I
«Иногда боль и страх окатывают меня с
головой, словно штормовые волны моря,
иногда проносятся насквозь, словно
пронизывающий ветер и разбивают мысли,
иногда просто начинают колоть изнутри. И
по всему телу своими корешочками
прорастают воспоминания. И каждый
корешок может породить плод, в котором
будут храниться память или мечта,
которые, в свою очередь, дадут жизнь
чему-то новому.»
(М. Георгиевская)
В каждом из нас есть что-то, заранее определяющее все наши действия, а в целом всю нашу жизнь. Это «что-то» рвется наружу и заставляет нас совершать, иногда, безумные поступки. Это то экстремальное состояние души, над которым мы не властны. И как бы ты не старался, рано или поздно, оно поглотит тебя.
1. Дул южный ветер. Словно кошка, замирая на мгновение, вновь срывался, пытаясь оборвать всю листву с деревьев. Он стоял на ступенях своей парадной и курил, сплевывая после каждой затяжки крошки табака прилипающие к губам. Отчаявшийся кусочек мироздания, отверженная деревом почка, он погрузился в туман воспоминаний и ждал. Его взгляд блуждал по окнам соседних домов, большинство из которых уже светилось мягким светом люстр и настольных ламп, словно сигналя ему что, скоро наступит ночь…
Во дворе был слышен смех и визги веселящейся молодежи. Это его друзья, знакомые и даже враги вновь собрались в небольшой беседке, которая как будто специально стояла в тени деревьев, что бы прикрывать от глаз строгих родителей все происходящее в ней. Для них прошел еще один день, протянулся как замедленная кинолента, и вновь настал вечер. Вечер, который гремит на всю округу шестиструнной гитарой, вечер который щекочет ноздри запахом дешевого вина и сигарет четвертого класса. Целый день они ждут этого часа, что бы, наконец-таки покинуть совсем не уютное тепло отчего дома, и отдать свое тело на растерзание холодному, но все же такому родному ветру. Каждый вечер они собираются в этой беседке, что бы рассказать друг другу, каким был скучным день прошедший. Каждый вечер они спорят об одном и том же, думая, что вот именно сейчас решается настоящая жизнь. И может быть они по-своему правы.
Из раздумий его вывела обжегшая пальцы сигарета. Он бросил окурок на землю и затоптал его ногой. Как бы он хотел так же легко затушить в своей душе боль, которая словно ржа разъедала его сердце. Всего лишь месяц назад он был самым счастливым человеком на этой планете, а может быть и во всей вселенной. Всего лишь тридцать дней тому, он еще жил где-то у седьмого неба, голубого глубокого неба. А какое небо теперь: грязное, серое, с черными пятнами ворон. Вот-вот и оно омоет своей горечью унылый город. Роман устало вздохнул и спрятав руки в карманы джинсовой куртки, двинулся к остановке.
2. Они познакомились в каком-то совершенно сумасшедшем балагане. Много народу, выпивки и шума. Слишком много того без чего не обходится ни одна вечеринка.
Он просто увидел ее и все. Все как-то сразу стало понятно.
Ему ничего не пришлось объяснять. Они просто смотрели друг другу в глаза, они просто танцевали.
А потом он пошел ее провожать, а прохожие оборачивались им в след и многозначительно вздыхали. Два маленьких фонарика счастья и на улице становилось светло как днем. Два маленьких пламенных сердечка бились в унисон. Это был танец. Замечательный танец любви.
А потом она его поцеловала. Просто чмокнула в губы и забежала в подъезд. Он слышал, как хлопнули двери лифта. Но не двинулся с места. Ему хотелось кричать и прыгать, но он стоял, и ошалело молчал.
А потом всю дорогу домой он прятал свои губы от ветра, от света, от людей, словно кто-то мог украсть у него этот поцелуй.
А потом он писал стихи, курил и пил чай на кухне. А мама ворчала, почему это он не спит. Мама, неужели ты все забыла. Неужели ты забыла свою юность: бессонные ночи, смущенные взгляды и строчки стихов. Не ругайся мама, я все равно сейчас не засну.
А потом…
Много всего было потом. Потом…
3. Открывшиеся с ужасным грохотом двери троллейбуса вернули Романа в действительность. В ту действительность, в которой ему так не хотелось сегодня находиться. Он вошел в троллейбус и огляделся: несколько подвыпивших парней что-то громко обсуждали стоя на задней площадке, несколько усталых людей о чем-то тихо молчали. Потрепанные сидения, потрепанный кондуктор и потрепанная жизнь. Затертое до дыр знамя самоуверенности как забытый праздничный транспарант терзается беспощадным ветром.
Роман плюхнулся на сиденье и уставился в окно. Он не мог смириться с будничностью происходящего. Он не мог смириться с реальностью событий. Он не хотел смиряться. Он уже не знал чего хотел.
Мимо пролетали машины, фонари, люди и яркие витрины магазинов. Мимо пролетало бытие. Мимо, мимо, мимо…
Прошлое тянется за тобой тяжелой ношей только тогда, когда тебе его жаль. Когда жаль чего-то не достигнутого, чего-то не досказанного. Но плохого прошлого не существует, существует только плохое воспоминание. Ты думаешь, что смог бы что-то изменить, если все вернуть, а значит, не знаешь себя. Сделав однажды ошибку, может быть, ты не повторишь ее в следующий раз, но, вернувшись назад, совершишь новую. Ты всего лишь человек.
Но иногда… Иногда прошлое наваливается на тебя всей своей тяжестью по той простой причине, что ты его любишь. И Роман любил свое прошлое. Он готов был все отдать за то, что бы оно исчезло, стерлось из памяти, никогда не было. Ему было безумно больно и все же, он любил свое прошлое. Любил его таким, каким оно было. И от этого не становилось легче. Когда любишь утраченное, то не можешь ничего обрести – в полный кувшин не налить воды.
Троллейбус остановился, Роман резко поднялся и вышел. В лицо ударил ветер, теперь он казался холодным и не уютным. Щелкнула зажигалка и легкие наполнились теплым дымом. Он перешел на другую сторону дороги и, выбросив не докуренную сигарету, вошел в здание метро. Спустившись по черному конвейеру эскалатора, где каждому индивидууму определенна своя ступень, запрыгнул в подошедший вагон.
Те же троллейбусные, усталые, ничего не выражающие лица с равнодушием взглянули на него и отвернулись каждый к своему отражению, к своим мыслям, в свои маленькие мирки. У каждого есть свой мир, своя маленькая история. История, где главный герой он сам. История в одно действие. И это действие называется жизнь.
4. Он смотрел ей в глаза и пытался понять, о чем она думает. Но не видел ничего кроме глубокой бездны. Бездны заполненной чем-то, что было ему совершенно не понятно и в тот же момент таинственно и так притягательно. Тогда он еще не знал что это всего лишь самолюбие и эгоизм. Тогда эти глаза светились волшебством. Глаза сказочной феи, которые завораживали своим колдовством. Она пришла из мира фантазий, она позволила побыть с ней совсем чуть-чуть, самую малость, но и этим осчастливила.
Голубые бездонные глаза – любовь и вечное лето. Все детские мечты смотрят такими глазами. Это то, что мы ищем всю жизнь. И когда находим, уже ничто не властно над нами, кроме них, этих глаз. И здравомыслие бьется в мышиной истерике где-то очень глубоко, в сером подземелье искренности. А ты просто счастлив.
5. Кто-то спешил к вагонам, кто-то ждал встреч, кто-то никуда не спешил и никого не ждал, а просто был кем-то. Город–подземелье, город тьмы и вечного сна – метро. Паутины проводов опутывают твои мысли и ты засыпаешь. Здесь царит всеобщее равенство, равенство рыб попавших в сеть рыбака.
С легким стуком захлопнулись двери вагона, такой милый металлический голос объявил следующую станцию. Электричка гулко набирала скорость, а Роман погружался в себя.
Он обнял ее за плечи. А она, прижавшись к нему, спросила:
- Ты на самом деле любишь меня?
- Да, конечно. А почему ты об этом спрашиваешь?
- И никогда-никогда не бросишь?
- Ты ведешь себя как ребенок.
- Ну скажи-и…
- Ну скажу, скажу. А что сказать то?
- Что никогда меня не бросишь.
- Ну хорошо. Я никогда тебя не брошу.
- Нет, не так. Надо говорить с чувством, от всей души.
Она закинула ноги на диван и в ожидании уставилась на Романа. Он в ответ скорчил ей рожу, потом вдруг стал серьезным.
- Я никогда тебя не брошу. Не брошу, даже если ты этого захочешь. Потому что я без тебя умру.
Резко наступившая тишина больно ударила по барабанным перепонкам. Лишь далеким эхом повторялось слово – умру.
- Не говори так, мне становится страшно.
Ей действительно стало страшно. Она поняла, насколько сильно он к ней привязался. Конечно, она хотела что бы он ее любил. Любил ее одну. Любил, преданно и бескорыстно. Вот только на такое она не рассчитывала.
- Но ты сама меня попросила.
- Хочешь чаю?
Она соскочила с дивана и ушла на кухню. А он, закинув голову, тихо застонал.
Станция Горьковская, следующая станция Петроградская. При выходе не забывайте свои вещи в вагонах. Об оставленных без присмотра вещах срочно сообщайте машинисту электропоезда или сотруднику милиции метрополитена.
А кому рассказать об оставленных людях? Кому рассказать о покинутых душах? Машинисту милиции или сотруднику электропоезда? Кому?
6. Два человека вышло, три зашло. Сколько было станций? Или что-то в этом роде. Не смешно. Он всегда уверял себя, что ни в чем не виноват, но кто бы сказал, что так оно и есть. Кто бы сказал ему об этом. Никто. Никто ни чего не скажет. Не скажет потому что, как и он не знает. Ничего толком не знает, а сидит вот напротив и смотрит на него с видом профессора получившего «нобелевскую» за изобретение вечного двигателя. Нет, он не противен, скорее смешон, скорее совершенно параллелен. Да ну и Бог с ним, был бы жив.
Следующая станция его. Он поднялся и прошел к дверям. Уткнувшись лбом в стекло, прямо над предупреждением «не прислоняться», Роман уставился в темноту. Резкие вспышки мелькающих фонарей отсчитывали свое, ни кому не нужное, время. Время паутин и настроений. Это ритм. Это танго. Суровое танго жизни. Танцуют все!
II
«Мне тебя утешить нечем
В день победы в новой битве
Между правым и неправым
Положи себе уделом
Между смертью и любовью
Из угла качаться в угол
Можешь маяться над ядом
Можешь каяться над пеплом
А мне тебя утешить нечем
Мне тебя утешить нечем…»
А. Романов «Воскресенье»
7. Ему тогда было лет десять. Уже не вспомнить, куда и зачем он шел. Может просто гулял, может очень спешил. Время старалось изо всех сил, а память даже и не сопротивлялась. И теперь многое уже не вспомнить. В памяти сохранилась только страшная картина смерти…
Посреди оживленной улицы, прямо на асфальте лежал мертвый человек. Расстегнутое пальто, растрепанные волосы и пятно бурой крови вокруг головы.
До этого он уже видел мертвых людей, но это были умершие от старости и сопровождающих ее болезней. Родные, близкие, соседи и соседи соседей. Было и больно и обидно и жалко до слез, но…
Эта смерть была другой. И не приоткрытый рот с посиневшими губами или закатившиеся глаза и скрюченные пальцы так ужаснули его. Тогда он даже не понял что это страшно.
Страшно стало потом. Когда он осознал, что рядом с телом никого нет. Люди шли мимо и, лишь взглянув на мертвеца, с отвращением отворачивались. Презренный и презревшие – жизнь попирающая смерть. И сострадание … - словно оставившее свою суть где-то на Голгофе, вдруг обрело для него свой истинный смысл.
Он сбегал к ближайшему таксофону и вызвал скорую помощь, а вернувшись к телу, еще с полчаса сидел рядом с телом в ожидании машины. Приехавшие врачи констатировали смерть и сказали, что вызовут машину из морга. И больше ничего не сказали. Уехали. Просто.
И тогда он заплакал. Заплакал по-настоящему горькими слезами. Так плачут люди, потерявшие в этой жизни все самое дорогое. Так плакала Мария, когда Сострадание испускало дух. И так плакал маленький мальчик. Он не знал почему, но чувствовал. Чувствовал странную неведомую до этого боль. Больно было в груди, где-то у самого сердца. Он так плакал. Закрыл лицо ладошками и шатаясь пошел прочь. Толпа непонятливых людей все толкалась и спешила, каждый по своим делам, каждый в своем кинофильме. А слезы текли и текли по его щекам. Он становился взрослым? Нет. Он становился сильным.
8. Однажды он рассказал ей эту историю. Просто, ни с чего, взял и рассказал. Был теплый летний день. Они сидели на балконе ее квартиры и вдруг, он вспомнил об этом, и рассказал.
- Кем он был? – спросила Аня, посмотрев на него.
- Да я не знаю. Человеком.
- Тебе было его жаль?
- Наверное. Знаешь, я никогда не задумывался над этим. Я даже практически забыл, что такое было в моей жизни. Словно не со мной. Но вот вспомнил и понял… мне кажется… это очень важно.
- Да, наверное ты прав. Люди слишком жестоки.
- Люди слишком трусливы. Мы боимся говорить серьезно, боимся открыться другим.
- Боимся, что нас не поймут.
- Боимся, что сами не поймем. Мы не умеем понимать. Мы не хотим, и от этого очень жестоки.
- Ладно тебе, перестань.
- Нежелание, а вернее эгоизм порождает уродов.
- Но ты хороший?
Он удивленно посмотрел на нее.
- Ты хороший. – сказала она утвердительно.
Ему вдруг показалось, сто она стала прозрачной как стекло, и через нее можно было все увидеть. Увидеть город, небо, перила балкона и даже стул, на котором она сидела. И словно не веря своим глазам, он, протянул руку и дотронулся до ее плеча. Она встрепенулась как испуганный воробушек и повернулась к нему.
- Что с тобой? – Аня помахала рукой перед его помутневшими глазами.
Он медленно закрыл глаза и опустил голову.
- Я не хочу так. Так слишком пусто.
9. Роман вышел из вагона и влился в толпу. Нет, скорее в поток человеческих тел. Плоть, такая хрупкая и такая агрессивная, хранит в себе самое таинственное, что было создано Природой – это прекраснейший цветок именуемый душою. И сливаясь с толпой, невозможно почувствовать отдельный импульс, ты чувствуешь весь букет: игра цвета, цвета игр, магическое амбре и странный магнетизм. Ты уже во власти этой силы и тебя уже нет. Ты растворился. Растворился во всепоглощающем «мы».
Водопады дождя, срывающиеся с крыш, создавали ужасный грохот и словно молнией била в голову кровь. Шум машин и визг протекторов, скрип дверей, хлюпанье ботинок, людские голоса, их спины – пульс. В глазах все поплыло. Черные тени домов превращались в бездонные пропасти. А где-то над головой кружились серые тени проклятых ангелов. Земля уходила из-под ног. Это был его апокалипсис. Он вставал и падал, вставал и падал вновь. Он хотел увидеть лица, разглядеть, но вокруг проплывали страшные маски отчужденности. Безликие образы двигались в беспорядочном ритме Великого танца смерти. Он был слишком плохим танцором, а значит был лишним, а значит нужно было спешить. Промедление похоже на слабость, а он должен быть сильным до конца. До самой последней минуты.
Потом стало темно. Беззвездный космос и ощущение полета. Он то взлетал, то стремительно опускался вниз. Он не чувствовал времени, он потерял вес, он забыл свое имя и даже не пытался понять что с ним происходит. Просто казалось, что так и должно было быть. Просто так было.
Он слышал голоса людей запертых в гробницах своих квартир. Он чувствовал запах их истлевающих тел. Ему хотелось кричать и он кричал. Кричал, пока крик его не превратился в хрип. Пока хватало сил.
Это был обычный двенадцатиэтажный жилой дом. Четыре грязных подъезда, сто сорок благоустроенных квартир и одно мятежное сердце, бьющееся в истерике в крохотной конуре лифта. Он хотел быть другим, он хотел быть не здесь, он хотел чтобы все было по-другому, но не знал как.
Лифт остановился и распахнул свои двери. Роман поднялся с пола и вышел. Еще один пролет и вот она – дверь, ведущая в сказочную страну, сумеречный мир, край одиночества.
10. Раздолье тому кто, проснувшись, остался во сне и не верит в происходящее. Разве это не счастливый человек? Ты, угрюмый скиталец, пропадаешь в болоте своего неверия, а он парит рядом с тобой и смеется. Ты не можешь ему не завидовать, ты не можешь его не любить. Ты не можешь не плакать от горя, когда он уходит, ты не можешь не плакать от счастья, когда он возвращается. Ты хочешь быть таким как он, но ты не можешь победить себя. Ты слишком малодушен чтобы верить ему, но больше всего на свете желаешь этой веры. Ты слишком реален, что бы стать свободным.
Все тот же непримиримый ветер, только здесь он гораздо сильнее. Здесь все как-то иначе: город больше, люди дальше, вера легче, а ветер сильнее. Вон то темное пятно на поверхности земли, это парк, где его могли сегодня ждать. А те серые пятна, больше похожие на хаотично движущиеся молекулы, это люди, которые могли его сегодня понять.
Впервые он почувствовал себя таким ненужным. Впервые он понял что предан. И он вновь и вновь чувствовал странную боль. Боль, где-то под самым сердцем.
В руке снова появилась сигарета, но курить не хотелось. Совершенно ничего не хотелось: ни этой крыши, ни этого дыма, ни этих мыслей, ни этого города, ни себя, никого, никогда…
Она уезжала навсегда. Пустая маршрутка уносила ее в другой мир, в другую жизнь. Жизнь, где не нашлось места для него.
Он тогда еще долго стоял и смотрел на дорогу. Нет, он не думал о том, как ужасно с ним поступили, он не думал о том, что мог давно обо всем догадаться. Любой дурак догадался бы, а он не догадался, значит, он не дурак. Он не думал, что теперь он свободен и может идти куда угодно. Он ни о чем не думал, он просто стоял смотрел на дорогу.
11. Часто случается так, что наши желания не соответствуют действительным возможностям. И это происходит не от того что мы желаем больше чем можем получить, а от того что не знаем сколько нам надо.
Аня хотела быть счастливой и Роман делал все, что бы так оно и было, но… Но, живя лишь ею, он потерял себя. Каждый его шаг был наполнен ее дыханием, каждый его жест тонул в ее глазах, каждое его слово было ее именем. Он получил столько любви, что презрел смерть и попрал жизнь. И поэтому даже теперь, стоя на краю мира, он ни кого, ни за что не винил. Он освободился от обид.
Дождь закончился, а осень только начиналась. Закончился день и начинается ночь. Все течет, все изменяется. И чтобы начать новую жизнь, надо закончить старую. Роман не сомневался в этом. Черви сомнений грызут того, кто оставляет здесь что-то очень дорогое, что-то очень ценное. А он все самое дорогое забирал с собой. Он забирал с собой память. А жизнь теперь не стоила и ломаного гроша. Когда перестаешь бояться смерти, жизнь теряет свою ценность. Кажется так, или так только кажется.
III
«После сего я взглянул, и вот, дверь
отверста на небе, и прежний голос, который
я слышал как бы звук трубы, говоривший
со мною, сказал: взойди сюда, и покажу
тебе, чему надлежит быть после сего.»
Новый Завет, Откр.4:1
12 Мне тогда было лет десять. Уже не вспомнить, куда и зачем я шел. Может просто гулял, может очень спешил.В памяти сохранилась только страшная картина смерти…
Посреди оживленной улицы, прямо на асфальте лежал мертвый человек. Расстегнутое пальто, раскинутые руки, растрепанные волосы и пятно бурой крови вокруг головы…
13 Страшно стало потом…
( 2001г. Волгоград )