» - сколько картин юности воскресили вы, сколько видений былых дружб и ушедших симпатий возникло в сигаретном чаду и прошло парадом перед воспаленным бессонной ночью и вином взором участников дружеской пирушки – вся их жизнь предстала в эту минуту перед их глазами.
Сколько юных дев, из-за которых в свое время произошло столько обильных жестоких драк, повод к которым давно забыт, а сюжет утерян, а вместо этого осталось одно только чувство единения, святости и нерушимости уз, крепость и реальность их – имеющих свои корни в чем-то давно минувшем!
Сколько пронизанных терпкой ностальгией воспоминаний пронеслось и развеялось в горьком чаду этой ночи! Магнитофон перекрывал их всех и в пылу спора пирующие подчас не слышали самих себя. Сколько молодости и задора горело сейчас в их глазах! Как, встретившись, наконец, после долгой разлуки, вновь сильны и юны они стали, налившись прямо на глазах в общении друг с другом жизненной силой! Вино и дружеская беседа, казалось, вдыхала жизнь в их сердца.
…Все давно стихло, а последние аккорды «Stairway to Heaven», этого бессмертного шедевра «Led Zeppelin», казалось, еще дрожали в этот предрассветный час в прозрачном воздухе. Где-то догорал костер. Как загадочно, и вместе с тем, призывно маняще, словно зов далеких предков, звучит в ночной прохладе хруст веток, которые лижет пламя! Все спали и, казалось, каждый строил во сне из дерева, из которого были сделаны стены этого дома, собравшего их всех под своим гостеприимным кровом, свою Лестницу в Небо.