Я так давно не был на даче. Не слушал пение лесных птиц и не гулял по яблоневому саду. В последний раз я приезжал сюда ещё подростком, смешным и угловатым. Тогда, в далёкие 90-ые, мне было глубоко плевать на красоту и бесконечность лесной полосы нашей необъятной родины. Своё призвание я видел только в том, чтобы бегать с соседскими мальчишками по посёлку и, звонко крича, пугать стареньких женщин, отдыхающих на своих участках да запускать самодельных воздушных змеев. Мы не могли понять ни их, ни упорно копающих бурые грядки молодых ещё людей. Мы были совсем ещё детьми и гордились этим, нам чудились просторы облачных долин и речные дворцы, мы мечтали о больших семьях, но не задумывались о деньгах. Незамутнённым, наивным взором мы смотрели на этот мир, широко раскрыв глаза, но отчаянно не видели то, что видим теперь. Но и сейчас многие из нас забыли, что это такое – быть ребёнком, мечтать. Многие забыли то, что мы видели раньше. Может, поэтому в мире так много несчастных людей.
Сегодня я вновь приехал. Теперь я уже не маленький мальчик, каким был в далёкие и по-своему прекрасные девяностые. За сутулыми плечами институт, несколько лет работы в престижной зарубежной компании, женитьба и развод. Сегодня, одинокий и умудрённый городом, я вернулся на родной мне участок и увидел его совсем другим, нежели в детстве. Только приехав, я понял, что непременно буду приезжать сюда каждые выходные и наслаждаться природой. Может, даже привезу постаревших за эти годы родителей да устрою весёлый пикник. А может – соберу тех самых мальчишек, с которыми мы, отчаянно визжа, носились по поселку, и мы вспомним прошлое за бутылочкой старого доброго портвейна.
Сегодня я вновь приехал, чтобы понять и почувствовать то, чего не мог понять в детстве. Я вернулся туда, откуда меня унесла старуха-жизнь ещё младенцем!!! Я вернулся, чтобы отдать должное старому еловому лесу да дорожке, как в былые времена, усыпанной песком и мелкой галькой.
Впереди большой отпуск. Но он не кажется таким большим, как в Москве, когда я ещё сидел в своей душной квартире и паковал вещи. Так много хочется успеть: проветрить комнаты да выгнать застоявшийся в доме дурман прошлого, покосить высокую траву новой электрической косилкой, убраться в старом чёрном сарае и покрасить этот кошмарный забор. Странно, я не помню такого страшного, проржавевшего, корявого забора на нашем участке. Не отрицаю, что чем-то и мы загородились в своё время от мира. Но никогда не было здесь этого ржавого сита. Перекрасить, а может и вообще сменить.
Все окна открыты, а день ещё не прошёл. По дому гуляет молодой сквознячок, выгоняя старую, никому не нужную пыль. В сарае порядок и покой. А траву можно скосить и завтра. В сарае я нашёл пару банок зелёной краски по ржавчине да кисточку. Это было довольно радостно, ведь покупать краску за свой счёт для меня сейчас было довольно дорогим удовольствием. Решив не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, я снял крышку с первой банки и одел перчатки. Резко запахло из банки нитрином и ацетоном. «Странно, - подумал я, - пахнет ацетоном. А ведь ацетоном краску обычно стирают…» Может и не ацетон это был, а какой-нибудь разжижитель, но к резкому и противному амбре я довольно быстро привык.
Поначалу мне думалось, что красить старый ржавый забор – удовольствие весьма и весьма сомнительное. Но я ошибался. Старая краска, которую наполовину смыл дождь да обглодала больше, чем на четверть ржавчина, опадает под кисточкой на траву и освобождает хоть немного места для новой, зелёной, словно первая весенняя трава, краски. Новая же краска ложится неохотно, будто бы делая мне одолжение. Створка за створкой, петелька за петелькой покрывается краской старый ржавый забор. Теперь он уже похож не на старое ржавое сито, а на милый заборчик из моего детства, который я так часто пытался раскрутить, оправдываясь перед матерью за очередную проказу.
Дошла очередь и до ворот. Скрипучих ворот, которые предательски стонали каждый раз, когда я опаздывал домой и пытался незаметно пройти в дом, как будто успел. До скрипучих ворот, на которых так весело было кататься, будто на горизонтальных качелях. Ворот, которые отец каждую неделю смазывал маслом, но те всё равно скрипели.
Стоя, как дурак, с банкой краски наперевес возле ржавых скрипучих ворот, я вспоминал своё золотое детство, запечатлённое лишь маленькими фрагментами в снимках с отцовской фотокамеры. Неожиданно для себя я подошёл к ворчливой железяке и обнял её. Ворота легонько скрипнули в ответ. Так и хотелось сказать им: «Привет, старые скрипуны!»
Я вспоминал своё поистине золотое детство, стоя у этих, совсем для меня не металлических, не стальных ворот и думал, как хорошо было бы вернуться в ласковое детство. Вернуться в мир воздушных замков, самодельных змеев и утренней зарядки. В мир, в котором каждый был по-своему счастлив.
Но вот мои старые ржавые ворота тоже покрываются свежей зелёной краской, наносимой моей, ставшей за эти долгие годы заботливой рукой. Смеются старческим смехом старые зелёные ворота, смеюсь и я.
Как же давно я не был на даче. Как давно не видел эти ворота с их старческим скрипучим смехом.