Идти всего ничего – на пятый этаж. Как же тяжело поднимать ногу: она словно налилась свинцом. Все это странно, - думал Плетнев, - только что он подходил по улице, и всё было в порядке. И ведь уже не первый раз такое.
Минутой раньше Плетнев прошел от фонарного столба на углу к крыльцу никому не заметным пританцовывающим шагом – каждая нога особым образом ступала с пятки на носок. В его голове играл определенный мотив. Под жестяным полукругом свода, у двери, было намусорено. Вошел, провел ладонью по мокрой от дождя голове и на ступеньках уже почувствовал тяжесть ног.
Кажется – о чем тут говорить? Все мы устаем, особенно здесь. Выматываемся так, что не одни ноги, а еще и ступни, живот, сердце, горло, руки, пальцы, спина и отдельно от нее – позвоночник раздирает боль. И это не говоря о голове и ее принадлежностях – тут станет страшно.
Иногда редкое осознание чего-то приходит из глупости. Из того, что всем надоело и стало безынтересно публике. Плетнев не устал. В момент, когда он поднял правую ногу, в нем было сил на двадцатикилометровый марш-бросок в полном обмундировании.
Тем не менее Плетневу приходилось прикладывать усилие, как в спринте на выживание, - мыслью приказывать мышцам, тянуть эти тяжеленные дубинки, одну за одной, в вонючий воздух, и вбивать их снова в серую грязную поверхность. Как сваи. Но рубильник мировой гравитации был в порядке – мимо, бултыхая варежками, летели дети, цокали юбочки и чеканили шаг портфели.
Но пугала его не эта тяжесть ног, не натянутые голени, – ну, дойдет медленней, что за дело. Страшной была пустота в голове. Черная и зияющая она раскрывалась перед ним бесконечной скукой. Плетнев привык все время что-то делать: читать, говорить, слушать, думать, то есть развлекать себя. Теперь он не мог думать. Вернее мог, и голову, больную в шее, забивали мысли – как, за что мне идти туда, почему так невыносима эта прогулка вверх? Дойдя до второго этажа, он вообразил себя процентной шкалой загрузки – что означало 40% выполнено.
Весь дальнейший путь он был не он, а шкала. Так было легче: ноги шли, а глаза не смотрели; так Плетнев пытался убить страх скуки. А ноги всё были тяжелы, ближе к 80% его сердцебиение участилось, а дыхание затруднилось. Несмотря на густой пот и одышку, последние шаги дались легко, почти воздушно, но он не мог вспомнить одно: зачем он пришел на пятый этаж.