Жарится картошка с луком. От её запаха слюнки текут, наверное, у всех соседей хрущёвки. Ия в это время чистит селёдку. Кот, спавший весь день, "пуская пузыри" на подушку бабушки (не его, конечно, а хозяйки), теперь сидит изваянием и ждёт своего кусочка. Не вытерпев, начинает нарезать восьмёрки вокруг Ии и тереться о её ноги боками и главное – пушистым хвостом.
- Сейчас получишь…
Кот на миг застывает, обдумывая, чего же ему ждать: пинка под зад или всё же кусочек так чудно пахнущей вожделенной селёдочки?
В комнате перед цветным телевизором сидит сгорбившись бабушка, локатором приставив к уху ладошку, чтобы расслышать скупые реплики любовников в постели. Она вглядывается в экран новым хрусталиком, вставленным недавно в один глаз. Другим глазом она уже давно не видит, но на операцию не торопится – а вдруг я умру, чего ж деньги зря тратить?!
И тут в комнату ввихривается внучка:
- Ба, тебе картошку с чем? Огурчик потереть или будешь с селедочкой?
Бабушка выключает звук:
- Я твою картошку есть не буду, у меня от неё изжога! Мне пюре сделай.
- Айн момент!
Ия уже чистит три картофелины, заливает их кипятком, на ходу хватая со сковороды жареную вкуснятину, конечно, с селёдочкой, впрочем она успевает и огурчик с хрустом откусывать. Кот, громко урча, уже балдеет над жирненьким кусочком им обожаемой рыбки. Дождался-таки.
Потом Ия входит в комнату с тарелкой пюре и селедкой:
- Ба, ты будешь есть на кухне или здесь?
Бабушка выключает звук, чтобы беседа уставших любовников не мешала её разговору с внучкой.
- Давай сюда, а то пропущу тут, потом ничего не пойму…
- Ба, а тебе это надо?
- А что же мне прикажешь лежать на постели да смерти ждать? На улицу не могу – пятый этаж. Что ж мне теперь?
- Ба, да я не про то… Может, по другой программе что поинтересней?
- А по другой учат, как убивать да воровать. У вас ведь нынче других интересов-то и нет, кроме как развратничать – глянь, как целуются-чавкают, так что выворачивает наизнанку глядеть на них, я уж не говорю про всё остальное! Такие интимные дела на весь свет не выставляют. Срам один. Пойду лучше на кухню, поем по-человечески, чего на них глядеть, охальников. Лю-бовь, - передразнивает она раздраженно. – Не знают они любви-то. Её на весь свет не показывают, берегут от чужих глаз-то, да помогают друг дружке детей растить.- Нажимает на кнопку пульта, выключая телевизор. – И ты не пялься, нечего глупостями всякими голову забивать…
- Ба, так это ж не я, а ты смотришь…
- Да и я, дура старая, дивуюсь всё, до чего народ ополоумел. Нет того, чтобы делом заняться, всё развлечений ищут. Да разве ж такая жизнь до добра доведёт? То торгуют, то воруют, то содомничают… Страшное дело творится кругом, внученька. Куда страна катится? Нынче её можно брать голыми руками… Все уже разделись, ждут только удовольствия… - вздыхает, шаркая тапками на кухню. Садится за стол и, помахивая вилкой, в сердцах:- А о том позабыли, что целовать - значит целым делать, две половинки в одно целое соединять, исцелять любовью. Вот он какой, поцелуй-то. А у этих, что на экране "любовью занимаются", как они теперь говорят, а иначе и не назовёшь, потому как направо и налево, не поймёшь с кем сегодня, сплюнул и забыл, с кем целовался-то, другую уже целует. Так с кем он целое-то? Ох, внученька, нельзя целоваться со всеми подряд – душу марать. Не убивай меня, старую… Сохрани себя для единственного, не разменивайся по мелочам, не мечи бисера перед свиньями, - тяжело вздохнула бабушка.
- Бабуленька, не расстраивайся, я всё сделаю, как ты скажешь.