Картина

Виктория Тарасюк 2
Картина.
     Обо мне говорят, что я зла, завистлива и жадно стремлюсь завладеть всем, на что упадет мой взгляд. Неправда. Любой беспристрастный наблюдатель  заметит – мной руководит лишь стремление к совершенству.

И непредвзятый критик, хоть немного знакомый с законами гармонии, подтвердит – картина, на которой изображены три предмета, не может считаться завершенной. Ибо три – число острое, страстное и желчное, внутри которого невозможно достичь равновесия, только превосходства.

И эти строки я пишу не для того, чтобы оправдать свои действия, особенно в части, касающейся мотивов. Да, мной двигала страсть к приобретению.  Несомненно, найдутся скептики, убежденные сами или старательно убеждающие  других в невозможности заполнить внутреннюю пустоту внешними средствами. Но пусть хоть один из них объяснит: может ли пустота проявить себя иначе, чем на фоне изобилия? Или прибавляя пустоту к пустоте, они надеются получить бесконечность? А может, проблема заключается не в приумножении внешнего или внутреннего, а в рациональном распределении уже имеющегося? Откровенно говоря, я не знаю ответов ни на эти, ни на множество других вопросов, возникающих в пространстве между мной и моей картиной, и могу лишь последовательно и, по-возможности, беспристрастно рассказать о событиях, приведших к ее завершению.

     Итак, я решила купить проститутку. Зачем? Ну уж не для того, чтобы использовать ее для известных нужд. И не думайте, что мне легко было решиться на столь необычный поступок – ни внешность, ни привычки, ни образ мыслей не выделяли меня из массы так называемых нормальных людей. И немало ночей провела я без сна, пытаясь разрешить вечную дилемму: следовать ли мне своим побуждениям или оставаться в согласии с окружающими?

Напрасно некоторые горячие головы, регулярно впадающие не в ту, так в другую крайность, пытаются убедить доверчивую публику, что человек, следующий своим путем, автоматически приходит к согласию с собой, которое, столь же автоматически, компенсирует потерю привычного окружения.

И те несчастные (или наивные), бросившиеся под влиянием этих, в высшей степени волнительных речей в неведомые дали, очень скоро познают горькую истину: ничто не уводит так далеко от душевного равновесия, как попытки самосовершенствования. И тогда  новообращенные быстро бегут назад, смущенно оправдывая собственную неосторожность вмешательством потусторонних сил. А остающиеся на пути совершают печальное открытие: их прежнее место, обеспеченное, как им  казалось, священными правами рождения, оказывается занятым, и им , волей неволей, приходится двигаться вперед. Кто-то, возможно, и обретет некое иллюзорное пристанище, бледную копию предыдущего, большинство...

    К сожалению, собственную глупость я не смогу оправдать даже увлеченностью.  Напротив, все мои чувства восставали при одной только мысли, что мне придется делить тихую, уютную, такую приспособленную для размеренной жизни и неспешных трудов, аккуратно вылизанную и элегантно обставленную квартирку с существом, одно имя которого вызывает у меня приступ рвоты и неудержимое желание вымыть руки. Я собралась посеять бурю, пожать ураган – включить проститутку в свою жизнь. Хватит ли у меня  сил? Право, если бы я начала раздумывать над этим вопросом, то и сейчас бы сидела  на балконе, мерно раскачиваясь в кресле, вместо того, чтобы пожинать плоды, обильно сдобренные горечью.

     Так или иначе, но однажды вечером, в самом начале лета, я вышла из дома, прихватив с собой порядочную сумму денег. Не хочу описывать саму процедуру, одинаково тягостную как для покупателя, так и для товара, но домой я вернулась в компании вялого, бледного, словно присыпанного мукой существа. Она не радовала  взгляд, но выглядела безобидно, к тому же обошлась в сущие копейки – немаловажный фактор, когда пускаешься в неизвестность.    

- Сюда, - я завела ее в заранее приготовленную комнату, - ты будешьздесь жить . Тебе нравится твоя комната?
Она кивнула, даже не оглядевшись по сторонам, словно заводная кукла, настроенная на одно единственное движение, на единственную мысль: во всем и всегда соглашаться со своим хозяином. И если бы я захотела… Но я не хотела, точнее, хотела, но не этого.
- Обживайся, - сказала я и вышла прочь. Вымыть руки, обтереть их спиртом, стряхнуть с себя… Ничего, ничего, привыкну.

Наутро меня разбудили невнятные чавкающие звуки, прорвавшиеся сквозь сон и  одеяло. Наверное, это вода бежит по трубам, вращая счетчик, и мне нужно встать и поправить ручку унитаза. Ах, как не хочется! Раскинуться, вытянуться, досмотреть сон, плюнуть на экономию. Но журчание упрямо вползало в уши. Я откинула одеяло и поняла, – звук доносится из соседней комнаты. Сразу навалилась усталость – воспоминание о том существе – за дверью – ноша, беспечно взваленная на плечи.

Проститутка, накинув ситцевый халатик, который я накануне заботливо разложила на ее кровати, сидела за письменным столом, меланхолично перемалывая крепкими зубами листья герани. Цветы она, надо полагать, съела раньше. Процесс пошел, и моя мысль – безумная, невозможная – и зачем она только пришла мне в голову?! – обрела реальность – в виде бесконечных чавкающих звуков, то увеличивающих – тогда они звучали выше, то замедляющих темп.

Я вздохнула и отправилась на кухню. С этого мгновения моя жизнь превратилась в молчаливый и беспощадный поединок. Не с тем белесым существом, что ело, пило, оправлялось, сопело возле моего кресла, выползало на балкон, подставляя солнцу блеклое, никогда не загорающее тело, и которое я, сделав несколько быстрых глотательных движений, брала за руку - вела на прогулку или укладывала в постель, а утром, брезгливо морщась, бросала в стиральную машину влажную простыню. Нет. Я боролась со своим желанием перекинуть ее тощее тельце через перила – вниз – на ступени крыльца. И пусть она сдохнет!

Удерживал страх – вдруг она не умрет сразу, а будет кричать, и соседи, возмущенные шумом, потребуют от меня убрать  мусор. Или – того ужаснее – зацепится за дерево, и  жди – пока ее склюют птицы. Гораздо проще было бы открыть входную дверь – гуляй на все четыре стороны! - и бог с ними, с деньгами. И с дурацкими мыслями. И с глупым экспериментом. Но вдруг она вернется? Примется стучать в дверь. Любопытные соседи на лестничной площадке прильнут к глазкам. Недоуменные взгляды, осторожные вопросы, шепот за спиной... Нет уж, лучше я потерплю.

Я жила, как автомат: каждое утро открывала дверь в  спальню, вносила очередную порцию веток,  улучив момент, когда она сидела на балконе, убирала  комнату, меняла белье. С каждым днем проститутка двигалась медленнее, ела больше, ее взгляд – если только такое возможно – становился все бессмысленнее, а из уголка вялого – в покое – рта текла слюна. Ее тело пропиталось ленью и увеличилось в объеме, а вскоре она прекратила даже необременительные вылазки на балкон, предпочитая весь день проводить в постели, только ее челюсти исправно работали, перемалывая  листья.

 А я прислушивалась к звукам, доносящимся из  спальни, и, едва возникала пауза, бросалась туда со свежей порцией корма,  отводя взгляд от невнятной массы медленно застывающего стекла. И почти перестала спать!

Примерно через месяц,  не выдержав напряжения, я приняла сразу две таблетки снотворного, заперла дверь в свою комнату на ключ – будь, что будет! – и рухнула на диван.

     Просыпалась  долго, -  неспешно выплывала из мягкого и сладкого тумана. Тишина... Чавкающий звук не возобновлялся – час, другой... Надо признаться, я   колебалась  у двери в ее комнату -  резко толкнула. Листья, устилавшие пол, с шорохом придвинулись к стене. Проститутка лежала на кровати, завернутая в простыню. Ее слюна затвердела и упрятала ее тело в надежный кокон. Так легко было взять простыню за четыре уголка и – на вытянутой руке – отнести  этот кокон на помойку. Но упрямство – мой главный порок – прошептало с издевкой в ухо: «Ты так и не узнаешь, чем все кончится?»

     Я сдалась. Привела комнату в порядок и стала ждать. Сначала с любопытством, потом со страхом, а после - с равнодушным «скорей бы». Сейчас не припомню, сколько дней прошло в ожидании. Знаю лишь, что почти перестала выходить из дома и даже из комнаты, а друзья, пытавшиеся в те дни связаться со мной,  отмечали и напряженность в  голосе,  и мое нежелание отвечать на любые вопросы.

Ничего удивительного -  я сосредоточила все внимание на едва слышных звуках внутри кокона, скорее придуманных, чем реальных. И все же -  упустила превращение – закрыла глаза, как показалось – на несколько мгновений. Устали веки, резь, невольные слезы. А открыла - и на кровати уже лежало иное существо, еще белое – под цвет простыни,  с непривычно вывернутыми руками и коленями, прижатыми к голове. За изгибами конечностей угадывалось тело, тяжелое и неуклюжее,  в складках прозрачной ткани.

Существо едва заметно вздрагивало. Я сползла с кресла, невесомо перебирая ногами, взяла на кухне давно приготовленную банку из-под персикового компота и аккуратно накрыла бывшую проститутку. И вовремя. Бабочка на простыне развернула  бесцветные, крылья и, неловко взмахивая,  приподняла над кроватью мохнатое  тельце.      Ее крылья постепенно приобрели розовый оттенок, по краям переходящий  в коричневый. Но летала бабочка тяжело, а уткнувшись в стенку банки, лениво сползала вниз. Через несколько дней она затихла. Выждав некоторое время, я убрала банку и аккуратно – пинцетом – перенесла дохлую бабочку на картину. Теперь она беззаботно порхает над зеленой лужайкой, на которой маленький мальчик позабыл свои игрушки: мячик, ведерко, совок...

     Я отправила картину на выставку, и, при случае, охотно рассказываю посетителям историю ее создания – ловлю выражения чужих лиц. Кто-то вежливо отводит глаза, кто-то – бормочет банальности об искусстве, требующем жертв. А вчера незнакомая девушка, внимательно разглядев бабочку, сказала, что это – Bombyx mori (шелкопряд тутовый), который рождается с недоразвитым хоботком,  не может питаться и вскоре умирает.