Свадьбы
Шумные и пьяные свадьбы Галиного детства запомнились большими красными восковыми розами, что прикалывали на одежду каждому гостю. Мужикам и парубкам на пиджаки или фуражки, бабам и девчатам в основном на платки или непосредственно в корзиночку заплетённых кос.
Загодя жених с невестой ходили по-под дворами и разносили шишки, испечённые свашками. Шишка служила символом приглашения и являлась что-то вроде пригласительного билета – милости просим именно Вас!
Самое интересное лично для Гали, это когда молодых встречали у дома родители с иконой, чтобы благословить на мир да любовь. После этого жениха и невесту посыпали – конфетами, орешками фундук, медными монетками и лепестками хмеля. Вот тут уж милые мои надо не зевать. А проворно крутя шеей, хватать падавшие под ноги сладости. Не успевшие тяпнуть по рюмке, бабы тоже не промах были поднять орешек. Но, подавляющее большинство – это была публика на вроде нашей Гали.
Свадьба Арешкина Саши и Михайловой Шуры осталась в памяти тем, что мамка, отплясывая в кругу с другими пьяными, не пропускала жениха и невесту. Что шмыгали взад-вперед, чрезмерно деловые и увлечённые собственными персонами. «Саша, Шура! – хватала молодоженов за руки Мари Трофимовна – потанцуйте с нами!» типа того – уважьте гостей дорогих! «Ой, тётя Маруся! – восклицали умильно молодые, явно воображая, что сегодня их день и они – в центре внимания на главном балу их жизни – в следующий раз, нам щас некогда!». Тётя Маруся выпускала руки спешивших на улицу Саши и Шуры и продолжала широкими каблуками разбивать чужую доливку – и-и-их!
Свадьбы детства немногим отличались от тех, на которых гуляла Галя с подругами. Тот же баян, ну репертуар соответственно времени. С пластинок блеял подобно молоденькому козлику Палат: «Ты мне вчера сказала, что позвонишь сегодня, но, не назвав мне часа, сказала только – жди!». Или через усилитель вырывалась на улицу, песня, заводившая хмельную молодёжь: «Червонну руту, не шукай вэчерамы, ты у мэнэ едина, тилько ты, повирь! Бо твоя врода, то есть чистая вода, то есть быстрая вода с синих гир!». А уж под баян у такой «горожанки», как Галка Чиликиди были припасена частушка, далеко не городского склада, но абсолютно по теме:
Приезжали меня сватать на серой кобыле,
Барахло моё забрали, а меня забыли!
Хорошо было пить и гулять на тех свадьбах, где готовила Мари Трофимовна. Она обслуживала своих девчат по высшему классу, Галя об этом вряд ли задумывалась, но всё та же приметливая Нинка посетовала, когда Галкина мать отсутствовала: «Плохо, что тёть Маруси нет, она нам всё подаст, всё уберёт, а тут никого не дозовёшься». Господи, Нина Ивановна, сколько же ты правильных выводов делала по жизни, и это не помогло тебе прожить свою жизнь иначе.
Чтобы праздник удался нужно гулять своей компанией, и чтобы конкретно сидел рядом человек, с которым ты и под баян и под радиолу будешь зажигать на всю Ивановскую! Для Гали, говоря блатным языком, такой товаркой была Валька Абрамчук. Вдвоём они могли наделать столько шума, что никто не догадается, что гости все трезвые и голодные.
Тётя Дуся Сорока, посмотрев, насколько подружки весёлые и компанейские, решила, что нельзя свадьбу сына лишать такого заводного дуэта и пригласила их. Лично Гале она сказала: «Прыйдить с Валькой, и почудить немножко, пошухарить, девчата!». Чиликиди поблагодарила за приглашение и с недоумением поделилась с бывшей одноклассницей: «Валька, она, что нас вместо клоунов приглашает? Сказала, чтобы мы там почудили!».
Нельзя же заранее заказывать. Радостного время провождения не получилось. Возможно, во всём виновата Московская колбаса, представьте, 1972 год, копчённую московскую колбасу можно купить только по блату или с рук. И вдруг у Лёньки Сороки на свадьбе лежит прямо перед Галей любимая, дефицитная, по тем временам на совесть сделанная, колбаса!
Плотно закусывая после каждой рюмки, близлежащим дефицитом, Галька нисколько не опьянела, Валька, прекрасно помня, что от неё ждёт тётя Дуся, тоже не могла набраться до нужной кондиции. Она только скромно попросила доложить колбаски, которую подъела подруга. Спасти положение провалившегося веселья, попыталась Идея Митрофановна: «А, ну, – скомандовала бывшая учительница биологии, – подайте свои рюмки!». И это не помогло, девчата так ни разу и не поднялись со своих мест, и частушка про кобылу не была спета. Зато потом Галя не могла не вспоминать: «Помнишь, Валь, как нас тётя Дуся Сорочиха пригласила, чтобы мы шухарили на Лёнькиной свадьбе? Ха-ха! А мы поели всю колбасу и ушли домой!»
Жил раньше в совхозе парень Самусенко Вовка, учился в одном классе с Райкой Давыдовой, с Сорокой, с Малыгиной и так далее. В восьмом классе, осенью, когда все опавшие листья сметались в кучки, а потом поджигались, Вовка в кругу одноклассников, что столпились все вокруг разгоревшегося костра, вдруг сказал: «Если бы мне дали сто рублей, я бы сел в этот костёр!». Райка, переворачивая палочкой тлевшие листья, между прочим, заметила: «А потом на эти сто рублей зад бы свой лечил!». Класс грохнул от смеха, аж костёр чуть не потух. Ну, это так маленькая ремарка о молодом человеке, который тоже приглашал девчат комплектом – Галя-Валя.
Просто позвал, ничего не заказывая. Бедовые плясуньи, напились как-то быстрее обычного, и первые выскочили из-за стола танцевать! И в неудержимом бесконтрольном веселье, потеряли деньги – две десятки, что должны были подарить Владимиру, который в школьные годы готов был пожертвовать собственным задом, ради обогащения. Как такому сребролюбцу объяснять, что гости пришли с не пустыми руками? Решили на то время, когда начнётся церемония дарения исчезнуть, авось никто не заметит? Потому как других денег у пьяных подружек не имелось. Как бы теперь не соврать, потерянные купюры нашла тётя Нина Калько и отдала Вальке, и девчата с чистой совестью вернулись за стол.
Не только на свадьбах весело гуляли девчата, проводы в армию праздновали с не меньшим размахом, приглашалась вся молодёжь!
Авторитеты у ребят были разные, но последний вечер на гражданке, стушёвывал разницу, к кому кто как относился. Вниманием друзей и земляков призывники были окружены одинаковым.
Хлебнув спиртного, чаще уже подстриженный наголо новобранец, чувствуя себя центром вселенной. Вокруг, которого вращались накрытые столы и нетрезвые гости, со всеми обнимался, и обещал свято исполнять свой долг. Наутро, с больной головой все вновь усаживались за столы и, опохмелившись, по установившейся традиции, шумная компания шла провожать солдата до конторы, через весь совхоз с плясками. Выделенный по такому случаю автобус набивался до отказа провожающими и с громкими песнями отправлялся в райцентр. Прихваченная бутылка распивалась уже непосредственно у военкомата: «За тебя, Коля!»
ЩЕДРЕВЫЧКА
Абрамчук В., Чиликиди Г. и Давыдова В.ученицы тахтамукаевской школы, выслушав наставления старших девчат, которые учились в райцентре до них, научились пропускать уроки. С причиной и без неё, прогуливали уроки физкультуры, короче, что называется, вырвались девки на волю. Бачирнахыч им уже не указ, матери далеко живут от школы, а собрания проводятся редко. Денег у подростков, что и говорить, почти никогда не было, но если хватало на проезд, пельменную и кино, то в Краснодар срывались не задумываясь.
Однажды снежной зимой шестьдесят восьмого года, когда наступили январские праздники, типа старого Нового года, девчонки решили пошухарить. «Мам, расскажи какую-нибудь колядку – попросила Галя – мы пойдём щедровать!». Не подозревая, чем это кончится, Мари Трофимовна с готовностью передала живущую в памяти запретную запевку: «Щедревычка щедровала, до виконьця приподала: «Шо ты, матэ, напекла, несы нам до викна, а ты, батько, гроши, шо б булы хороши! Добрый вэчер!» повторив пару раз легко запоминающуюся «Щедревычку», Галя отправилась к Абраму, там собирались поборники старинных обрядов.
Верка напялила старый русский сарафан, откуда он у неё взялся, не понятно. Валька почему-то захотелось войти в образ доктора Айболита. Галя натаскивала, что было, лишь бы получше замаскироваться, весь смак в том, чтоб не узнавали. Лица были у всех размалеваны, а старичок Абрам-Айболит прикрылся ещё и очками. Взяли кошёлку, Валька, в виду преклонного возраста опираясь на палку, вышла первая, а следом – одноклассницы.
Старенький родной Прикубанский, первозданный облик, которого практически был ещё сохранён. Ещё не снесли старый с жестяной крышей клуб, его отдали под общежитие. Бараки больше напоминавшие курятники ещё стояли, крепко уцепившись за землю, в самом центре. Бывшая школа была отдана под жильё, Валькин барак тоже ещё эксплуатировался на все имевшиеся в нём конурки. И вот миновав два густо населённых барака, девчонки напросились в гости к Петренковым деду и бабке.
Старики ужинали, там же сидела и сестра Петренчихи, баба Килина, приняли гостей не очень радостно, но всё равно с должным вниманием. Они поднялись со своих мест и усадили ряженных, дед налил по полной рюмке домашнего вина. Не гордые девчата уселись на хозяйские места, выпили, отказываться не положено, да и закусили с толком и основательно. Доставая жареную картошку из чугунной сковороды. А баба Килина прищуренным взглядом рассматривала пришедших и угадывала, кто есть кто: «Оцэ грычанкина дочка, а оцэ хто ны можу узнать?». Оставив старых людей без ужина, комсомолки не задерживаясь, отправились дальше.
Миновав некогда школьный двор, они заглянули к Козлихе. Тёть Маруся только что пришла с работы, печка ещё не топлена, закусывать нечем. Не растерявшись, бывшая напарница Галькиной мамки разломала булку хлеба, вручила каждому по ломтю и налила в стограммовые граненые стаканчики портвейна, отказывать не положено. После горячей картошки давиться сухим хлебом не очень-то хотелось, но альтернативы не было. Нехватку закуски Козлиха компенсировала повторной порцией вина, пейте! Обижать односельчанку не стали, выпили.
И простившись с тётей Марусей, ряженая компания вывалила на улицу, прямо в сугроб. Портвейн как-то в момент подкосил ноги, Верка валялась в русском сарафане и честно признавалась: «Девчата, я пьяная!». По мозгам шибануло всем, но расходиться никто и не думал, Святой вечер только начинался! Девки хохотали, лёжа в снегу, смотрели на звёзды, и очень хотелось жить! Морозный воздух привёл немного «щедревичек» в чувства и одноклассницы продолжили поход.
Заходили, конечно, не в каждую хату, выбирали семьи попроще и порелигиозней, которые понимали что к чему. Постучались к Малярам, тётя Галя с дедом коротали вечер в обществе маленького внучка, Ваниного сына. Гости дорогие не успели и войти, едва рты открыли для приветствия, как перепуганный ребёнок завопил на всю хату, цепляясь за бабушку! Та стала успокаивать: «Не бойся, цэ девочки нарядылысь!». Мальчик отказывался верить бабушкиным словам, девочек малыш не видел в упор, какие на фиг девочки – чучела настоящие, и продолжал плакать. Хозяйка вышла в сенцы, рёв усилился, и через две минуты вернулась с аппетитным куском сала.
Если в каждом доме охмелевшим девчатам отваливали по рублю, то тёть Лена Сербина одарила щедрей всех: она дала три рубля! Сумма неслыханно большая по тому времени. Последней хатой, куда пожаловали на огонёк одноклассницы, была Маностырновых. Сегодня правда уже не вспомнить, здравствовала ли на тот момент раскрасавица корова, и не расползлась ли красивая тюль на окнах? Но будем, надеется, что у Маностырновых всё шло хорошо.
Девчонки вошли, и хоть назад выскакивай: в жарко натопленной кухне с хозяйкой сидела Мария Илларионовна. С ничего не выражающим лицом смотрела на своих бывших учениц, которые с клубами холодного пара занесли в хату и крепкий запах спиртного.
Галя покосилась на Абрамчучку – запотевшие стёкла очков служили в какой-то степени «доктору Айболиту» забралом от смущения. Верка бестолково водила глазами по комнате, избегая встретиться взглядом с учительницей, она стояла впереди, и Галя, прячась за её спину, опустила глаза к полу. Надо же так нарваться! Нестройными приглушёнными голосами школьницы затянули: «Щедревычка щедровала до виконьця приподала…». Ох, и стыдно было. Приняв от Маностырничихи заветный рубль, незваные гости, забыв попрощаться, рванули на улицу, и там придя в себя, ржали, как молодые лошади – кто же знал, что там Марилариона!
Сумка полная конфет и сверху кусок сала была отдана маленьким Давыдятам. Двенадцать нащедрованых рублей надлежало израсходовать, как того пожелает душа. Утром следующего дня папки с учебниками, чтоб не таскаться, спрятали у Абрама, и налегке погрузившись в вахтовый автобус, отправились, как ни в чём не бывало в аул Октябрьский на занятия. Первым рейсовым автобусом укатили в Краснодар.
Город нашего детства, юности и всей жизни! Ты манил к себе чистыми тротуарами, многолюдьем, мороженым и вкусными горячими пельменями! Спёртого вонючего воздуха никто ранее не замечал. Приехать в Краснодар и не зайти в пельменную, это вроде, как и в городе не был.
Не нарушая сложившейся традиции, одноклассницы не сговариваясь, спорым шагом идут мимо центрального универмага и на углу сворачивают на улицу Красную. Вот она родимая, расточает запах, сводящий с ума голодные желудки. Одна порция – это не еда, гулять так, гулять: и посетители заказывают три двойных! Пельмени – это вознаграждение за все те неудобства, что переносит сельский житель, добираясь до города. За уставшие ноги, что обошли множество магазинов, за обратный путь, что тоже вымотает сил немало. Но сейчас удовольствия только начинались, усталость придёт позже.
Валька бережно несёт парующие пельмени, политые сверху сметаной. Прогульщицы дружно рассаживаются, и первый пельмень, с пылу-жару обжигая рот, проваливается, как в бездну. Попутно стреляют глазами по сторонам – не следит ли кто за торопливой работой челюстей? Кроме голодной очереди никто не смотрит, каждый воткнулся в свою тарелку, и до трёх колхозных девочек никому нет дела.
Невозможно не вспомнить, когда Валя с Галей прибыли в Майкоп на учёбу, то, вспоминая краснодарские, наштампованные машиной пельмени, решили отведать и в чужом городе любимого кушанья. Простодушно полагая, что пельмени везде одинаковые. Майкопский пельмень сделанный вручную, из толсто раскатанного теста с крошечным количеством уваренного мяса, нагонял тоску, разница не в пользу столицы братского народа, так не вкусно.
Как всегда два пельменя Чиликиди оставила на дне посуды, ну, хоть лопайся, больше не влезло. Покушали, руки потянулись за салфетками, в городе так положено – поел, вытрись. И разомлевшие от сытости и тепла девчата неспешно вываливают на улицу, а куда спешить, полдня в запасе. Впереди посещение кинотеатра, пробег по магазинам от Нового рынка до Сенного, так чисто поглазеть, и дорога домой.
Городской кинотеатр поражал нешумливостью, и медленным погашением ламп. Вспыхнувший экран уже не резал по глазам, как в местном клубе, где Гриша резко вырубал свет в зале. Экран загорался, зрители на несколько секунд слепли, хлопали веками, пока не привыкнут глаза.
Мягкие кресла это ещё одно преимущество Краснодара, и то, что в городе новые фильмы поступали в прокат раньше, чем их показывали в совхозе. Любой фильм, особенно хороший, уводил Галю за своими героями, возвращение в реальную жизнь, при выходе из кинотеатра, воспринималось, как маленькое разочарование. Классно там, в кино, а здесь в повседневности ничего интересного не случается. Пельмени переварились, и впереди дорога домой на попутных машинах. Свободный от учёбы день таял, как пломбир во рту, и завтра снова в школу.
Кто проболтался, что девчата пропустили занятия, гуляя на вырученные деньги, не известно. Бачир Нахович, грозился по фамильно выявить комсомольцев, что водили козу по дворам, и принять соответствующие меры! Козу водили взрослые бабы, а Бачирнахыч слышал звон, да не знал где он, хотя от истины был не далёк. По сути директора уже никто не боялся, но верный себе преподаватель, не разделял учеников на «своих» и «чужих». Даже покинув стены некогда родной школы, они оставались его детьми, казалось, что за их судьбу, он брал на себя ответственность до конца жизни.
Однажды в клубе в будний день после вечернего кино, продлили досуг сельской молодёжи, ногами дрыгали старательно и молодые люди тракторной бригады, и ученицы. И вдруг влетает Валька Абрамчук: «Бечик идёт!» и, не останавливаясь, девочка от входной двери промчалась к закулисной двери. Галя за ней! И оттуда через глухое окно подростки посыпались, как горох, лишь бы директор не увидел. Ведь они уже были не его ученики, как будто и не боялись, но совесть гнала не попадаться на глаза. Впоследствии эпоху директора Туова вспоминали, как Сталинские времена: хоть и строгий был, зато мог держать порядок!