Отравленная страсть. гл. 23-43

Сергей Бакшеев
Пятый роман серии «Опасные тайны Тихона Заколова»
Издательство АСТ, 2008.

В 2012 роман подвергся авторской правке. ПОЛНЫЙ ТЕКСТ можно приобрести здесь:
http://www.amazon.com/dp/B0087DHKHI/
Читать можно на любом электронном устройстве.


Глава 23

Меня завели в маленький кабинетик, на вид не более пяти квадратных метров. Я задержался при входе. Охранник бесцеремонно толкнул внутрь, а сам, хлопнув дверью, остался в коридоре. Я огляделся. Пустой стол с черным телефоном и металлической настольной лампой на гибкой ножке. С одной стороны стул, с другой – табурет. Вот и все убранство. Даже окна в комнате не было. Лишь гладкие крашенные стены.
Не иначе предстоит очередной допрос, подумал я. Всю ночь мурыжили в отделении милиции, под утро перевезли в следственный изолятор и тут не оставили в покое. Ну что ж, для меня, очевидно, предназначен табурет. Я собирался сесть, как сзади распахнулась дверь.
- Здравствуй, Заколов! – приветствовала следователь Татьяна Витальевна Воронина.
На ее лице блуждала ироничная улыбка. Из-за плеча выглядывала угрюмая физиономия охранника.
- Здравствуйте, - хмуро отозвался я, не видя повода для радости, и без приглашения плюхнулся на табурет. Хотелось хоть в чем-то почувствовать себя свободным.
Воронина была одета в форму следователя прокуратуры: юбка, пиджак, рубашка, галстук на резинке. Я припомнил, что в предыдущие наши встречи гражданское платье на ней было точно такого же фасона, только мышиного цвета. А туфли остались прежними – тяжеловесными и угловатыми, будто вырубленными топором. Любит Татьяна Витальевна казенный стиль.
Она продолжала улыбаться:
- Вот мы и встретились. Ты к нам не спешишь, но от судьбы, как говорится, не уйдешь.
Судя по всему, к задержанным здесь принято обращаться на «ты», подумал я. Без обиды подумал, я уже привык, и меня это не угнетало.
- От сумы да тюрьмы не зарекайся, - подсказал я.
- Все верно.
Воронина села напротив, положила перед собой тонкую папку.
- Хорошо, что тебя задержали. Есть возможность спокойно пообщаться. – Она извлекла из папки листок. – Вот протокол. Так… Нападение на сотрудника милиции, сопротивление, нецензурная брань, оскорбления – полный букет из нескольких статей. Годика на два-три потянет. Меньше у нас не любят давать.
- Не было этого, - равнодушно возразил я.
- Чего?
- Нападения, нецензурной брани.
- Да вот же твоя подпись!
- Я никогда не ругаюсь матом. Кого угодно можете спросить. А милиционера ударил, потому что думал, что это бандит.
- Ничего себе! Сотрудника милиции с бандитом перепутал.
- Он помешал поймать вора. Автомобильного угонщика.
- Версию с угоном никто не подтверждает. Жильцы видели только драку во дворе. Самого агрессивного хулигана, то есть тебя, удалось поймать. На месте драки был обнаружен кастет с твоими отпечатками пальцев. А кастет, между прочим, приравнивается к холодному оружию. При задержании ты оказал активное сопротивление и нанес сотруднику милиции легкие телесные повреждения.
- Да все было не так!
- Почему же ты протокол подписал?
- Я все рассказал честно, а протокол подписал не глядя! Не думал, что они все исказят. К тому же устал. Меня несколько часов в милиции мурыжили. Да и бока намяли основательно.
- В отделении?
- При задержании. Но намекали, что могут продолжить. У меня тоже имеются телесные повреждения. Рубашку поднять?
- Не надо, ты мог получить синяки и в драке, - поморщилась Воронина и постучала пальчиком по протоколу: - Факт остается фактом. Что написано пером, не вырубишь топором. Но я, впрочем, по более серьезному делу. Догадываешься? Вижу, что сообразил. Меня интересует убийство Воробьева.
Воронина откинулась на спинку стула, расстегнула китель. Ее рука легла на колпак настольной лампы. В следующее мгновение она резко качнулась мне навстречу, направив пучок света в лицо:
- Заколов Тихон Петрович, желаете ли вы сделать официальное заявление?
- Какое? – я немного опешил от напора следователя. Лампа была достаточно мощной.
- О вашей причастности к убийству Воробьева Андрея Ивановича.
- Да нет. Какое может быть заявление? Не причастен я к его убийству. – Я поморщился: - А вот это… свет… обязательно в глаза?
Гибкая шея лампы скрипнула, световой конус уткнулся в бумаги на столе.
- Зря пренебрегаешь такой возможностью. Чистосердечное признание смягчает вину.
Я решил промолчать. Воронина выждала паузу, вздохнула:
- Тогда приступим к доказательной базе. У нас есть показания свидетелей, видевших ночью «Волгу» светлого цвета, которая проезжала по Верхней улице и останавливалась рядом с остановкой, где в последствии был найден на скамье труп Воробьева. На следующий день при осмотре автомобиля «Волга», принадлежащего гражданке Глебовой Ирине, в салоне была обнаружена металлическая заколка для галстука с изображением дракона. Родственники и сослуживцы Воронина подтвердили, что данная заколка принадлежала ему. Он получил ее в подарок месяц назад от представителей китайской делегации. Такие заколки в магазинах города не продавались.
Следователь прошуршала бумажками, выразительно взглянула на меня:
- Я жду, Заколов, сейчас еще не поздно сделать признание.
- Я лучше послушаю вас, Татьяна Витальевна. Складно излагаете.
- Ну что ж. Далее. Как показала Ирина Глебова, в ту ночь ключи от автомобиля находились у тебя, Заколов. Следовательно, ты мог беспрепятственно взять автомобиль, использовать его для вывоза трупа, а утром вернуть на место. Более того, одна из соседок Глебовой видела, как между четырьмя и пятью часами ночи во двор въехала светлая «Волга». В последствии соседка узнала, что это новый автомобиль Глебовой. Ну а то, что ты мог покинуть общежитие ночью в обход вахтера не вызывает никаких сомнений. На первом этаже есть несколько окон, через которые можно легко выбраться наружу незамеченным.
Все подряд отрицать глупо, решил я.
- Да, действительно, я ездил в ту ночь на машине Глебовой. Но трупы не перевозил. Просто решил покататься с приятелем Александром Евтушенко. Ну, знаете, как это бывает? Новая машина, ночная улица, хочется покрасоваться, чуть-чуть полихачить. Согласен, я был не вправе пользоваться машиной Глебовой без ее согласия. Но я ведь не угнал ее. Просто покатался. Какой здесь криминал?
- Скажите, а зачем ты покинул общежитие через окно?
- Чтобы вахтера не будить. Пусть старик поспит.
- Тогда, как ты объяснишь заколку Воробьева, найденную в салоне?
- Татьяна Витальевна, - на этот раз я сам наклонился к ней. – После вот этого протокола, я ничему не удивляюсь. А вдруг милиционеры ее подкинули? Разве были какие-нибудь свидетели или понятые при изъятии?
- Заколов, ты утверждаешь, что сотрудники милиции могли сфабриковать улику?
- Я ничего не утверждаю. Я лишь предполагаю. Кроме того, заколка могла попасть в салон и до его смерти. – Я тут же решил развить эту мысль: - Вы, наверное, знаете, что Глебова приобрела машину не самостоятельно. «Волгу» ей предоставило некое влиятельное лицо. А Воробьев, по-моему, имел отношение к этому лицу, и вполне мог посидеть за рулем этого автомобиля или проехать в качестве пассажира. Как вам такая версия? Ведь мы с Ириной Глебовой первый раз сели в автомобиль только вечером того дня. А его ведь кто-то пригнал к университету.
- Заколов, интересно получается! В прошлый раз ты заявлял, что знать не знаешь никакого Воробьева, а сейчас излагаешь такие подробности.
Я понял, что попал впросак. Нужно было срочно что-то придумать.            
- Так ведь, Татьяна Витальевна, слухи, слухи. Сами говорили, что преступление громкое. В городе всякое болтают. Волей неволей прислушаешься, тем более, если тебя к этому пытаются примазать. – Я подумал, что лучше увести разговор в сторону. – Кстати, если это такое серьезное преступление, то почему это дело доверили именно вам, а не какому-нибудь более опытному коллеге?
- Ты сомневаешься в моей компетенции? – ухмыльнулась Воробьева.
- Вы женщина, да и возраст еще.. То есть, стаж работы небольшой. Я думал, начальство громкие дела обычно опытным мужчинам доверяет.
- Убийства, там, где поножовщина, огнестрел, кровавая драка – да. Но здесь особый случай – отравление. – Воронина встала, оправила юбку и зашагала взад-вперед по тесному кабинету, как в прошлый раз в общежитии. – Такой вид преступления свойственен женщинам. А я лучше понимаю их психологию. Жена Воробьева утверждает, что муж часто задерживался на работе. Для его должности это нормально. Но мы проверили некоторые даты и установили, что не всегда он отсутствовал по делам службы. Были такие вечера, когда никто не знает, где он находился. И в тот роковой вечер было также. Как говорится, к гадалке не ходи, у Воробьева была любовница.
- Почему вы так решили? – мне не понравился такой ход мысли Ворониной.
- Я – женщина! – Татьяна Витальевна произнесла эту фразу не без гордости. – Поговорила с его женой. Она, конечно, напрямую не утверждает, но мы друг друга поняли. Жены чувствуют, когда их благоверные погуливают.  Просто многие не хотят копаться в грязном белье и терпят, пока все выглядит прилично. Особенно, когда муж при должности.
   Она остановилась и погрузилась в раздумья. Лицо стало грустным, мне показалось, что думает она сейчас совсем не о расследовании. Через минуту она встрепенулась:
- Что-то мы отвлеклись. Хватит о любовницах, поговорим лучше о тебе Заколов. Есть еще одно странное обстоятельство. Портфель, который уволокла непонятная собака.
Воронина вопросительно уставилась на меня. Я скорчил глупую гримасу:
- А что портфель? Портфель как портфель. Наш с Евтушенко. Только мы им редко пользовались. Сейчас в моде «дипломаты». Мы уже и забыли про него.
- Я установила, что подобный портфель имелся у Воробьева. А после его смерти он пропал.
- Все портфели похожи.
- Не скажи, тот портфель был породистым.
- Как и собака, - улыбнулся я. - Обычный портфель из кожзаменителя. А у Воробьева, наверняка, кожаный был.
- Да. Но загвоздка в том, что пока его не нашли. А твой портфель уж очень напоминает портфель Воробьева.
- Бывает, - я старался выглядеть равнодушным. - Может, из-за портфеля его и убили? Тогда найдете вместе с убийцей. А может, он у любовницы портфель забыл.
Последнее я брякнул зря. Опять всплывала тема любовницы.
- Может и у нее, - согласилась Воронина.
- А вы уже нашли?
- Кого?
- Ну… любовницу, - как мне не нравилось это слово применительно к Жене!
- Мы изучили окружение Воробьева. И скоро, наверняка, установим эту женщину. Не так много вариантов осталось. Тогда я легко размотаю запутанный клубок даже без твоей помощи. И, если ты к этому причастен, у тебя, Заколов, не будет смягчающих обстоятельств.
Она вновь испытывающе посмотрела на меня. Глядя в ее красивые серые глаза, я спокойно изрек:
- Не верь, не бойся, не проси.
- Постигаешь воровской жаргончик?
- Не один сижу. Подсказали.
- Учти, в камере хорошему не научат.
- Как знать.
- Значит, не хочешь. – Она откинулась на спинку стула. – Из-за твоего упрямства может получиться так, что ты будешь отвечать не за одно, а за два убийства. А это уже явный вышак.
- Чего? У нас теперь что, Сталинские времена? Может, вы меня еще и в японские шпионы запишете?
- Убит еще один человек. Тоже с помощью яда.
- Кто? – растерянно выдохнул я. Но сразу попытался взять себя в руки, и развязано произнес: - Да пока я здесь сижу, у вас, глядишь, пол города перетравят!
- Второе убийство произошло до твоего ареста.
Я не знал, что и думать. Воронина выждала паузу и предложила: 
- Ты, Заколов, еще раз все взвесь, и давай договоримся…      
Зазвонил черный привинченный к столу телефон без диска. Татьяна Воронина осеклась на полуслове, потянулась к трубке.
- Да… Я допрашиваю Заколова… Я еще не закончила…, - сначала ее голос был властным и сильным. Потом она отвернулась и перешла на шепот: - Дайте мне закончить допрос… Почему? … Иван Николаевич, но ведь это не положено… Кто?.. Понятно. Под вашу ответственность.
В трубке громыхнул раскатистый голос, похожий на лай большой собаки. Татьяна покраснела, ее тонкие ноздри раздувались от глубоких вдохов. Выслушав тираду, она кивнула невидимому собеседнику и с покорностью согласилась:
- Хорошо, я все поняла. Исполню.
Ее рука осторожно опустила трубку, словно телефонный аппарат был раскален, и она боялась его коснуться. Холодные глаза задумчиво смотрели на меня, вспыхнувшее ранее раздражение затуманилось грудой вопросов.
Я гадал, что бы значил странный разговор по телефону? Для следователя он был неприятен, но хорош ли он для меня?

Глава 24

Вскоре открылась железная дверь, и на пороге появился Юрий Борисович Калинин. Что-то часто наши пути стали пересекаться, удивленно отметил я.
Воронина собрала бумаги и гордо поднялась:
- Я вас оставлю… Ненадолго.
Калинин вежливо пропустил ее, обволакивая изучающим взглядом. Я поймал себя на том, что тоже смотрю на голые икры следователя. Все-таки неуклюжая одежда ее явно портила.
Дверь захлопнулась. Калинин внимательно оглядел невзрачное помещение, при этом его взор на мне ни разу не остановился. Он прошел к столу, зачем-то заглянул под крышку, осмотрел даже потолок и ровные стены. Застегнутый пиджак покрылся крупными складками, Калинин нагнулся и выдернул из розеток шнуры от телефона и настольной лампы.
- Так будет лучше, - сказал он сам себе, сел на место следователя и широко улыбнулся. Наши взгляды впервые столкнулись: - Привет, Заколов.
Я промолчал. В отличие от Калинина я не испытывал радостных чувств и не знал, чего ждать от этого посещения.
- Ну, вот, мы опять встретились. Теперь я пришел к тебе. Кабинет у тебя, правда, не ахти, - он развел руками, - но что поделаешь. Не я выбирал. Ты сам сюда угодил. Как тут облуживание? Не бьют?
Я невольно дотронулся до синяка на ребре.
- Вижу, вижу, что цел, невредим. У нас самое гуманное в мире правосудие. Тебе повезло, Заколов. Наверное, только кормежка убогая. Но с продовольствием в стране еще сохраняются трудности. Не обессудь.
Я молчал, не понимая, куда он клонит.
- Ладно, времени у нас немного, перейдем к делу. – Калинин схлопнул растопыренные ладони и наклонился ко мне. – Ты влип, Заколов. Влип по самые уши.
- Я ни в чем не виновен, - автоматически буркнул я привычную фразу.
- Что? Не виновен? Да кого это сейчас интересует. А впрочем, я тебе не верю. Ты же напал на милиционеров. Это запротоколировано! Тут даже условным сроком не отделаешься.
- Следователь разберется. Я все рассказал честно.
- Эх! Ну и дурак, лучше бы что-нибудь сочинил. Ладно, это мелочи. – Лицо Калинина, до этого улыбчивое мгновенно посерьезнело. – Заколов, ты – убийца!
- Что?
- Ты хотел убить меня, а убил другого человека.
- Что вы несете?
- Ты отравил Ногатина Петра Кирилловича. Замдиректора автозавода.
- Кирилыча? – Я вспомнил ругань Калинина с неким Кирилычем по телефону из Жениной квартиры. – Того самого?
- Да. Петра Ногатина.   
- Я Ногатина никогда даже не видел.
- Видел, Заколов, видел.
- Что вы несете?!
- Он был в моей приемной, когда ты уходил.
Я припомнил упитанного лысого мужчину с тяжелым решительным взглядом.
- Лысый? Это был Ногатин?
- Да, Заколов, он.
- Ну и что?
- А то! Он зашел в мой кабинет сразу после тебя. У нас состоялся разговор. Неприятный. Но это не важно. Секретарша принесла кофе. Я кофе не пил. Я пил коньяк. А Ногатин выпил и… И отдал богу душу. Удушье, спазмы, окочурился мгновенно. Пока врачи приехали… Э-э, да могли и не приезжать.
Я понял теперь смысл тех непонятных вопросов следователя Ворониной. Так вот, оказывается, кто стал еще одной жертвой отравителя. На душе отлегло. Подспудно я опасался, что могла пострадать Женя Русинова. А Ногатин был мне безразличен. Хотя, после второго убийства история приобретала более зловещий характер.
- А яд был тот же? – живо поинтересовался я.
- Что и у Андрея Воробьева? Тот же самый. Оба погибли из-за бромциана. Из одной партии. Это уже потом установили. Кстати, твою роль в деле Андрея я знаю. Женя мне все рассказала. Там ты по глупости столько дров наломал… Достаточно Евгении дать следствию  нужные показания – и все! Колыма твой дом родной на пятнадцать лет.
- Женя сама вам предложила такой вариант или вы подсказали?
- Ладно, не будем пока про Евгению, - нахмурился Калинин. - Ее в это дело ввязывать я не собираюсь. С тебя достаточно и Ногатина. Отравил видного в городе человека.
- Отравил, ничего себе… Почему вы в этом уверены?
- Я думаю, перед уходом ты подсыпал яд в кофейные чашки. Ты надеялся, что кофе выпью я, но прогадал. Кофе выпил совсем другой человек.
- Почему же меня сразу не арестовали?
- Почему?.. Приехали оперативники, следователь, эксперты. Светлана в истерике. Это моя секретарша. На нее первую подозрение пало. Собственноручно чашки в кабинет принесла. Но я отстоял. Не дал арестовать.
- Похвально. Людей вы любите, - сделав ударение на слове «любите», язвительно произнес я.
- Не предаю! – хмуро огрызнулся Калинин.
- А ведь вы сами могли подлить яд в кофе! Наверняка, у вас была прекрасная возможность сделать это незаметно в пылу спора. Да и смерть Ногатина вам очень выгодна. Разве не так?
- Я тоже под подозрением, -  спокойно согласился Юрий Борисович. – Как и все, кто заходил в тот день в мой кабинет и приемную. Вот только про тебя я следователю не рассказывал.
- Ворониной?
- Да ей.
- А почему?
- Потому что был уверен, что это сделал именно ты!
- Странная логика.
- Выгодная логика. – Калин перешел на зловещий шепот: - Я видел, как ты уходил. Раздосадованный, что я не пошел на твое предложение по обмену папочки с компроматом на Евгению. А ради такой женщины многие из мужчин согласятся на все! Отравление - это твой запасной вариант. Если не проходит шантаж, то, пожалте, ядик в чашечке. Главное, чтобы конкурента не стало.
- Почему же вы не сказали про меня следователю?
- Решил, что сам с тобой рассчитаюсь. К тому же у тебя на руках бумаги опасные были. Ты бы про них первым делом следователю и рассказал, чтобы мне отомстить.
- А секретарша? Она что, про меня не упомянула?
- Светлана была в шоке. Ее увезли в больницу. Я сам распорядился.
- Хороший спектакль получается, - ухмыльнулся я. – Тогда промолчали, а сейчас решили обвинить меня во всех смертных грехах.
- Не совсем так. Я пришел сюда, чтобы предложить тебе тот же вариант, что и ты мне.
- Не понял.
- Короткая память у молодежи! Ты забыл, с чем приходил ко мне в кабинет?
- Помню.
- Так вот. Я делаю зеркальное предложение.
- А поподробнее.
- Я сделаю так, чтобы тебя выпустили из КПЗ, и сняли все подозрения. А ты… Ты забываешь о Жене и немедленно уезжаешь из города. Как тебе такой вариант?
- Но я же никого не убивал?
- А это еще не известно. Да и не так важно. Если будут нужные свидетельские показания, ты сгоришь. Прокуратура послушает меня, а суд… Суд скушает все, что ему преподнесет следствие. И про драку с милиционерами не забывай.
Я задумался. В том, что первый человек в городе сможет надавить на следствие, я не сомневался.
- С одной стороны – получаю свободу, с другой теряю…
- Мне еще нужна папка, - устало произнес Калинин, потерев виски. – Папка и свобода в обмен на Женю.
- А она об этом знает?
- А ты когда шел ко мне с ней советовался? – резко наклонился Калинин.
Да, он использует то же оружие, что и я. Мы поменялись местами. Но на его стороне сейчас сила власти и мое незавидное положение.
- Постойте, - я пришел к неожиданному выводу, - но если меня посадят, вы так и так избавитесь от конкурента.
Юрий Борисович смотрел на меня как умудренный опытом учитель на неразумного ученика, которому несколько раз необходимо повторять одно и то же.
- Русские женщины жалостливые. Они жалеют обиженных. Лучше, чтобы ты уехал свободным, чем сидел в клетке здесь.
- Вдобавок, я обязательно упомяну о том, зачем приходил к вам в кабинет. Всплывет папка.
- Да не всплывет! Сейчас пошлю к тебе в общежитие людей с обыском, и все – документы у меня.
- А разговоры.
- К разговорам мне не привыкать. Суд сделаем закрытым, так что…
- Так что, все из-за Жени! Если она почувствует, что судят безвинного, да еще вы лично приложили к этому руку, то не известно, на чьей стороне будут ее симпатии.
- Слушай. Ну, зачем ты упираешься? Я тебе предлагаю идеальный вариант. Уже к вечеру можешь быть на свободе. Уезжай на каникулы, с практикой в университете я тоже все улажу.
- Вы все предусмотрели.
- Ты молодой. У тебя еще будет куча девчонок. Зачем тебе чужая любовница?
- Она называет вас мужем, - обозлился я.
Калинин прикрыл лицо, засопел. Когда ладони опустились, воспаленные глаза жгли меня ненавистью:
- Решай! Либо свобода, либо я тебя растопчу.
- Свобода без Жени…
- Да, без нее!
- Послушала бы она нас. Такой торг!
- К тебе первому пришла такая идея!
- Нет!
- Что, нет?
- Я отказываюсь от сделки.
- Выбираешь тюрьму?
- Я выбираю Женю… Как и вы.
Калинин вскочил, ударившись бедрами о толстую столешницу неподвижного стола.
- Подумай! – крикнул он от двери. – Не губи жизнь из-за какой-то…
- Какой?! Из-за самой прекрасной в мире девушки? Разве вы сами так не говорили?
Юрий Борисович осунулся. Он был растерян и печален.
- Я подожду до вечера, - глядя в пол, произнес он. – Если надумаешь, скажешь Ворониной, что хочешь встретиться с районным прокурором.
Дверь гулко захлопнулась. Я сидел в следственном изоляторе за толстыми стенами, но сейчас мне было гораздо лучше, чем вчера на свободе, когда я плелся после встречи с Калининым.
Теперь победителем был я!

Глава 25

Лязгнули засовы, железная дверь в камеру приоткрылась. На пороге появился прапорщик:
- Заколов, с вещами на выход, - лениво скомандовал он.
Я приободрился, тоскливое ожидание в камере изрядно надоело. Здесь каждая минута казалось часом.
- У меня нет вещей.
- На нет  - и суда нет.
Мы двинулись по запутанной системе коридоров. На постах прапорщик предъявлял какую-то бумагу, нас пропускали. Когда грубые решетки с огромными засовами остались позади, мы зашли в обычный кабинет. Там я расписался, мне вернули пакетик с личными вещами. Я тут же вставил ремень в джинсы и вновь почувствовал себя полноценным гражданином. Приятно удивило наличие в пакете денег. Не верьте злым языкам о нечестных милиционерах!
Из кабинета мы прямиком спустились к центральному выходу.   
- Эй, Егоров! – прапорщик окликнул водителя милицейского УАЗа. – Отвези парня в прокуратуру, к Ворониной.
- Один что ли? – Егоров затушил ногой бычок, подозрительно взглянул на меня.
- Был звонок. Его вроде выпускают. Прокурор справку оформит.
- А если сбежит по дороге?
- Вот тогда появится повод еще раз арестовать, - усмехнулся прапорщик.
От изолятора до прокуратуры не больше десяти минут езды. Всю дорогу я терялся в догадках. Что могло произойти за несколько часов с момента последнего допроса? Я же не давал согласия Калинину. Почему меня отпускают? Или тут что-то иное? Действительно ли меня решили освободить? А может это чей-то коварный план, чтобы представить дело так, будто я совершил побег? Ведь даже справки никакой не дали. Сейчас водитель вытолкнет меня из машины и заявит о побеге.
Как бы в подтверждении тревожных мыслей автомобиль остановился.
- Черт! Курево кончилось, - ругнулся Егоров и заглушил мотор. – У тебя есть?
- Нет.
- Сбегай, купи. С тебя причитается ради такого события, - водитель показал на табачный киоск.
Я покрепче взялся за ручку двери:
- Никуда я не пойду!
- Если денег нет, я дам.
- Деньги тут не причем.
- Обиделся, значит. Его выпускают, а он морду корчит. Я, между прочим, тебя не арестовывал, не допрашивал. Я простой водитель, только в форме.
- Ну, так везите меня куда следует!
- Вот народ неблагодарный пошел!
Водитель хлопнул дверцей и вразвалочку двинулся к киоску. Ключи зажигания остались в машине. Это только подтвердило мои опасения. Ох, не спроста он их забыл, меня явно провоцируют! Нет, на такой дешевый трюк я не куплюсь!
Егоров вернулся, между пальцами дымилась сигарета.
- Сидишь? – спросил он через окно. Похоже, возвращаться за руль он не торопился.
- Сижу, а что?
- Да так… Ладно, поехали. – Он плюхнулся на сиденье. – Я ведь почему, не спешу. Вернешься, еще куда-нибудь пошлют. А скоро конец смены. Уж лучше с тобой.
Пальцы повернули ключ зажигания, стартер вжикнул, но урчания мотора не последовало. «Сейчас попросит подтолкнуть», - печально подумал я. Егоров еще пару раз включил стартер. Результат тот же. Он ругнулся, не злобно, а по привычке:
- Вот, ёханый бабай!
- Толкать не буду! – веско предупредил я.
- Причем тут толкать? Бегунок в трамблере накрылся. У нее это болезнь какая-то! Каждую неделю меняю.
- Выходить из машины не буду.
- Да я уж понял. Без тебя справлюсь!
Егоров зло, но быстро починил машину. Дальше мы ехали молча.
- Вот твоя прокуратура, - кивнул он на вход с бронзовой табличкой.
- Не моя, а ваша.
- Ну что за народ!
- Проводите.
- Прын-це-са! Сами они не мо-огут!
- Так положено.
- Пойдем, зануда!
Через минуту раздраженный Егоров впихнул меня в кабинет следователя Ворониной:
- Сдаю! С рук, на руки. Упрямый, черт!
Татьяна Витальевна выглядела необычно. Поглощенная размышлениями, она сидела на столе, как сидят в барах на высоком неудобном стульчике. Короткая форменная юбка прикрывала перекрещенные бедра лишь наполовину, снятые туфли болтались на кончиках пальцев. Она обернулась на звук голоса, с трудом стряхнула невеселые мысли, и попыталась вернуть облик строгого следователя. Получилось плохо.
- Заколов? Ты? Проходи. – Взмах рукой в сторону вопросительной позы Егорова: - Да-да, свободны. 
Увидев знакомого следователя, я невольно улыбнулся. В официальном кабинете я почувствовал себя в гораздо большей безопасности, чем во время странной поездки. К тому же выражение лица у Ворониной было каким-то домашним. Мне казалось, что предо мной давно знакомая соседка Таня, по чьей-то глупой прихоти одетая в невыразительную серую форму.
Дверь за водителем закрылась. Воронина обошла стол, сняла мундир, словно тоже ощутила его неуместность. Глаза поискали, куда бы его пристроить, и, не найдя лучшего места, накинули на спинку кресла.
- Жарко, - как бы оправдываясь, произнесла Татьяна.
- Душно, - согласился я.
- Проходи, - она указала на стул, а сама присела в отодвинутое кресло.
В центре рабочего стола следователя прокуратуры поверх деловых бумаг лежала фотография. Улыбающуюся Татьяну лукаво обнимал невысокий широкоплечий мужчина с буйным ежиком светлых волос. Оба были в походной одежде на фоне цветущего куста сирени.
Татьяна перехватила мой взгляд, перевернула фотографию и затолкнула под кипу бумаг.
- Тебя освобождают, Заколов. Милиционеры забрали свои заявления, дело о нападении на сотрудников милиции закрыто.
- Так никакого нападения и не было.
- Ну, это как посмотреть. Впрочем… уже не важно. Кто-то за тебя заступился. Не подскажешь, кто? – она долго пристально всматривалась в меня. – Или сам не догадываешься?
Я вспомнил о Калинине. Неужели, не смотря на мой отказ, он решил посодействовать освобождению. Боится всплытия компромата? А чем не мотив? Инстинкт сохранения должности сработал.
Мне захотелось предстать в облике человека со связями:
- Ах, да! Наверное, это Юрий Бо…, - я намеренно сделал паузу, наблюдая за реакцией Ворониной.
Татьяна неожиданно рассмеялась:
- На счет Юрия не знаю, но что в юбке – это точно! – Она мгновенно сделалась серьезной и, как мне показалось, немножко злой: - Благодаря этому, возможно, тебя и освободили.
Я не знал, как понимать ее слова и попытался пошутить:
- Из-за юбки?
- Из-за того, что под ней, - прозвучал грубый ответ.
Воронина вздернула тонкие брови, блеснула глазами, кресло на колесиках резко подкатило к столу. Она наклонилась и шепнула:
- Кто-то тебя очень любит, Заколов.
В голосе проскользнули нотки легкой зависти, а в глазах я заметил поволоку любопытства, с которым она рассматривала мое голое тело в общежитии. Столешница вдавилась ей в грудную клетку, женская грудь легла на стол. Татьяна отстегнула галстук и швырнула его назад на подоконник. Дыхание было глубоким, губы заалели, пуговка на рубашке периодически натягивалась. Я никогда не видел ее такой, мой взгляд притягивала разъезжающаяся щель между полами рубашки.
- Ну, ладно, ладно, - она отмахнулась, словно стряхивая наваждение, стул откатился обратно. – Иди к Ивану… Ивану Николаевичу. Он лично хочет подписать тебе освобождение.
- А куда идти?
- Направо. Через три двери.
Я встал, с трудом веря, что скоро обрету свободу.
- Да! Потом обязательно зайди. Расскажешь! - крикнула вдогонку она.
Негнущиеся ноги несли меня к таинственному кабинету.

Глава 26

Рядом с указанной дверью висела табличка: «Прокурор *** района Дмитриев Иван Николаевич». Я один раз стукнул и потянул на себя высокую створку. Прямо передо мной за длинным столом сидел человек с жесткой гребенкой рыжих волос. Форменная прокурорская рубашка была расстегнута на две пуговицы, китель висел на спинке кресла. Все у прокурорских одинаково, подумал я, вспомнив про Воронину.
- Мне к Ивану Николаевичу, - сообщил я в ответ на прищуренный взгляд из-под светлых густых бровей.
- Заходи, - Дмитриев дружелюбно откинулся на спинку кожаного кресла. Его глаза по-детски округлились, он с любопытством и явной ухмылкой рассматривал меня. – Так вот, значит, кого сейчас девки любят.
По лукавой улыбке я сразу узнал в прокуроре мужчину с фотографии на столе Татьяны Ворониной.
Во всем кабинете районного прокурора и, особенно, на столе царил, что называется, творческий беспорядок. Многочисленные папки и отдельные предметы были сдвинуты и неравномерно рассеяны по огромной столешнице. Кое-что даже валялось на полу. Но хозяина кабинета, судя по всему, это мало беспокоило.
Проследив за моим взглядом, он сгреб небольшой черный комочек ткани перед собой, рука с редкими проволочками волосков поднесла его к носу. Иван Николаевич звучно втянул воздух, зажмурив глаза, задержал дыхание и швырнул комочек в стол. Хлопнул задвинутый ящик, галстук на резинках, висевший на углу стола, соскользнул на пол. Прокурор проводил его безмятежным взглядом, его лицо выражало расслабленное благодушие. Кресло на колесиках откатилось. Иван Николаевич обошел громоздкий стол, на ходу поправив ладонью мотню. Повадками он напоминал подвыпившего крепкого деревенского мужика.
Прокурор не спешно обошел вокруг меня, крякнул, словно прочищая горло, и слащаво заявил:
- Повезло тебе, парень.
- В чем?
- Адвокат хороший попался, - прокурор засмеялся похабным смешком.
- У меня нет адвоката.
- Не было, но появилась. Опытная. И, что самое главное, нашла убедительные аргументы.
Я угрюмо взглянул на него, стремясь постичь смысл последней фразы. Тон мне однозначно не нравился. Прокурор натолкнулся на жесткий взгляд, посерьезнел:
- Ну, ладно, давай, - он выдернул бумажку из моей руки, черканул в углу. Рука с широким обручальным кольцом небрежно развернулась ко мне: - Свободен.
Я спускался по обшарпанной лестнице прокуратуры. Радость освобождения бесследно улетучилась. Терзали муторные вопросы. Кто? Кто мой адвокат? На какие аргументы развязано намекал прокурор? Почему в его манере общаться сквозила похабная улыбка?
- Заколов! – кто-то окрикнул меня сверху. Над перилами повисла Татьяна Воронина. – Ты, почему не зашел. Я же просила.
Точеные колбочки ног уходили под юбку. Где-то там вверху они соединялись, и мой взгляд невольно тянулся в серый туман в надежде увидеть это место. Еще неделю назад в подобной ситуации я стыдливо отвел бы глаза, а сейчас нагло пялился и испытывал лишь щекотное возбуждение. Потеря невинности, словно прорвала широкую плотину, и огромное озеро сдерживаемых желаний вырвалось на неизведанные просторы и устремилось к новым заманчивым горизонтам. Мир стал шире, полнее и красочнее.
- Заколов, - Татьяна пригладила край юбки. – Ну, поднимайся.
Мы вернулись в ее кабинет.
- Рассказывай.
- О чем?
- Что он тебе сказал.
Я постарался припомнить разговор с прокурором, но странным образом ничего в голову не лезло. Ах, да! Упоминали адвоката.
- Он говорил что-то про адвоката.
- Какого адвоката?
- Что у меня хороший адвокат, которая нашла нужные аргументы.
- Вот скотина! Кабель! – разошлась Воронина. – Аргументы, значит, подходящими оказались. Понравились ему. Ну да, она, видимо, молоденькая. А я, значит, уже … Какие же вы мужики сволочи!
- Причем тут я?
- Ты? – она, будто очнувшись, посмотрела на меня. В холодных глазах появился и разрастался теплый туман. – Ты? Ты скорее пострадавший… Как и я… Мы оба пострадавшие.
Последние слова были произнесены ласковым шепотом похотливой самки. Ну что за город? Здесь все свихнулись от любви. А от нее, как я успел почувствовать на собственной шкуре, мучений больше, чем радости.
Татьяна приблизилась, толкнулась грудью в плечо, ресницы плавно опустились, затем резко вспорхнули.
- А ты сильный. – Она сжала пальцами мой бицепс. Я напряг мышцы. – Ты очень сильный. – Вторая рука схватила за другое плечо и рывком развернула меня. Мы оказались лицом друг к другу, серые глаза смотрели требовательно: – Ты хочешь сделать мне больно?
Она вжалась в меня и потерлась. Я хладнокровно ждал, следователь прокуратуры все-таки. Еще недавно мы вели разговор в камере изолятора под протокол. Капризная женская ладошка скользнула вниз, пальцы просунулись под ремень, царапнули живот. Я невольно сжался, Татьяна одной рукой расстегнула брюки. Теплую набухающую плоть обхватили прохладные пальцы. Они сжимались и расслаблялись, сжимались и расслаблялись. Но не долго. Руки взлетели вверх и уверенно толкнули меня в грудь, я шлепнулся на стул.
Татьяна, расставив ноги, водрузилась сверху мне на колени. Волна пряного цветочного аромата окутала меня, но скованность не покидала.
- Дверь, - пожаловался я.
- Что?
- Дверь не заперта.
- Так, даже лучше, - шепнула она в ухо, отчего мое тело содрогнулось сладкой волной. Она тут же повторила слова, еще нежнее вжимаясь губами в ушную раковину: - Так, будет лучше.
 Хлипкий барьер стеснительности был смятен, я уже не мог сдержаться. Ее тело извивалось, терлось, руки путали волосы, губы алчно впивались в рот. Потом она вдруг укусила меня, сильно, по-настоящему. Из нижней губы потекла кровь. Шершавый язык слизнул ее, заскользил вверх по щеке и юркнул в ухо, словно в норку.
- Сделай мне больно, - шепнула она, цапнув за мочку.
Я уже сам хотел этого. Я понял, что от меня требуется. Дальше руки делали все грубо и напористо.
В следующее мгновение женское тело упало лицом вниз на рабочий стол. Юбка вздернулась выше пояса, пальцы сорвали белый треугольник ткани с выпуклой попы. На мягкой коже остались следы от ногтей. Стол затрясся. Что-то валилось на пол. Татьяна стонала и комкала в руках бумаги. А мне хотелось видеть ее голую спину. Форменная прокурорская рубашка вздернулась под мышки. Пальцы расщелкнули застежку лифчика, губы впились в ямку под лопаткой, ладонь сжимала трясущуюся грудь.
На последнем неистовом толчке я укусил. Так она просила. На застывшей в глубоком прогибе спине между двумя дугами вмятин от зубов наливался багровый синяк. Снизу его обрамляла кровь из моей поврежденной губы.
Когда все закончилось, я смущенно спросил:
- Я пойду?
Татьяна ерзала плечами, поправляя сбившуюся одежду.
- Лифчик застегни, - деловито попросила она, подставив спину.
Я посмотрел на три пары петелек:
- На какую?
- На среднюю.
Сомкнутая белая полоска коснулась подсохшей крови под синяком.
- Я пошел, - на этот раз я не спрашивал, а сообщал.
- Стол поставь на место.
Я поправил сдвинутый стол. Из рассыпанной стопки бумаг высовывалась прежняя фотография. На этот раз, улыбающаяся в объятиях Ивана Дмитриевича Татьяна, мне показалась не такой уж и счастливой.
- Только учти! – Воронина окликнула меня у самой двери. – Это все ничего не значит. Мы закрыли дело о нападении на милиционеров. Но, если нарою новые факты по отравлениям, и они будут против тебя – арестую. Я еще докажу ему!
Она погрозила кулачком куда-то в стену. Именно в той стороне располагался кабинет районного прокурора с широким обручальным кольцом на безымянном пальце.
Как все запутано в этом мире! Насколько прекрасен и понятен мир чисел, по сравнению с отношениями мужчин и женщин.    

На выходе я сунул дежурному подписанную прокурором бумагу. Тот бегло взглянул, мотнул рукой и вновь погрузился в разгадывание кроссворда. Вот она – свобода! Для одних - праздник, для других – будни.
Про эпизод с Ворониной я постарался сразу забыть. Меня не покидало смутное чувство, что женщина использовала меня для какой-то своей личной мести.
От короткого общения с районным прокурором в душе остался странный осадок. С одной стороны, меня отпустили, и надо радоваться. С другой стороны, его жесты и слова оставляли ощущение чего-то неприятного и сомнительного. Одна фраза про адвоката и убедительные аргументы, чего стоила. А на что намекала Воронина? Кто-то заступился за меня и содействовал освобождению? По словам следователя это была женщина. Но кто?
Ирина? Конечно она! Она была свидетелем попытки угона. Она пострадавшая. Покушались на ее автомобиль. Я пытался его отстоять. А дальше получилось то, что получилось. Я, конечно, сглупил с милиционерами, сорвался, и потом на допросе вел себя, как идиот. Но она молодец, выручила.
Я вышел на улицу. Удлиненные тени от домов и деревьев предвещали наступление вечера. Меньше суток прошло с момента задержания, а ощущение было такое, словно я вернулся в этот город спустя месяц.
Из-под тени тополей на противоположной стороне улицы выплыла стройная женская фигура.
Женька!
Я обомлел от нового прикосновения к красоте. На этот раз она была вся в черном. Черные туфли на шпильках, приталенное платье до середины бедра с треугольным вырезом на груди, маленькая черная сумочка на длинных ручках. Обычно кудрявые волосы были распрямлены, колокольчиком обнимали овальную головку и, разгибаясь наружу, спадали за плечи. На фоне иссиня черной ткани загорелая кожа выглядела светлой. Приглушенный контраст, и опять она неотразима.
Я перебежал дорогу. Она ждала. Губы пытались улыбаться, но глаза хранили грусть.
- Женя, привет. Ты ждешь меня? – я всегда, когда теряюсь, задаю банальные вопросы.
- Да, ждала. – Она широко улыбнулась, но лишь на мгновение. Улыбка мелькнула, как вспышка фотоаппарата.
- Ты знала, что меня выпустят?
- Я этого хотела.
Мой взгляд еще раз ощупал ее изменившуюся прическу.
- Каждый раз ты разная, но каждый раз прекрасная, - вырвалось у меня.
- Да ты поэт, - наконец-то ее лицо озарила полноценная настоящая улыбка. Она мимолетно чмокнула меня в губы, осмотрела: - Ну, как ты?
- Ничего. Цел, невредим. Вот, выпустили.
- Обвинение сняли?
- Да. Милиционеры забрали свои заявления.
- А протокол допроса?   
- Да ты все знаешь, Жень. Но откуда? - я терялся в догадках. Выходит, это Женя добилась моего освобождения.
Она бегло взглянула на дорогу:
- Давай поймаем такси. Я устала на каблуках.
И сразу шагнула к проезжей части, подняла руку. Сзади треугольный вырез на платье был еще глубже и лишь немного не доставал до поясницы. Кончики гладких волос, как и прежде, закручивались в спирали. Густые волосы напоминали полукруглую шаль, накинутую на открытую спину.
Я смотрел на ее идеальную фигуру в черном и смутная боль проникала в меня. Я уже видел черную ткань сегодня. Черный комочек в руке удовлетворенного прокурора и похабный намек на убедительный аргумент. Страшная догадка пронзила меня острой стрелой.
Женя голосовала, активно помахивая рукой. Я подошел к ней и положил ладонь на талию. Спустил руку вниз. Так и есть!
Не хотел верить и провел еще раз. Трусиков на девушке не было. Боль ворочалась в груди, как проснувшийся ежик. Нет, как огромный пьяный дикобраз, распрямивший колючки!
Женя резко обернулась, тонкие пальцы отвели прядь волос, другая рука сняла мою ладонь с талии.
- Ты была в кабинете прокурора? – спросил я, с трудом двигая окаменевшими мышцами лица.
Остановилось желтое такси. Женя продиктовала водителю адрес и плюхнулась на заднее сиденье, увлекая меня. Мы оказались тесно сидящими друг к другу. Я чувствовал ее аромат, нога касалась обнаженного бедра. Такси тронулось.
- Ты была в его кабинете? – вновь спросил я.
- Да.
- Но зачем?
- Я хотела тебя спасти.
- Такой ценой?
Она молчала, водитель включил радио. Радостная дурацкая песня о счастливой любви заполнила салон дребезжащими звуками.      
- Мне не нужна свобода такой ценой, - упрямо твердил я.
- Ну, а как еще я могла тебе помочь? – резко ответила Женя и отвернулась.
Я смотрел на самое прекрасное в мире тело, обернутое изящным кусочком черной ткани. Глаза лезли в разъехавшийся вырез, где отчетливо белел нежный конус левой груди. Я видел ее целиком вместе с вздернутым коричневым соском на вершине.
- Тебе грозил срок, - тихо сказала она. – Минимум два года. Ты сам подписал дурацкий протокол!
- Да хоть двадцать лет! Женя, не надо было так делать.
Она опять замолчала. Таксист ехал быстро. На повороте меня повалило на Женю. Ладонь оперлась на гладкую кожу ее ноги. Тело на мгновение сцепила судорога, дыхание перехватило.
А ведь прокурор лапал ее здесь! Его руки с рыжими волосками поднимались и выше. Он сдернул с нее белье! Как это было? Перед глазами всплыла сцена в кабинете прокурора. Девушка, заваленная на стол, задранное платье… Или она стояла на коленях перед ним?
Сильнейшая ревность перекатывалась раскаленным шариком внутри. Боль отдавалась в каждой клеточке. Женя была с ним. Она предложила себя, ее нагло взяли.
Женька, ну зачем ты так поступила?!
Неожиданно я понял, что сижу с закрытыми глазами. Рука лежала на ее ногах. Губы тыкнулись в шею через растрепанные волосы. Всего один раз, но этого оказалось достаточно, чтобы острый умильный всплеск любви накатил на меня. Ревность сменилась желанием. Уже не огненный жар, а приятное тепло расплывалось по телу. Ладонь заскользила вверх по гладкому бедру.
Толчок кулаками, я отшатнулся и открыл глаза. Женя брезгливо смотрела на меня, тонкие пальцы с ухоженными ногтями поправили оборку платья.
- Это как понимать? – холодно спросила она. - Только что ты готов был облить меня грязью, а сейчас и сам не против…
- Женя, извини, я был не прав, - мямлил я, стыдясь вспыхнувшего желания.
- Когда? Тогда или сейчас?
- Женя, ты понимаешь, - я вспомнил свою связь с Ворониной и окончательно запутался в сумбуре рваных мыслей. – Там в кабинете… У них в прокуратуре… У нас же по-другому... Я хотел…
- Ты хотел то же, что и он. Только вдобавок стремился меня унизить! – резко оборвала она разговор. Рука властно дотронулась до спины водителя: - Остановите.
Защелкал указатель поворотов, такси остановилось.
- Выходи, - Женя не умела говорить твердо, но в ее мягком голосе чувствовалась решительность.
Меня охватило упрямство:
- Никуда я не пойду. Я хочу быть с тобой.
- А я нет.
Она обожгла решительным взглядом и выскочила на проезжую часть. Мелькнул черный подол платья, хлопнула дверца. За стеклом глухо взвизгнули тормоза  тяжелой машины. Грузовик, клюнув носом, остановился рядом с нашим такси. Пожилой перепуганный водитель махал кулаком в открытое окно. Женя, не обращая внимания на сигналы машин, перебежала дорогу.
Я хотел было ринуться за ней, но такси резко сорвалось с места и, набирав бешенную скорость, мчалось по улице. То справа, то слева мелькали обгоняемые автомобили. Меня мотало из стороны в сторону.
Может, таксист подумал, что мы хотим сбежать?
- Куда вы? Остановите! Я заплачу! – я вглядывался в счетчик, вспоминая, сколько мне вернули денег.
- Заплатишь. Ты за все мне заплатишь! – громко огрызнулся водитель.
Голос был явно знакомым. Через зеркало заднего вида злобно уколол язвительный взгляд.
Я узнал хмурое лицо своего врага.

Глава 27

Такие усы и бакенбарды трудно не запомнить. Прямо музыкант из ансамбля «Песняры», а не заурядный таксист Витек. Но, к сожалению, это был именно Витек, и новая встреча с ним вряд ли сулила приятные минуты.
- Останови! – крикнул я.
Витек невозмутимо вел такси на огромной скорости, ловко лавируя в потоке машин. Я схватился за ручку двери. Дверца не открывалась.
- Заблокировано, - гордо пояснил Витек.
- Останови, а то тресну! – для убедительности я сунул вперед кулак.
- Тогда обоим кранты. Посмотри на спидометр.
Стрелка колебалась в районе отметки 120. Он прав, сволочь! Если на такой скорости машина потеряет управление, то… Нет, об этом лучше не думать.
Но собраться с мыслями не помешает. Пока ничего страшного не происходит. Я в машине, один на один с таксистом. Как только он затормозит на светофоре, я скручу его и выберусь из автомобиля. Чего проще? Преимущество на моей стороне, осталось только подождать.
Но Витек лихо проскакивал на красный свет или круто сворачивал, вклиниваясь в поперечный поток. Улицы он выбирал не оживленные. Редкие машины, завидя несущуюся оранжевую «Волгу», сторонились и пропускали его. Ну, ладно, подождем. Такая езда не может продолжаться вечно, должны же мы куда-нибудь приехать? Вот тогда я с ним обязательно справлюсь. Даже если там будет поджидать второй таксист. Как его? Димон. Сначала надо вырубить Витька, он опаснее и является командиром, а потом уж займусь толстеньким неуклюжим Димоном.
- Куда мы так спешим, Витек? – спросил я, развалившись на мягком сиденье. Лучше казаться невозмутимым, чем испуганным. Хладнокровный вид всегда отрезвляюще действует на хулиганов, в этом я не раз убеждался, а Витек недалеко ушел от мелких задир.
- Скоро увидишь, - сквозь зубы процедил Витек.
Глядеть по сторонам и запоминать улицы было бесполезно. Города я не знал.
- Будь добр, не гони, а то трясет, - попросил я и даже зевнул. Потом прикрыл глаза и лениво тронул пальцами плечо таксиста: - Разбуди, когда приедем.
Но о сне, конечно, речи быть не могло. Я лишь хотел продемонстрировать свое абсолютное спокойствие. Почему-то в данный момент это представлялось самым важным.
Легкое шуршание асфальта сменилось хрустом гравия. Я открыл глаза и огляделся. Машина ехала под уклон, покачивая широким капотом. Мы спускались с высокого холма к берегу реки. Дорога шла вдоль берега, круто забирая вниз. Мелкий гравий сменился песком. «Волга» подняла клубы пыли и остановилась.
Пора действовать! Я взметнул руку, целясь кулаком в висок таксиста. Витек обернулся, из сжатой ладони навстречу мне с громким пшиканьем вырвалась струя влажной смеси.
В следующее мгновенье я ослеп. Лицо обжег сухой огонь, салон наполнился острейшим запахом перца. Я не мог дышать, в горле застрял огненный ком, пальцы терли глаза, нос разбух, голова раскачивалась, пытаясь найти спасительную отдушину.  Горячий туман душил меня, я словно проваливался в жерло кипящего вулкана.
Кто-то дернул меня за плечо, я беспомощно вывалился из машины. Лицо уткнулось в песок, я чувствовал его, но не мог видеть. Глазные яблоки превратились в два круглых кактуса, малейшее движение ими причиняло неимоверную боль. Горло постепенно прокашлялось, я мог заглатывать спасительный воздух маленькими порциями.
- Вставай! Вставай! – тупой ботинок несколько раз жестко пнул под ребро.
На этот раз говорил не таксист. Голос был с характерным кавказским акцентом. Где-то я его уже слышал, но голова соображала туго. Я приподнялся на руках и сел. Сжатые веки слепо метались на голоса двух беседующих людей.
- Вроде он?
- Точно он. Я эту рожу хорошо запомнил. Перед стеклом на капоте болталась.
- А мне он в голову тогда саданул. Как молотком.
- Из-за него, гада, мы задание провалили.
- Сейчас за все рассчитаемся.
- И мне он должен. Помните, я рассказывал, - это уже в разговор вмешался Витек. А двое предыдущих были не иначе как угонщиками Ириной «Волги».
- Тебя, водила, пока не спрашивают. Лучше плесни воды пацану, - осек таксиста один из кавказцев.
Под торопливыми шагами заскрипел влажный песок, лязгнуло ведро, звучно булькнула вода, шаги засеменили обратно, на этот раз песок хрустел солиднее. Человек остановился рядом со мной, глубоко вздохнул, поправляя сбившееся дыхание, и прохладный ком воды плюхнулся мне в лицо. Пламя пожара мгновенно сбилось, кактусы в глазах превратились в маленькие угольки. Трудно припомнить, когда я получал большее удовлетворение от простого умывания.   
Я протер глаза и медленно открыл веки. Сначала одно, потом второе. Если на открытые зрачки налепить клейкую ленту, а потом сдернуть ее, боль наверняка была бы меньше.
Прямо передо мной стоял таксист Витек с пустым ведром. Натолкнувшись на мой тяжелый взгляд, он тут же ретировался в сторону. Я посмотрел вправо. Опытным путем выяснилось, что проще повернуть голову, чем сдвинуть глаза. Справа возвышался коренастый мужчина лет тридцати. По характерной фигуре без шеи я тут же узнал кавказца-угонщика, с которым дрался около Ириного дома. Но что-то изменилось в его лице. Ах, да! Он сбрил усы. Над губами кожа была явно светлее, чем на щеках. Ишь, ты! Устраняет особые приметы. Слева от меня переминался с ноги на ногу юркий горбоносый тип, который сидел за рулем Ириной «Волги».
Я попытался встать.
- Сиди! – толкнул коренастый. В его ладони мгновенно оказался острый нож. Он черканул перед носом зигзаг и пояснил: – Это, чтобы вел себя смирно.
Слева что-то блеснуло. Я повернул голову. Юркий кавказец тоже поигрывал ножом. Вот так ситуация: я сидел на коленях между двумя вооруженными ворами.
- Что ты вякал про Отара Тбилисского? – брезгливо спросил коренастый.
Из-за спины послышался испуганный голос Витька:
- Реваз, я поеду?
- Вали! – раздраженно огрызнулся коренастый. Мне показалось, ему явно не понравилось, что прозвучало его имя.
Кавказцы подождали пока «Волга», натужно ревя на подъеме, скрылась из виду.
- Эй, ты, мразь! Что ты про Отарика Тбилисского плел? – повторил вопрос Реваз.
Я склонил голову, разглядывая песок под коленями. От атаки перцовым раствором я постепенно отошел, но пока не мог сообразить, какой тактики лучше придерживаться в разговоре с бандитами. По всему видать, люди они серьезные, их на дешевый понт, как таксистов, не возьмешь. А какой у них интерес ко мне? Неужели только жажда мести за сорванное дело? Одно ясно, они из Грузии, и работают на Отара Тбилисского, а я перешел им дорогу. 
Пока уезжала «Волга», я успел осмотреться. Слева текла река, но на самом берегу напротив нас лежал проржавевший корпус старой баржи. Справа возвышался крутой песчаный склон. Впереди этот склон изгибался и обрывом уходил в реку. Назад я не оборачивался, но помнил, про узкую дорожку, по которой машина съехала вниз. Мы находились в глухом месте между длинным остовом баржи и почти отвесной стеной берега. С реки нас не могли заметить, и берег был наверняка безлюдным. Иначе бы бандиты здесь не устроили встречу.
- Почему молчишь? Колись, сука, где про Отара слышал?
- Чего? – с глупым видом переспросил я.
- Ах, ты! В непонятку уйти хочешь! Кита, поддай ему.
Горбоносый с равнодушным видом влепил ногой мне по спине. Удар был силен, не иначе Кита в детстве увлекался футболом. Я плюхнулся на руки. Надо тянуть время и думать, тянуть время и думать.
- У меня голова не соображает, - холодно ответил я. – После этого перца… Глаза ничего не видят, и со слухом что-то.
- Что ты слышал про Отарика? – Реваз слегка наклонился, но говорил, не повышая голоса. – И почему ты про него трепешься?
Рассказать про Калинина, и его разговор на повышенных тонах с Ногатиным? Именно там я первый раз услышал имя Отара Тбилисского. Нет, это только запутает дело.
- Про Отарика? Так про него все знают.
- Нет, парень, фуфло не лепи! Ты ляпнул, что на него работаешь, что ты его киллер! - наседал Реваз.
- И записочка у тебя была, - добавил Кита.
- Молчи, - пресек партнера Реваз и добавил что-то по-грузински. Потом уставился на меня: – Отвечай про киллера.
Нужно было срочно понять, почему бандиты интересуются мной в связи с Отаром Тбилисским? Я им помешал угнать автомобиль, чуть было не сдал в милицию. За это они могут мстить. Это ясно. Но они первым делом интересуются моей пустой болтовней о пресловутом Отарике Тбилисском. Откуда грузины про это узнали? Я напугал таксистов. Они, когда успокоились, решили проверить мои слова и каким-то образом вышли на Реваза и Киту. А те очень заинтересовались мной и захотели встретиться. Они ждали меня здесь! Значит, такси с Витьком подвернулось нам не случайно! А если бы Женя не выскочила из машины, она тоже была сейчас здесь. Подумать только, что могли бы сделать двое развязных бандитов с хрупкой девушкой! От этой мысли пальцы похолодели и на голове зашевелились корни волос.
-   Я просто бахвалился, чтобы таксисты отвязались. Они из-за испорченных колес на меня насели, а у меня денег нет, чтобы с ними расплатиться.
- Красивая сказочка – киллер от самого Отара Тбилисского! – Реваз благодушно улыбнулся и даже причмокнул. Он прикрыл глаза, словно от умиления, медленно и звучно втянул воздух через большой нос, запрокидывая голову, и резко качнулся на меня. Когда он открыл глаза, это был совсем другой человек. Глаза, губы, нос и каждая складка на лице изрыгали злость: - Хватит врать, сученок! У тебя была записка с фамилиями! Откуда она? Почему на ней эти имена?
Вот, что его больше всего интересует! Как имена людей, якобы заказанных киллеру, оказались у меня? Что ответить на этот вопрос? Может, правду?
- Это шутка.
- Кита, добавь, - скомандовал Реваз.
Горбоносый Кита принялся яростно дубасить ногой. Удары приходились и в грудь, и в спину. Я прикрывал бока стиснутыми руками и помышлял об одном, только бы не упасть, тогда этот несостоявшийся футболист непременно ударит в голову. Он не будет церемониться как милиционеры.
Наверное, Реваз сделал повелительный знак, побои прекратились.
- Отвечай, сука! – взвизгнул Кита.
- Какие фамилии? Это была шутка. Я разыграл двух придурков.
- Почему именно эти имена оказались на бумажке?
- Я переписал из местной газеты. Воробьев, Ногатин, Калинин.
- Таких совпадений не бывает, парень, - возразил Реваз.
- Каких совпадений? – в голове быстро выстроилась логическая цепочка. Воробьев – отравлен. Ногатин – тоже отравлен. Калинин? Утром еще был жив.
- Кита, он еще вопросы нам задает, - усмехнулся Реваз.
Кита как по команде пнул в спину.
- Будешь колоться? На кого работаешь? – остановил Киту напарник.
- На себя. Я случайно записал эти фамилии.
- Врешь ты все, - обреченно  произнес Реваз. В его голосе чувствовалось спокойствие человека, принявшего окончательное решение. – Я не люблю темных лошадок, которые мне мешают.
Не поднимая головы, я взглянул исподлобья на своих мучителей. Реваз с Китой переглянулись. Реваз что-то шепнул по-грузински. Руки, сжимавшие ножи, напряглись. Очевидно, моя участь была предрешена.
Терять больше нечего, обреченно понял я. Приближается развязка. Кровавая развязка. И кровь в последнем акте предполагается только моя.
Ладони судорожно сгребли мелкий речной песок. Я покорно склонил голову и смотрел под ноги. Этого было достаточно. Тени на земле отчетливо передавали каждое движение бандитов. В их положении удобнее всего бить ножами сверху наискосок в шею. Перед этим нужно приподнять руку для замаха. Видимо, они договорились бить одновременно. Я ждал начала подъема рук. Раньше действовать нельзя. Именно в этот момент их зрачки будут направлены на меня. Только бы попасть!
Неожиданно тени стали бледнеть. Очередное проклятое облачко заслоняло солнце. Если оно будет слишком густым, и тени исчезнут, я пропал, я не разгляжу момента удара! Мне неумолимо захотелось поднять голову и посмотреть в небо. Какое счастье, что я этого не сделал!
В следующее мгновение побледневшие тени воров одновременно приподнимают руки. В ту же секунду я швыряю вверх горсти песка. Правой рукой влево, левой – вправо. Так удобнее и замах сильнее. Бросаю не глядя, я знаю, где их лица. И сразу же кувыркаюсь вперед. За спиной раздается яростный вскрик. Я попал! Мелкими песчинками в широко раскрытые глаза бандитов. Это, конечно, не перец, но у меня появилось несколько секунд для бегства.
Я вскакиваю и устремляюсь к песчаному склону. Я заранее заприметил наиболее пологую ложбинку. Назад нельзя, натолкнусь на разъяренных бандитов. Слева ржавая баржа, упирающаяся в обрыв. Остается крутой склон.
С разбегу взлетаю на несколько метров вверх и падаю на живот. Дальше только ползком. Ноги упираются в рыхлый склон и елозят почти на месте. Пальцы вгрызаются в песок, я подтягиваю тело и цепляюсь руками выше. Подо мной осыпается почва. Такое впечатление, что я карабкаюсь по крутой лестнице, у которой одна за другой ломаются все перекладинки. Я делаю множество движений, но продвигаюсь вверх очень медленно. На мгновение замираю, вжавшись телом в склон, чтобы перевести дыхание. И тут же чувствую, как плыву вниз. Нельзя останавливаться ни на секунду! Я карабкаюсь по зыбкому грунту, от безысходности порой хочется вцепиться зубами за воздух.
В верхней части склона торчат коренья, за них можно ухватиться. Становится легче, я даже оглядываюсь вниз. Есть ли погоня? Оба бандита остервенело ругаются под склоном, но лезть за мной не решаются. Похоже, они надеются, что я свалюсь. Не дождетесь!
А вот уже и вершина. Пласт травы нависает надо мной. Я забрасываю руку, пальцы впиваются в дерн. Небольшой упор ногой и вторая ладонь шлепается на траву. Осталось подтянуться и – спасение!
Бросаю прощальный взгляд на двух грузин. Из них так никто и не решился преследовать меня. Вот вам напоследок! Сбиваю ногой ком земли, он катится вниз, увлекая за собой рыхлый грунт, и песчаный дождь обрушивается на головы гнусных мучителей. Они беспомощно закрываются растопыренными ладонями. На моем перемазанном лице расплывается улыбка. Гуд бай, фраера!
Последнее усилие, руки сгибаются, я подтягиваюсь, и голова высовывается на ровную поверхность. Что это? Перед носом на зеленой траве рыжие обшарпанные туфли. Поднимаю глаза – искаженное гримасой испуга, красное лицо таксиста Димона пялится на меня. За ним желтеет «Волга». Полный сюрреализм!
«Димон», хочу сказать я, но успеваю произнести только первый слог короткого имени. Рыжий ботинок бьет в лицо. Тело отбрасывает назад, в согнутых пальцах остаются клочки травы. Я качусь вниз, тщетно цепляясь за песчаный склон.
    
Глава 28

Темнота. Рядом голоса. Слов не разобрать.
Где я?
Окостеневшее тело словно отмерзало. Теплая волна, взламывая  ледяной панцирь, продвигалась от головы к конечностям. И вслед за волной на тупых иголках в раскоряку шла боль. Она пробуждала мышцы, и я постепенно разросся до привычных размеров и почувствовал разбитое тело целиком. Болело почти все: спина, ягодицы, локти, колени. А темнота - потому что глаза закрыты.
Я валялся лицом вниз, а надо мной беседовали Реваз и Кита.
- Он помер? - спросил Кита.
- Нет, живой. На шее жилка бьется.
- Придется добить.
- Кровь пускать не будем. Ни к чему.
- А как?
- Затянем в реку, мордой в воду, и подождем, пока нахлебается. А потом спустим по течению. Если найдут, мы чистенькие. Парень свалился с крутого берега и захлебнулся.
- Верно! Так лучше.
- Потащили.
Меня грубо перевернули на спину. Один подхватил за правую ногу, другой - за левую. Потянули. Спина заскребла по песку, раскинутые руки безвольно мотались вдоль головы, затылок, наверное, оставлял след. Это последнее, что останется от меня на грешной земле. Приглаженная дорожка песка и ложбинка посередине.
Подумалось об этом с безразличной отстраненностью. Также, наверное, думает вон та чайка, что парит над нами. Э-э, да я уже открыл глаза. Тело полностью проснулась, но где же моя воля? Она рассыпалась в прах вместе с ударом ботинка подлого Димона. Как же я раньше не догадался, что грузины каким-то образом должны были попасть сюда, у них должна быть машина, а никакого транспорта я в бухте не заметил.
Значит, их привез Димон. Он терпеливо ждал, пока бандиты разделаются со мной, а сам старался держаться в стороне. Но не получилось. Вопреки желанию, пришлось поучаствовать в расправе. Как он не хотел бить! Он стеснялся удара, это было видно по мучительному выражению лица. Но все-таки пнул. А грузины знали о нем, потому и не бросились в погоню. Они обыграли меня.
Теплый песок под спиной сменился прохладной водой. Меня волокли по мелководью вдоль баржи. Вместе с прохладой пришло некое подобие бодрости. Я напряг и расслабил руки. Работают. Чуть-чуть повернул тело. Ушибы есть, но кости целы. Если бы ноги были сломаны, то боль при таком способе транспортировки была бы невыносимой. Но этого нет. Значит, я легко отделался после такого падения. Ну, что ж, еще повоюем.
Надо дождаться, когда отпустят ноги. Если сейчас дернусь, они заметят, что я очухался, и мне конец. В таком положении одолеть двоих здоровых мужчин невозможно. Надо ждать. Закрыть глаза и ждать последнего шанса.
Стало глубже, тело уже не скребло по дну, а покачивалось на воде, лишь изредка задевая отмели. Мои буксиры повернули вправо. Баржу прошли, сейчас будут топить.
С берега послышался звук автомобиля. Судя по реву, он спустился в бухту на большой скорости. Сердце учащенно затрепыхалось в предвкушении надежды. Бандиты не отважатся совершать преступление на глазах посторонних людей. Грузины остановились, оглянулись. Слава Богу!
- Таксист подъехал, - произнес Кита.
- Не надо будет в гору переться, - спокойно добавил Реваз. – Пора кончать. Тут по колено, достаточно.
Флейта надежды в моей душе смолкла. Вместо нее монотонно забумкал большой траурный барабан. 
- Штаны замочили, - вздохнул Кита.
- Зато сухими из мокрого дела выйдем, - засмеялся Реваз.
Все! Теперь остается надеяться лишь на себя. Только бы отпустили ноги! Им придется сделать два шага назад, чтобы притопить мою голову. Я в очередной раз мысленно проиграл ситуацию. Как вскочу, какой удар нанесу первым, какой следующим. Фактор внезапности будет на моей стороне. Собью противников, чтобы они не успели достать ножи, и брошусь в реку. Плаваю я хорошо, переберусь на тот берег, а там видно будет.
- Держи обе ноги. И вверх тяни! – скомандовал Реваз.
От ужаса я открыл глаза и забарахтал руками.
- Ожил, гаденыш!
Ко мне метнулся Реваз. Я успел глотнуть воздух, руки Реваза надавили на лоб, мое лицо погрузилось в воду. Я отчаянно брыкался ногами, и Ките не удалось их задрать вверх. Но, в итоге, он сунул ступни под мышки и дальше держал крепко. Мои руки вцепились в запястья Реваза. Но, отталкивая их вверх, я только глубже погружался в воду. Я смотрел сквозь слой воды на оскаленное лицо Реваза и не понимал, что мне делать. Разорвать его хватку не получалось. Для толчка мне не хватало опоры. Надо погрузиться на дно и упереться, мелькнула шальная мысль. Я позволил притопить себя полностью. Голова и плечи уперлись в дно. Теперь есть упор и надо попытаться повалить бандита. Я последним нечеловеческим усилием дернул руки противника вбок. Реваз не устоял, но, падая, он плюхнулся коленом мне на грудь.
Большой воздушный пузырь вырвался из моего рта. Вместе с ним иссякли последние силы к сопротивлению. Пузырь раскрошился о поверхность на мелкие воздушные шарики и замутил видимость. Руки ослабли, ноги перестали дергаться, мое тело погрузилось на дно.
Удивительно, меня уже никто не держал, нужно было только встать, ведь глубина была небольшая. Но мягкая приятная апатия убаюкивала, двигаться не хотелось, а свет над головой заволакивала темная вода.
Почему-то стремительно темнело.

Глава 29

Я покоился на дне. И мне было все равно.
И вдруг, в маленькое оставшееся светлое пятно вклинились чьи-то руки. Это были совсем другие руки, не Реваза, не Киты, это были женские ладошки с длинными пальцами. Они не толкали меня на дно, а потянули вверх.
Мое лицо с полуоткрытыми глазами вырвалось на поверхность. Кто-то опять волок мое тело, но теперь уже на берег. Меня тянули, подхватив под мышки. Я видел дрожащее яблоко заходящего солнца и чувствовал запах. Я еще не мог дышать, но запах уже ощущал. На воде запахи чувствуются острее. Что-то неуловимо знакомое было в пряном аромате.
Меня опустили на землю. В ногах плескалась вода, а голова лежала на влажном песке. И сразу же неподвижные губы накрыл жаркий рот. Спасительница вталкивала в меня теплый воздух, массировала грудь. Она устала, дышала тяжело, и каждый ее выдох возвращал мне жизнь. Колкие иголочки пробуждали обмякшее тело.
А потом мое горло разразилось хрипом. Тело содрогалось от кашля, нутро выворачивалось наружу. Я повернулся на бок, приподнялся на локтях. Мне стучали по спине, я кашлял, изо рта текла густая вода, а из глаз катились слезы.
Обессиленный, я упал на спину, прикрыв глаза. Я вновь мог дышать и с наслаждением пользовался этим безумным счастьем. Грудь вздымалась, натягивая мокрую футболку, солнечные лучи гладили остывшие щеки, пальцы счищали с ладоней налипший песок. Жизнь возвращалась, хотелось быть чистым. И вдруг крупные капли застучали по лицу. Неужели дождь? Ведь так солнечно.
Я разомкнул веки. Надо мной склонилось женское лицо, с острых кончиков мокрых волос стекала вода. Теперь я узнал ее.
- Так это вы? – хрипло выдохнул я, под пристальным взглядом серых глаз.
-     Набирайся сил, - шепнула Татьяна Воронина, разгладив ладошкой мои слипшиеся волосы. Она мягко улыбнулась: – И давай теперь перейдем на «ты». Я еще совсем не старая.
Я никогда не видел столь нежной улыбки у следователя прокуратуры Ворониной. Она сидела рядом в насквозь промокшем прокурорском кителе и выглядела счастливой. Я оперся на руки и сел.
- Как ты здесь оказалась?
Татьяна взглянула на мою спину в песке, перевела взгляд на свою грязную юбку и рассмеялась:
- Ну и чумазики! Нам надо сполоснуть и высушить одежду пока еще солнце.
- А где эти…? – я осмотрелся. Ни бандитов, ни такси. Бухта была пустой.
- Смылись, пока я тебя вытаскивала. Да, черт с ними! Давай, раздевайся.
Она скинула туфли, постучала друг о друга, поставила сушить. Из-под кителя высунулось одно плечо, затем другое, Татьяна попрыгала на босых ступнях, стряхивая скукожившийся мундир. Женские пальчики сверху вниз выдавили из петелек пуговки форменной рубашки. Показались чашечки уже знакомого лифчика, матово белый живот.
- А ты? Так и будешь грязным и мокрым? – весело спросила она.
Я стянул футболку, расстегнул джинсы. Неловко посмотрел на Воронину.
- Снимай, снимай, - прикрикнула она. – Я сполосну и повешу сушить.
- Я без плавок.
- А я, вообще, без трусов! Ты что, забыл, как их разодрал?
Татьяна отвернулась, вжикнула молния, разъехавшаяся ткань юбки обнажила ослепительно белый клинышек попы. Она прогнулась в одну сторону, затем в другую и вышла из смятого кольца серой ткани, свалившегоя к ногам. На голом теле неестественно гляделись бретельки лифчика. Словно чувствуя это, Татьяна неуловимыми движениями ловко высвободилась из их плена. И застыла.
Обнаженная женщина стояла спиной ко мне. Она смотрела на водную гладь, а я на нее. И теперь стало окончательно ясно, что неуклюжая одежда ее только уродовала.
Не оборачиваясь, она протянула руку:
- Давай.
- Что?
- Давай свои шмотки.
Я торопливо снял джинсы, подхватил футболку и сунул в растопыренную ладонь. Зайдя в воду по бедра, Татьяна прополоскала нашу одежду. Я напряженно смотрел на ее согнутую фигуру, а когда она повернулась, тут же задрал подбородок вверх, словно все это время любовался исключительно стайкой облаков в небе. Татьяна повязала на талии рубашку и вернулась, прижимая к груди мокрый ком.
- Выжимать будем вместе, - заявила она.
Мы ушли в дальний угол бухты. Из обломков досок составили пирамиду и развесили на ней одежду. Я плюхнулся спиной на теплый песок, раскинув руки. Потом окунусь и все смою. Татьяна присела рядом, поджав колени. Я старательно отводил глаза от ее больших темно-коричневых сосков.
- Как ты меня нашла? – поинтересовался я.
- Следила за тобой.
- Что?!
- От самой прокуратуры. Очень хотелось знать, что за девчонка тебя выручила? Героиня или сучка? Я  предположила, что она тебя обязательно встречать будет. И не ошиблась. А как увидела – сразу узнала. Заметная красотка. Вызывающе заметная! И не простая. Теперь понятно, почему наш Иван пошел у нее на поводу. Он и не от таких баб млеет. Когда ты только, Заколов, ее подцепить успел?
- Ты ее знаешь?
- Ага. Евгения Русинова. Я на нее вышла, когда изучала окружение Воробьева. А как около прокуратуры увидела, в голове сразу столько версий завертелось. Она, ты, Калинин, Воробьев покойный – трое совершенно разных мужчин вокруг одной чернявой бестии. Гремучая смесь.
- И ты за нами ехала всю дорогу?
- Куда там! Догонишь вас! Как в такси сели, я сразу в свою «копеечку» и вслед. Еще не понимала, зачем? Но чувствую, надо. А может, элементарная ревность взыграла.
- Какая еще ревность?
- А ты забыл, как мы в кабинете? – Татьяна нервно усмехнулась. - Баба только с мужиком рассталась, а он с другой целуется. Э-э, Заколов, ничего ты еще не понимаешь в женщинах. Ревность - страшная сила. И главное – неуправляемая. Ты хоть мне и никто, а обидно было. Веришь?
Я посмотрел на ее возбужденное лицо:
- Странный вопрос для следователя прокуратуры.
- Какой я сейчас следователь, - Татьяна прикрыла ладошками грудь. - Когда Русинова выскочила посереди дороги, я смекнула, что у вас разлад приключился. Ты знаешь, даже приятно стало. Вот такие мы, бабы!
Она рассмеялась и опустила руки. Я вновь делал вид, что мне нет дела до колышущихся ядрышек грудей. Поправив челку, она продолжила:
- Я хотела вернуться, но все-таки за тобой увязалась, вдруг ты мне еще какой-нибудь сюрприз приготовил. А таксист как очумел. Сначала я еще держалась, но потом упустила вас. Чего он так гнал?
- Чтобы я из машины не выпрыгнул.
- Вот оно что. А я думала, слежку заметил.
- Ну, а потом?
- Поколесила я немного в том районе и вижу, такси возвращается. Уже без тебя. Я ведь номер запомнила. Тормознула его, предъявила удостоверение, чтобы спросить, где пассажир вышел. А у бедняги лицо бледное, перепуганное. Тут и дураку ясно, что-то не так. Насела, он мнется, молчит. Но меня зацепило! Тогда говорю, или едем в прокуратуру на допрос, или туда, где парня высадил. Вот на его машине мы и домчались. Как видишь – вовремя.
- А как же ты с двумя бандитами справилась? У них ножи были.
- Во-первых, форма многое значит, во-вторых, сама не знаю, как все получилось. Наплевать мне было в тот момент на ножи! Вижу - тебе конец, под воду ушел! Выхватила очечник, он у меня круглый черный, руку выставила и ору, отпустите парня, стрелять буду! Ты слышал?
- Нет.
- Уже воду глотал, бедняга. А я сильно орала. От страха. Хорошо, что они решили драпануть. Я сразу к тебе. Когда подняла, перепугалась еще больше. Глаза приоткрыты, а взгляд не живой. Думала, не откачаю.
И только тут до меня дошло, что эта хрупкая, порою, грубая женщина спасла мне жизнь!
- Спасибо, - тихо произнес я, - извини, что сразу не поблагодарил.
- Это тебе, Заколов, спасибо, что очухался. У меня бы сердце остановилось, если бы ты не ожил. Я вообще-то брезгливая. Целоваться с покойником, бр-р-р! - Она лихорадочно передернулась. – У тебя губы были синими и холодными! Каково к ним прижиматься?
Я рефлекторно протер пальцами рот.
- Сейчас уже лучше. Можно целоваться, - засмеялась Татьяна. И опять ее грудь плавно заколыхалась.
- А что теперь будет с таксистом и бандитами?
- Ты хочешь, чтобы их покарало правосудие? Ты думаешь, что мы сажаем всех, кто преступил закон?
Я вспомнил, как несколько дней назад помогал избавиться от трупа.
- Мне все равно.
- Я думаю, что кавказцы уже покинули город. Они пришлые гастролеры. Объявлять всесоюзный розыск – весьма хлопотно. А таксиста я как следует прижму и сделаю своим информатором. Нам нужны такие люди.
- Был еще второй таксист. Его дружок.
- Где?
- Наверху дежурил. Приложил меня в лоб ботинком.
- И второго достану. Не уйдет. Ты его запомнил?
- Еще бы!
Я оперся на локти, тело отдалось болью в местах ушибов.
- Что, болит? – угадала мое состояние Татьяна. – Избили?
- Свалился, - я кивнул в сторону склона.
- Оттуда? С самого верха? Кошмар! – она сочувственно провела рукой по моему телу. Скорбь на лице сменилась таинственной улыбкой. – Иногда, боль бывает приятной. Ведь, так?
Обе женские ладошки мягко массировали мой торс. Пальцы медленно спускались от плеч к животу и взлетали обратно. Каждый раз она, еле касаясь, проводила пальчиком вдоль резинки трусов, и каждый раз резинка спускалась ниже. Я непроизвольно вздрагивал, дыхание замирало. Когда резинка встретила препятствие, я попытался остановить Татьяну:
- Я устал.
- Тебе ничего не надо делать, - зашептала она. – Я все сделаю сама.
Завораживающее колдовство ее рук продолжалось. А потом она неожиданно прильнула мягкой грудью к бедрам, и самая чувствительная часть моего тела погрузилась в обволакивающее тепло ее рта. Дальше я ничего не мог контролировать. Откинул голову и прикрыл глаза.
Потом ощущения изменились, я посмотрел на нее. Раздвинув бедра, Татьяна сидела на мне и покачивалась. Верхние зубки впивались в растянутую губу, солнечные лучи пытались поймать дрожащие жемчужины в мочках ушей, изюминки затвердевших сосков как на качелях периодически устремлялись вверх. Мы взлетали. Крыльями была она. Я держал ее за колени, словно боялся, что она может оторваться от меня, и я упаду с огромной высоты. Она вцепилась в меня ногтями, как хищная птица в заветную добычу.
Когда все закончилось, она слизнула выступившую капельку крови с губы и упала мне на грудь. Я перебирал пальцами ее волосы, вдыхая остатки того самого резкого аромата, который возвратил меня к жизни. Жесткие кончики смоляных волос щекотали ноздри. Странно, но щекотка была приятной.

Мы добрели до автомобиля Ворониной. «Копейка» неуклюже торчала под углом к обочине.
- Ну, наконец-то! Совсем разучилась ходить, так и в толстую корову можно превратиться. - Татьяна швырнула, еще не высохший китель на заднее сиденье. - Садись, подвезу в общежитие.
- До коровы тебе еще далеко, - убежденно сказал я.
Воронина рассмеялась:
- Ну, ты, Заколов, комплиментики отвешиваешь! Откуда ты только взялся на мою голову?
- Из уголовного дела.
- Точно!    
Татьяна села за руль, завела двигатель и замерла.
- Прогреваешь? – спросил я через несколько минут.
- Что? – Татьяна вздрогнула, словно от укола иглой. Взгляд медленно съехал в мою сторону, кончик языка прошелся по незажившей ранке на губе. Она задумчиво произнесла: – А ведь тебя, Тишенька, подставили.
На этот раз не понял я:
- Чего?
Она выключила двигатель, развернулась ко мне. Движения стали резкими и эмоциональными:
- Смотри, что получается. Ты не просто так оказался в злополучном такси. Все было подстроено! И без Женечки Русиновой здесь не обошлось. Она голосовала у дороги?
- Да, - припомнил я.
- Вот, сука! Вы садитесь в подставную тачку. Женечка по пути провоцирует скандал и выпрыгивает из машины. Тебя блокируют и везут прямехонько в лапы бандитов. А дальше только чудо, в моем лице, заметь, спасает твою жизнь. Все было подстроено с первой минуты! Даже раньше! Она выудила тебя из-под ареста не из-за любви, а только для того, чтобы тут же отправить на тот свет!
В серых глазах следователя Ворониной мерцали всполохи северного сияния, носик заострился, мелкие зубы хищно выглядывали изо рта.
- Не-ет. Ты что. Я Женю знаю…, - с тихого лепета я перешел почти на крик: - Этого не может быть! Она вытащила меня из ваших лап огромной ценой! Она…
- Так уж и огромной? – ехидно прервала Воронина. – А для чего она это сделала? Может, опасалась, что ты сболтнешь что-то лишнее на допросе. Были у нее такие основания?
- Подожди. Все не так.
- Нет, ты ответь! Были у Евгении Русиновой основания, опасаться твоих показаний?
- Татьяна, ты пойми, у нас с Женей очень хорошие отношения…
- Какие отношения? С этого момента поподробней. Ты спишь с ней за спиной Калинина?
- Нельзя все сводить только к этому.
- Так ты спишь с ней или нет?
Я обиженно молчал.
- Да ты, Тишенька, влюблен! А она? Ты думаешь, если баба дала тебе, то это вечная любовь? Я сама баба, и знаю о нашей породе побольше твоего! Бабы чаще дают по расчету, чем по любви. А расчет может быть и в деньгах, и в подарках, и в протекции, и в услугах, наконец. Денег у тебя нет, должности нет, но может быть, ты сделал для нее что-то очень ценное, очень нужное ей? Припомни! Может, ты помог ей убить Воробьева?
Я с опаской смотрел на Татьяну Воронину, вновь превратившуюся в энергичного следователя. В интуиции ей нельзя было отказать.
- Молчишь? – Воронина перевела дух и внешне успокоилась. – А ведь тебя, Заколов, использовали. А когда запахло жаренным, решили - концы в воду, и точка.
А вдруг она права, испугался я. Внутри разрасталась унылая боль. Мысли спутались,  чувства разбились вдребезги и ранили кривыми осколками. На спокойную гладь озера налетел ураган, поднял волны и разметал красивую яхту мечты на мелкие кусочки грубой реальности.
Мне захотелось побыть одному. Пальцы зацепили крючок замка двери:
- Я пойду пешком, - пробормотал я.
Воронина неожиданно прильнула губами к моей щеке. Слегка куснула. Других поцелуев она, видимо, не умела делать.
- Колючий ежик, - ласково прошептали ее губы.
         Я потрогал двухдневную щетину. Татьяна не стала меня удерживать. Она отвела взгляд и грустно произнесла:
         - А еще, Тишенька, бабы дают, когда им одиноко и тоскливо.
         Я, не попрощавшись, двинулся вдоль тротуара. Татьяна догнала меня на машине и выкрикнула в окошко:
         - Я выведу сучку на чистую воду!
   
Глава 30

В общежитии меня встретил радостный Сашка Евтушенко:
- Отпустили?
- Угу, - кивнул я и шлепнулся за стол.
- Я так и думал. Я еще утром твоей знакомой Русиновой сообщил. У нее же тут связи. Она через Калинина могла что-то предпринять.
«И без него справилась», - с досадой подумал я.
- Представляешь, она так переживала, когда узнала. По-настоящему. Обещала помочь. – Сашка вопросительно смотрел на меня.
- Она помогла, - подтвердил я.
- Значит, я не ошибся.
- Лучше бы ты ей ничего не говорил.
- Почему?
- Это я так. От усталости, - махнул я рукой. Досада оборачивалась горечью. – Не обращай внимания.
- Ты, наверное, есть хочешь? Столовая уже закрыта. Может, у девчонок что-нибудь стрельнуть.
- Неплохо бы.
- Сейчас организую.
- Подожди! – я остановил Сашку, рванувшего к двери. – Ты в химии получше меня разбираешься. Что ты знаешь про бромциан?
- Это яд из группы цианидов. А зачем тебе?
- Им отравили Воробьева, а потом еще одного человека.
- Опять? А Русинова в этом случае тоже…
- Нет! – раздраженно прервал я. – Почему ты все время на нее думаешь? Отравлен чиновник в кабинете Калинина. На этот раз покрупнее, чем Воробьев. Зам директора автозавода Ногатин. Непосредственно перед этим я был в кабинете, и Калинин считает, что яд подсыпал я, чтобы отравить его.
- Ничего себе!
- Он опасается меня, как соперника, и предлагал сделку. Хочет, чтобы я уехал из города.
- Интересный ход.
         -    Но, скорее всего, он сам организовал это убийство.
- Чтобы избавиться от тебя?
- В первую очередь от Ногатина. У них наметился конфликт. А заодно и от меня.
- Ты ему мешаешь из-за Жени?
- Он любит ее. К сожалению. – Я раздраженно хрястнул кулаком по столу и почти выкрикнул: - Но я тоже ее люблю!
- А спишь, между тем, с Ириной, - спокойно возразил Сашка.
Я искоса посмотрел на друга. Что возразить? А он еще не знает про Татьяну Воронину.
Все у меня неправильно и глупо, все наперекосяк! Я хочу к Жене, мечтаю о ней, рвусь к ней всем сердцем! Ее прекрасный образ всегда в моем воображении. Я осязаемо чувствую ее, лишь только закрою глаза. Но, то она отталкивает меня, то я злюсь на нее, как это произошло сегодня. А рядом другие женщины, с которыми почему-то мне проще и легче, чем с Женей.
- Давай лучше про бромциан поговорим, - предложил я.
- Что ты хочешь знать про этот яд?
- Все.
- Боюсь, моих знаний недостаточно. Тут есть студенты с химического. Я с ними попытаюсь поболтать.
- Прямо сейчас можешь?
- Попробую.   
В комнату без стука впорхнула нарядная Ольга Карпова. Удивленный взгляд натолкнулся на меня, большие глаза ехидно сощурились:
- Явился! Где же ты шляешься, Заколов? По вечерам его нет, по ночам – нет, даже на практику приходить перестал.
Сашка шепнул мне:
- Я нашим про тебя не говорил.
Я ухмыльнулся, глядя на Карпову:
- А если бы я был здесь ночью, тебе бы спалось лучше?
- Еще чего! Да хоть совсем пропадай! За тебя есть, кому волноваться, – нервно огрызнулась Карпова. Она поправила оборку платья на груди, успокоилась. Ее ладошка демонстративно скользнула под локоть Евтушенко: - А мы в кино идем.
- Хочешь, с нами, - смущенно предложил Сашка.
Я понял дипломатичность предложения. Друг не мог сказать иначе, но появившийся романтичной блеск в его глазах отчетливо говорил, что третий здесь лишний.
- Нет, ребята. Я устал, мне бы поесть и отдохнуть.
- Оля, - оживился Сашка. – У нас голяк, как всегда, ты не могла бы что-нибудь сообразить по части продуктов?
- Ох, пропадете вы без женщин, - вздохнула Ольга. – Принесу.
Она вышла. Сашка тоже потянулся к двери:
- А я пока к ребятам с химического загляну, время есть.
Я плюхнулся на кровать и закинул руки за голову. Футболка задралась, обнажив большой синяк под ребрами. Кита ногой плотно приложился. Через минуту вернулась Карпова с кастрюлькой и охапкой пакетиков.
- Укатали Сивку крутые горки, – съязвила она. - Где же ты так устал, бедненький?
         Тут ее взгляд, видимо, обнаружил ссадину на моем теле. Голос сразу изменился. Так говорит обеспокоенная мамаша, когда встречает замурзанного сына, подравшегося во дворе:
         - Ой, да у тебя синяк. Надо компресс наложить. Тебе же больно.
Я отвернулся к стене. Панцирная кровать отозвалась тяжким вздохом пружин.
- И на спине тоже! - взволнованно щебетала Карпова. Ее ладонь сдвинула футболку. – Да у тебя есть необработанные царапины! Надо йодом промазать. Срочно.
- Справлюсь сам, - буркнул я.
- Как же сам? Ты же не видишь спину. Дай посмотрю. Да на тебе живого места нет. Что случилось, Тихон?
- Ерунда.
- Какая же это ерунда?  А если заражение крови?
Карпова выбежала из комнаты и вскоре вернулась с коробочкой медикаментов.
- Оля, спасибо, но мне не нужно, - вяло отбивался я от назойливой заботы.
- Я сейчас, я быстро. Тиша, ты футболку сними, - не обращая внимания на возражения, командовала она.
Я подчинился. Ее пальцы с ваткой, пропитанной йодом, летали по моему телу, оставляя жаркие очаги. Не смотря на боль, настойчивая забота была приятна.
- Горит? – спросила она, обработав все царапины.
- Еще как.
- Я подую.
Она склонилась надо мной, прохладная струйка воздуха из вытянутых губ девушки заскользила вдоль жгучих царапин. Ее пальцы лежали на моей пояснице и порою нервно сжимались. Она стремилась дуть так близко, что иногда я чувствовал прикосновение ее губ. Сначала их касание было мимолетным, почти неощутимым, но потом влажное тепло губ задерживалось все чаще и дольше.
- Оля, достаточно, - я попытался остановить девушку.
- Ты меня совсем не замечаешь, почему? – тихо спросила она.
- Оля, подожди, - я перевернулся на спину.
- Ты все время куда-то уходишь, целуешься с первой встречной, а я…, - мне показалось, что она всхлипнула. - Я всегда одна.
Оля наклонилась, припав щекой к моей груди. Щека была влажной, ее ладони лежали на моих плечах, большая грудь девушки мягко вдавливалась в живот.
- Оля, ты хорошая, - я невольно погладил ее волосы, - но…
- Не говори! Ничего не говори, - остановила меня Карпова, ее пальцы плавно скользнули по моему телу. Я остановил ее руки.
- Оля, ты зачем звонила Глебовой и говорила голосом с кавказским акцентом?
- Она догадалась, что это я?
- Да. Но не сразу.
- Я не хотела, чтобы ты был с ней.
- Ты напугала Ирину. Представляешь, что она о тебе подумала?
- Мне все равно, что обо мне думают! – Ольга решительно тряхнула головой. Блестящие глаза смотрели в упор. - А хочешь, мы закроем дверь, и я останусь с тобой?
- А Саша? Вы же в кино собрались?
- Мне все равно. Я хочу быть с тобой. Тиша. Ты только скажи. – В ее взгляде появилась мольба. - А можешь ничего не говорить. Обними – и я останусь.
- Так нельзя, Оля.
- Почему? Глебовой можно, этой чернявой вертихвостке можно, а мне нельзя! Разве я хуже?
Она упала на меня, жадно целуя в губы. Я не отвечал, но и оттолкнуть не хватало воли. Нынешним летом я угодил в необъятный океан любви. Как бы не утонуть в нем, я очень мало знаком с этой стихией. Берегов не видно, и со всех сторон накатывают безудержные волны страсти.
Хлопнула дверь. Я отжал плечи девушки от себя. Влажное раскрасневшееся лицо Ольги скрывали свисающие волосы. Казалось, она не слышала посторонних звуков и видела только меня. Затуманенный взгляд с трудом возвращался из пьянительного угара.
- Карпова, за тобой Евтушенко пришел, - выкрикнул я, стремясь вывести девушку из транса.
- Оля, время! Нам пора, - гундел вошедший Сашка.
 Я понимал его недовольство. Оля приподнялась, раздраженно посмотрела на Сашку:
- Твой друг нуждается в помощи, а ты!
Назревал конфликт. Пришлось срочно спасать ситуацию:
- Спасибо, Карпова, хватит. – Я сел на кровати, взял кусочек подвернувшейся ватки. – Ты здорово мне помогла. Дальше я сам.
- Да, Оля, он справится, - поддержал Евтушенко.
- Тебе, правда, лучше? – Карпова вновь смотрела только на меня.
- Конечно.
- Еще раз все протри. Чтобы ни одной песчинки не осталось. Если будет кровоточить, заклей пластырем. Синяки обработай вот этим кремом. Господи, да где же ты так?
- С хулиганами поцапался.
- Лучше бы убежал! – в сердцах вырвалось у Карповой. – Не нужное геройство.
- И бросил любимую девушку? - намерено жестко соврал я.
- Что? Любимую девушку? – Ольга опустила руки, ее взгляд потускнел. Она встала с кровати, на которой до сих пор сидела, плотно соприкасавшись со мной.
Евтушенко тут же потянул ее к выходу:
- Пойдем, надо спешить!
- Подожди еще две минуты, я в свою комнату зайду, - остановила его порыв Карпова. Около двери она обернулась. Голос был грустным, вид растерянным: - Ты не забудь про йод. С этим не шутят. И покушай.
- Спасибо, Оля, - я искренне улыбнулся и кивнул ей.
Сжатые губы девушки медленно растянулись, но в больших влажных глазах царила дикая грусть.
Напоминание о еде пробудило аппетит. Я подсел к столу, Евтушенко напряженно стоял рядом.
- Саш, ты не подумай, между нами ничего. Она мне только спину йодом намазала, посмотри.
Евтушенко поправил очки на переносице, взглянул на мою вывернутую спину:
- Вечно ты вляпаешься в историю.
- Все уже в прошлом. Лучше расскажи, что про бромциан узнал?
Сашка быстро изложил самое важное о бромциане. Информация была интересной.
- Так, значит, не все так безысходно. И даже можно уберечься, - задумался я.
- Знания – лучшее оружие.
- Ты иди к Оле, - напомнил я другу. – А то еще опоздаете из-за меня.   
Дверь захлопнулась, я остался один. И все многочисленные события сегодняшнего дня разом отхлынули, оставив только одно. Среди затихающей пены воспоминаний всплыл размытый образ Жени в черном облегающем платье. Она была безумно красива и леденяще холодна.
Глухое раздражение овладевало мной, как вечерний туман заливным лугом. Почему Женя не воспользовалась знакомством с Калининым, если хотела мне помочь? Ведь могла бы что-нибудь придумать, а тому достаточно было одного звонка прокурору! Нет, все сделала сама, как тогда с противным горбоносым деканом.
Я злился на Женю. Но эта злость больше походила на обиду маленького ребенка на свою маму. Втайне я знал, что оправдаю и прощу. Нет, даже не так. Я сам буду просить прощения у нее, за сегодняшнюю раздражительность и грубость.
Почему она такая? Ведь до встречи с Калининым она была обыкновенной скромной девушкой. Я же помню ее стеснительность и пунцовые щеки в школе, когда одноклассники бравировали похабными словечками. А сейчас она совсем другая. Почему? И какие не подбирал я варианты ответов, все сходилось на влиянии Калинина. Это он со своим навязанным адюльтером сделал ее циничной, развратной и лживой. Я мысленно произнес эти три слова и ужаснулся. Светлый, нежный, прекрасный образ любимой девушки испачкало старое чудовище – мерзкий «Папик» Калинин.
Вот, кто виноват в моих бедах, и кому надо мстить! Я вспомнил про бумаги с компроматом. Калинин гордо отказался от сделки. Ну что же, посмотрим, как он будет выглядеть, когда приедет комиссия из Москвы, чтобы разобраться в его грязных махинациях.          
Я быстро принял решение. Папку с бумагами надо отослать в Москву в ЦК партии. Пусть там разбираются.
Я успел на почту к самому закрытию. Оформил заказное письмо, в качестве отправителя написал имя Андрея Воробьева. Приемщица посмотрела на адрес, серьезно предупредила:
- Уйдет только завтра, молодой человек.
- Хорошо, понимаю.
Я расплатился, сотрудница почты положила конверт в небольшую стопку на край стола.
- Пора закрывать, - устало сообщила она коллегам, вышла из-за стойки и заперла за мной расшатанную дверь.
         Дело сделано. Я переступил черту подлой мести.

Глава 31

Я брел по вечерней улице. На воле одиночество ощущалось острее, чем в камере. Попадались влюбленные парочки, я им завидовал. Вот и Сашка сейчас, наверняка, обжимается в сумраке кинозала с Карповой.
Рука толкнула постылую дверь общежития. Петли скрипели как-то особенно гнусно, подстать моему настроению. В холле распускался бодрящий аромат свежезаваренного чая, вахтер Франц Оттович заступил на дежурство.
- Заколов, добрый вечер. Присаживайся, чаю попьем.
- Здравствуйте, Франц Оттович, - я охотно сел рядом со стариком. В пустую комнату возвращаться не хотелось.
- Ты чего такой грустный?
- А разве заметно?
- Еще бы. Тебе покрепче? – вахтер наливал заварку в граненый стакан. – У меня с травами.
- Давайте покрепче.
Я смотрел, как осевшие на дне чаинки взметнулись вверх под струей кипятка, льющейся из только что отключенного электрического чайника.
- Извини, подстаканник у меня один, - сообщил старик. – Тебе сколько сахара? Впрочем, сам справишься. Вот ложка.
Он придвинул баночку с сахаром-песком. Я еще немного погонял чаинки, размешивая сахар, подул на горячую поверхность, пальцы обхватили утолщенный ободок стакана.
- Рассказывай, - Франц Оттович, хлебнув чая, лукаво взглянул на меня.
- О чем?
- Вижу, что маешься. Давай угадаю… Размолвка с девушкой? Так?
- Даже не знаю. Вроде того.
- С Евгенией?
- Все то вы знаете.
- Один раз видел – навек запомнил. Знаешь, созерцать красивых женщин – отдельное удовольствие в жизни мужчины. – Он грустно вздохнул. – Жаль, что с годами оно переходит в разряд единственного.
Франц Оттович нарочито долго шуршал бумажным пакетом.
- Вот, у меня еще сухари есть. Я их размачиваю, а ты и так можешь.
Мы похрустели сухарями, я – звонко, вахтер – мягкими осторожными щелчками. Паузы заполняло звучное всасывание чая. По-другому пить обжигающий напиток было невозможно.
- Что у тебя с ней приключилось? – вежливо поинтересовался старик.
- Да не знаю… Ничего такого… Но… Она не одна.
- Замужем?
- Не совсем. Она в гражданском браке.
- Постоянно сожительствует?
Я поморщился. Казенное слово «сожительствует» мне не понравилось. Оно принижало прекрасный образ Жени.
- Нет. Он приходит. Женя, говорит, что у них гостевой брак.
- Ишь, ты чего придумали, - усмехнулся вахтер. – В наше время это по-другому называли.
Я вопросительно посмотрел на старика. Франц Оттович пару раз искоса взглянул на меня, словно решая, говорить или нет. Потом вздохнул:
- Любовница она.
Он выждал паузу, ожидая реакции. Я молчал. Горечи не было. Я и сам много раз мысленно называл ее любовницей Калинина. Если быть объективным, ей даже шло это вызывающее слово, как яркий наряд невесте.
Вахтер успокоился, глотнул чай:
- Евгения красивая. Этого ей не занимать. - В его голосе сквозила мечтательность.
- Вы ее видели?
- Конечно, разве ты забыл?
- Ах, да, она приходила
- Но если бы даже я ее не видел, я все равно с уверенностью сказал бы, что она красавица.
- Почему?
- Я не встречал некрасивых любовниц, молодой человек.
«Любовница, чужая любовница», - опять неприятно заскребло в душе. Я поморщился, нет, много раз повторять это слово незачем.
Скрипнул сдвинутый стул. Франц Оттович придвинулся ко мне и зашептал как заговорщик:
- Не печалься, парень. Чужую любовницу увести не сложно. Можно иметь меньше денег, можно иметь, - вахтер лукаво сощурился, - меньше пенис. Но! Самое главное, надо иметь больше свободного времени. Любовница – это, прежде всего, ожидание. Каждый вечер она сидит и ждет, найдется ли время у мужчины для встречи с ней. А в праздники? Он дома с семьей, а она одна. Представь себе ее состояние! Вечное одиночество и вечное ожидание. Ты должен заполнить ее пустые вечера. Поверь мне, рано или поздно женщина это оценит. Свободный мужчина всегда имеет шанс увести чужую любовницу.
Я удивленно пялился на вахтера:
- Заполнить пустые вечера?
- Да. Вот что она сейчас делает?
- Не знаю. Домой пошла.
- И одна там! Ты должен быть рядом!
Легко сказать, а если мы поругались?
Словно угадывая мои мысли, вахтер продолжил:
- Настроение девушек переменчиво. Извинись, если даже не виноват. Надо уметь уступать любимой.
И правда! Конечно, надо извиниться. Она же спасла меня от тюрьмы, а я… Тут же захотелось встать и идти к Жене.
- Чай допей, - строго посоветовал Франц Оттович, перехватив мой внутренний порыв. – Не выливать же? Не люблю я этого, чтобы продукты выбрасывали.
Я сунул в рот остаток сушки и глотнул остывающий чай. Затренькал телефон.
- Дежурный, слушает, - живо подхватил трубку вахтер. – Так точно, студенческое общежитие. А вам кого? Заколова? Угу… Сейчас. – Он прикрыл ладонью микрофон и шепнул: - Тебя. Девушка…
Я выхватил трубку.
- Алло!
- Добрый вечер, Тихон. Это я, - из телефона раздавался совсем иной голос, чем я жаждал услышать.
- Привет, Ира, - тяжело выдавил я, узнав голос Глебовой.
- Тебя выпустили?
- Да, как видишь. Точнее, слышишь.
- Я знала. Я уже звонила в прокуратуру. Просто от тебя хотела услышать. С тобой все в порядке?
- Нормально.
- Здорово!.. Может, приедешь ко мне?
Я молчал, застигнутый врасплох предложением.
- Тебе надо как следует покушать, ты же целые сутки провел под арестом, - затараторила Ирина. – А я большой ужин приготовила. Специально для тебя.
- Уже поздно.
- Ничего. Никто же тебя не планирует выгонять... Отдохнешь, выспишься.
Ах, даже так? Откровеннее не скажешь. Я представил все, что последует после ужина, пресс сжался, вниз живота накатило приятное тепло. Хватит ли у меня сил на такую жизнь.
- Хорошо, Ира, я приеду.
- Жду, - нежно шепнула трубка и чмокнула меня мягким звуком в ухо. – Очень жду.
Вахтер покачал головой.
- Парень, ты бы разобрался со своими девчонками.
Я вздохнул глубоко и тяжело, и честно признался:
- Я пытаюсь, но…

Как и большинство студентов, я привык ходить быстро. Из общежития к началу занятий мы всегда выбегали в самый последний момент. Если шли в кино или на танцы, тоже долго тянулись, а потом лихим аллюром преодолевали расстояние. Гулять просто так, дышать воздухом, созерцать прохожих, вести пустую беседу, представлялось чудным времяпровождением. Да и с кем гулять? Не с Сашкой же Евтушенко, с которым мы и так практически не расставались. Бесцельно гуляют влюбленные парочки, но серьезных отношений с девушками у меня до сих пор не было.
Сейчас ноги не получали никакого четкого импульса и двигались, как сонные мухи, очнувшиеся между рамами  после зимней спячки. Глаза тупо смотрели в землю, голова была занята совершенно другим. Я думал, почему с Ириной все получается легко и просто, а с Женей у нас вечные проблемы. И приходил к странным выводам.
Фактически, Ирина была для меня безразлична. Да, она милая, трогательная и даже симпатичная, но… Но мне было все равно, как я выгляжу в ее глазах, причиню ли ей неудобства, кажусь ли грубым или холодным. Я никогда не загадывал, какие слова произнесу при встрече с ней, как поступлю в той или иной ситуации. Я забывал о ней сразу при расставании, а вспоминал, когда она сама звонила или, когда в молодом организме просыпалось сексуальное желание.
Все остальное время я думал о Жене. Я настолько был отягощен любовью к ней, что этот груз давил при каждой встрече и делал меня слабым. Я таял от любви, как мороженое на солнце, становился нерешительным и боялся причинить любимой малейшее неудобство.
И еще я ревновал. И к Калинину, и к погибшему Андрею, и к носатому декану, и к мордатому прокурору, ко всем мужчинам, что обращали на нее внимание и провожали слащавыми пошленькими взглядами. Ревность сжигала меня, мучила как заправский инквизитор, подталкивала к грубым мыслям и оскорблениям. Но все это длилось только до момента встречи. Увидев ее, я чахнул от любви и вновь становился слабым.
Я заметил, что давно уже прошел ближайшую автобусную остановку и сильно отклонился от прямого маршрута к Ириному дому. Я шел по улице, где жила Женя.
Конечно, можно было пройти вдоль нее, потом свернуть направо, пересечь дворами несколько кварталов и выйти на проспект, где все равно предстояло делать пересадку. Поздним вечером транспорт ходит редко, и, возможно, так окажется быстрее.
Но дело было не в графике движения автобусов. Это был типичный благостный самообман. Меня незримо тянуло к Жене, и я цеплялся за нелепые уловки, чтобы подвести почву под желание увидеть ее.
Так или иначе, ноги сами вывели меня к ее дому. Мечтой было – «случайно» застать ее во дворе. Конечно, это была мечта сумасшедшего, но прав Евтушенко, все влюбленный немножко сумасшедшие, и я отчаянно надеялся.
Я прошелся мимо ее подъезда. Кто-то из собачников вывел своего питомца. У Жени, к сожалению, собаки не было, этот вариант встречи отпадал.
Напротив подъезда я заметил черную «Волгу». Приглядевшись к номеру, понял, что это служебная машина Калинина. Выходит, толстый Папик у Жени!
И снова боль ревности разрослась во мне огромной язвой. Этот гад у нее. Он отпустил водителя, значит, хочет остаться надолго. А может, и до утра. Он там, а я – здесь! Он видит ее красоту, дышит ее ароматом, касается ее тела, а я – о, черт! – вляпался в собачье дерьмо!
Я смотрел на окно в Жениной комнате. Свет горел, но шторы были плотно занавешены. Устроившись в беседке на пустой детской площадке, я тоскливо наблюдал за окном. Больше всего я боялся, что свет погаснет. Конечно, свет для интима не помеха, но так хоть оставалась надежда, что они просто беседуют. Ведь мог он заехать по какому-нибудь иному делу? А вот если бы свет погас… Дальше я отказывался думать. Дальше зияла жуткая пропасть, и обрывалась жизнь.
Я сидел в углу совершенно темной беседки. Тело вросло в щербатые деревяшки, глаза прилипли к Жениному окну. Один раз на фоне штор промелькнула тень. Фигура спокойно прошла мимо. Меня это несказанно обрадовало. Они просто беседуют и больше ничего! Я был почти счастлив.
Голова опустилась вниз, мышцы шеи благодарно расслабились. Собачники исчезли, пустой темный двор освещался только окнами жилого дома. Но светлых пятен на хмурой стене осталось совсем немного. В кустах рядом с Жениным подъездом стрекотали насекомые, словно их кто-то встревожил, да через открытую форточку углового окна доносился хриплый голос Владимира Высоцкого. Кто-то крутил заезженную концертную запись известного артиста. Других звуков не было.
Я невольно зевнул. Зажмуренные глаза раскрылись и в панике заметались по фасаду здания. Что-то изменилось! Изменилось в худшую сторону.
Так и есть. Свет в комнате Евгении Русиновой погас! А Калинин не появился. Мое больное воображение мгновенно дорисовало любовную сцену.
Щемящая тоска сжала сердце. Ну, вот и все, жизнь больше не имеет смысла. Я погружался на дно океана, и многотонная толща воды сдавливала мои внутренности. Вот-вот захрустят ребра, сомнутся ткани, а сердце и так превратилось в орешек, у которого трещит скорлупа.
Теперь я знал, что такое настоящая боль. Я понял дурацкую фразу из сентиментальных кинофильмов: «ты мне сделал очень больно», - хотя герои и пальцем не дотрагивались друг до друга. Чтобы не умереть, требовалось глубоко вздохнуть, выровнять давление внутри и снаружи.
Но зачем? Женя с другим мужчиной. Я ей не нужен. Зачем жить?
И тут скрипнула дверь подъезда. Понурая фигура Калинина двинулась к черной «Волге». В его походке чувствовалась наступающая старость. Он был один, ему не зачем было создавать благоприятное впечатление. Сейчас он предстал не бравым руководителем города, не бодрящимся любовником молодой женщины, а безмерно уставшим пожилым человеком.
Но как я его любил в этот момент! Его появление мгновенно сделало меня счастливым. Он не остался у Жени! Он ушел!
Что-то постороннее отвлекло мое внимание. Шевельнулся куст! Из веток поднялась темная фигура. Коренастый человек встал, бесшумно размял затекшие ноги. Что он делал в густых кустах? Я не замечал его раньше, значит, он долгое время сидел тайно. Так и есть! Именно оттуда слышался стрекот недовольных насекомых.
В руке незнакомца стальным холодом блеснула полоска. Калинин в это время подошел к автомобилю, рассеянно сунул руку в карман. Их разделяло от силы пять метров.
И тут я все понял!

Глава 32

Я понял, что сейчас убьют Калинина.
- А-а-а! - закричало мое разинутое горло. Тело выпрыгнуло из беседки.
Незнакомец, мягко устремившийся к Калинину, оторопело обернулся на крик. Я бежал и орал. Калинин тоже уставился на меня, хотя надо было смотреть совсем в другую сторону - на коренастую фигуру с ножом.
В этот момент между ними было всего два шага. А Калинин не спешно копался в карманах! Более легкой мишени для нападающего трудно придумать.
Незнакомец пришел в себя, глаза метнулись на Калинина. Шаг левой, замах рукой и, одновременно с движением корпуса вперед, снизу вверх несется клинок в зажатой ладони. Еще мгновение – острие вонзится под ребра замешкавшемуся главе города.
Я уже рядом, прыгаю, руки толкают темную фигуру, звякает отлетевший нож, мы валимся на землю. Я вижу озлобленное лицо, подбородок, упирающийся в грудь, и сразу же узнаю Реваза. Он не уехал из города. Он здесь, и вновь наши пути пересеклись.
Этот человек избивал меня и чуть не утопил! Он хотел угнать машину Иры Глебовой. Из-за него я и попал в милицию! И самое горькое - из-за него Женя ходила к прокурору!
До этого момента я не знал, что такое настоящая злость. В глазах помутнело, пространство сжалось, мир перестал существовать, все сконцентрировалось в ненавистной физиономии моего врага.
Рука сжимается, отчаянный удар! Но лица уже нет, кулак врезается в землю. Что-то выскальзывает из-под меня, а я бью и бью туда, где только что было лицо врага.
- Тиша! Тиша! – голос из другого мира.
Кто-то тормошит за плечо. Я оборачиваюсь.
Женя! Она рядом. Ее пальцы на моем плече.
Светятся окна проснувшегося подъезда. Кто-то кричит:
- Хулиганье! Сейчас вызову милицию!
В глазах девушки нешуточная обеспокоенность. Она спрашивает:
- Что с тобой, Тиша?
Я смотрю на землю. Круг растерзанной вмятой травы среди ровного газона. На правой руке болят грязные костяшки пальцев.
- Ничего, все в порядке, - я встаю и оглядываюсь.
Врага нет. Он ускользнул. Нож валяется рядом с машиной. Юрий Борисович рассматривает порванную полу пиджака, удивленный взгляд упирается в меня:
- Ты?
- Что здесь произошло? – недоуменно спрашивает Женя. – Я слышала крик.
- Все хорошо, котенок. Все хорошо, - Калинин вновь собран и подтянут. Присутствие Евгении явно омолодило его.
Женя в плотно облегающих джинсах и обтягивающей блузке с многочисленными пуговками. Это меня обрадовало. Значит, у них сегодня ничего не было! Она не могла так быстро одеться и застегнуть столько пуговиц! Я широко улыбался и глупо пялился на растерянную девушку.
- Кто на кого напал? Кто кричал? – Женя переводила тревожный взгляд с одного на другого.
Я придвинулся к Юрию Борисовичу, стараясь загородить его порванный пиджак.
- Евгения, иди домой, - распорядился Калинин. До него уже дошел смысл произошедшего.
- Откуда ты здесь? – Женя вопросительно посмотрела на меня.
- Гулял, - я неопределенно качнул рукой. Мне было очень хорошо.
Женя недоверчиво поморщилась, подошла к Калинину:
- А что у тебя с пиджаком?
- Не обращай внимания, о дверцу зацепил. – Он взял девушку под локоть, понизил голос: - Ну, все, котенок, все. Ничего страшного не произошло. Я оступился, Тихон вскрикнул. А встречу я ему сам здесь назначил, нам поговорить надо. Ведь так?
Он вопросительно смотрел на меня. Я кивнул.
- Вот видишь. Возвращайся домой, котенок. А мы поедем, а то соседи любопытствуют. Ни к чему мне сейчас лишний шум.
Он оставил Женю около подъезда и вернулся ко мне:
- Быстро в машину, молодой человек.
- Зачем?
- А вам хочется вновь встретиться с милицией?
- Нет. С меня достаточно.
- Ну, так поторопитесь! Кто-нибудь наверняка вызвал наряд.
- Юра! Тиша! – громко позвала Женя. Мы дружно обернулись. Она растерянно улыбнулась: - Вы только не ссорьтесь. Пожалуйста.
Последние слова прозвучали с наивной мягкостью. Все переглянулись. Смущенные взгляды очертили равнобедренный треугольник – в вершине девушка, в основании двое мужчин.
- Пора, - неловко дернулся Калинин и сел за руль.
Вжикнул стартер, мягко заработал двигатель автомобиля. Я быстро влез на заднее сиденье. Лишний раз общаться с правоохранительными органами в мои планы не входило.
- А нож? – испуганно крикнула Женя. – Откуда тут нож?
- Потерял кто-то, не обращай внимания, - успокоил Калинин, трогаясь с места.
Женя провожала нас растерянным взглядом.
Мы выехали со двора. Из угловой квартиры все также надрывно хрипел Высоцкий.
- Умер Володя, - произнес Калинин.
- Какой? - не понял я.
- Высоцкий.
- Не может быть! Откуда вы знаете? – по спине пробежали неприятные мурашки. Артист мне нравился.
- Друг из Москвы звонил.
- Может, глупый слух? Так уже было.
- «Словно мухи тут и там ходят слухи по домам…», - Калинин процитировал песню Высоцкого, тяжело вздохнул: - Нет. На этот раз все точно. Точнее не бывает.
- А вы его разве слушали?
- Его все слушают.
- То народ, а вы… партийный начальник.
- Вот, значит, как про нас думают, - усмехнулся Калинин.
Правая рука сунулась в бардачок, загремели пластмассовые коробочки. Юрий Борисович, не глядя, выудил кассету и уверенно пихнул ее в магнитолу.
Сразу с четырех сторон на меня обрушился азартный голос Владимира Высоцкого: «Идет охота на волков, идет охота! На серых хищников, матерых и щенков…» Калинин приглушил звук:
- Вот так-то, брат, сегодня ты жив, а завтра…
Он неожиданно свернул с дороги, резко затормозил. «Волга» въехала в темный сквер за металлической оградой и остановилась под широкой кроной раскидистого дерева.
- Куришь? – Калинин протягивал мне открытую пачку сигарет.
- Нет.
- И правильно.
Щелкнула зажигалка, пламя втянулось в кончик сигареты, замерцало раскаленными крупинками табака.
- Тебя все-таки выпустили. С чего бы это?
- Хуже когда невинного человека держат в тюрьме.
- Невинного? О чем только думают в прокуратуре? - Калинин выдыхал сигаретный дым в приоткрытое окно. – Ну да ладно! Ты зачем меня спас?
- Не знаю. – Я сидел сзади и видел только кучерявую седую макушку городского руководителя.
- Мы ведь, вроде как, соперники?
- Может быть.
- Так зачем же ты меня спасал? Да еще рисковал жизнью!
- Сдуру. Сейчас, наверное, не стал бы.
- Вот как? Спасибо за честность.
Мы помолчали. Из магнитолы уставший Высоцкой что-то объяснял зрителям. Концертная запись была некачественной, какая-нибудь десятая копия.
- Ты разглядел его? – Калинин докурил и аккуратно примял окурок в пепельнице.
- Нападавшего?.. Разглядел.
- Ну? – он даже обернулся от нетерпения.
- Это грузин. Лет тридцати, коренастый, плотный. Зовут его Реваз. Раньше носил усы, сейчас сбрил. Где-то рядом, возможно, подстраховывал второй – Кита. Если бы Реваз не извернулся, Кита наверняка напал, чтобы освободить подельника.
Брови Калинина поползли вверх:
- Откуда такие сведения?
- Сталкивался раньше. Это они пытался угнать «Волгу» Глебовой.
- Я так и подумал! – Калинин хлопнул ладонью по ноге. – Заказчика уже нет в живых, а заказ остается в силе. Ишь, как у них заведено!
- Какого заказчика?
- Петра Кирилловича Ногатина. Кого же еще?
- Это все из-за автомобилей?
- Из-за них проклятых. Почитал папочку? Кстати, ты, куда ее определил?
- Не скажу.
- Ну, ладно. Хозяин-барин.
- А почему вы думаете, что напали по заказу Ногатина?
- Он сам намекал, что мне не поздоровится. Вот так, получается, хотел меня, а сам – первый… Я ведь поначалу и в правду решил, что это ты его на тот свет спровадил. Хотел меня, а получилось его. Поэтому и пришел к тебе в изолятор с предложением. Думал, испугаешься, на все согласишься ради свободы. А как выйдешь, тебе уже не до Жени будет, сразу смотаешься из города.
- Вы сказали, поначалу… А сейчас также мыслите?
- Вижу, парень, что не твоих рук это дело. Если бы ты хотел моей смерти, то разве побежал бы на вооруженного убийцу? Я еще тогда при встрече в изоляторе засомневался. Признаться откровенно, удивил ты меня отказом. Молодежь нынче меркантильная.
- Вы меня тоже удивили, когда вернули папку.
- Эх! Я то уже достаточно прожил на этом свете, и не плохо. А тебе то зачем жизнь ломать на взлете? – Калинин периодически пытался обернуться, чтобы видеть мое лицо. – Слушай, у меня шея не резиновая. Перебирайся сюда на переднее сиденье, поговорим как партеец с партейцем.
Я вышел из машины и пересел:
- Только я не партийный.
- Наплевать. Это у меня присказка такая. Давай выпьем за знакомство. - Он достал необычную квадратную бутылку с черной наклонной этикеткой, отвинтил крышку, глотнул из горлышка. – Это виски. – Калинин протянул бутылку мне: - Из Москвы привез. Ты виски пробовал?
- Нет.
- Попробуй. Наша водка, правда, лучше, но эта дрянь дорогущая. Значит, в ней что-то есть, просто мы пока не привыкли. – Я не спешил брать бутылку. Калинин усмехнулся: - Извини, стаканов нет, но так надежнее. Никто никого не отравит.
Я хлебнул из бутылки. Незнакомый крепкий напиток приятно согрел горло, во рту осталось странное непривычное послевкусие.
- Кто же тогда подсыпал в кофе яд? – задумчиво произнес Калинин.
- Подлил, - уточнил я.
- Почему?
- Яд тот же, что и в коньяке, а в бутылку его впрыснули с помощью шприца.
- В закрытую? Ты в этом уверен?
Я внимательно посмотрел в глаза Калинину. Кроме удивления в них ничего не читалось. То ли он хороший актер, то ли я ошибаюсь. Я намеренно исправил слово «подсыпал» на «подлил». На самом деле, по информации Сашки Евтушенко, бромциан можно использовать как в виде кристаллов, так и в виде раствора. Но Калинин, как говорится,  и ухом не повел. Железные нервы у товарища. Нужно «взорвать» ситуацию, вывести его из себя.
- Я видел пробку. Ее проткнули шприцем.
- Кто же это сделал?
- Тот, кому это выгодно. – Я выждал паузу. Калинин молчал. – А выгодно это в первую очередь вам Юрий Борисович.
- Что?! Ты на что намекаешь?
- Могу рассказать, как это было. – Я глотнул виски, поморщился и решительно наклонился к Калинину. - Вы узнали, что Воробьев – тайный любовник Жени. Этого ваше мужское самолюбие перенести не могло. Вы стали искать способ избавиться от него, да так, чтобы на вас никто не подумал. Тут подвернулась поездка в Москву. В аэропорту вы под каким-то предлогом дарите Воробьеву бутылку хорошего коньяку. Вы знаете о его тяге к спиртному и уверены, что он обязательно вечером выпьет коньяк. Так и происходит. Воробьев умирает. Вы в это время в Москве, у вас железное алиби. К тому же все происходит слишком гладко. У следствия нет роковой бутылки, они даже не знают места, где наступила смерть. Я в этом вам невольно помог.
Мы посмотрели друг на друга. Пристально и долго.
- Не мне, - спокойно возразил Калинин.
- Да, я помог Жене.
- И не очень удачно. Следствие уже много нарыло против тебя.
- А вы остались в тени!
- Я умный.
- Умные люди так про себя не говорят.
- Это скромные не говорят. Сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Ну, а дальше что?
- Дальше? Вам интересно?
- Еще бы! – Калинин выдернул из моей руки бутылку, вытянутые губы припали к горлышку. Оторвавшись, он крякнул и вальяжно кивнул: – Продолжай!
- Первый опыт прошел удачно: соперник на кладбище, а вы – вне подозрений! Но тут – неприятная ссора с Ногатиным. Он вам угрожает. Угроза серьезная, и вы решаете опередить его. Способ тот же – бромциан. На этот раз пришлось действовать впопыхах. Видимо, ждать было нельзя. Вы идете на риск и совершаете убийство в своем кабинете. На первый взгляд риск нешуточный, но если разобраться… Юрий Борисович, у вас случайно не математическое образование?
- Партийное у меня образование.
- А применяете известный математический прием – доказательство от противного. Ну кто же в здравом уме пойдет на убийство в своем кабинете почти при свидетелях?! Это надо быть сумасшедшим, а вы не сумасшедший, следовательно – невиновный. Отличная логика!
- Неплохо, неплохо, Шерлок Холмс. Мне в ладоши похлопать? – Язвительная улыбка застыла на лице Калинина. Потом он вздохнул и серьезно продолжил: - Да, с формальной точки зрения наибольшую выгоду от этих двух смертей получил я. Но, что касается Андрея Воробьева, я и предположить не мог, что у него с Женей… Я узнал об этом только от тебя. И то сразу не поверил…
Он замолчал, склоненная голова упиралась подбородком в грудь, глаза неподвижно смотрели вниз на согнутые ноги. Я не торопил.
Калинин вздрогнул, точно очнувшись, зло повернулся ко мне:
- И про его компромат я ничего не знал! Ты же видел. Если бы знал, нашел десяток других способов поставить сопляка Андрюшу на место! На кого руку хотел поднять, подлец! А вот Ногатин… Петр Кириллович фигура серьезная. Кто-то мне действительно удружил. Хотя и с ним мы рано или поздно договорились бы. Так что про доказательства от противного я ничего не знаю. – Калинин глотнул виски, вытер кулаком губы, протянул бутылочку мне: - Давай еще. Ночь сегодня прохладная.
Он закурил, выдувая дым в открытое окно. Сквозняк втягивал сигаретный дух обратно. Я хлебнул виски. От него тоже пахло дымком.
- Я вам не верю, - упрямо возразил я.
- Почему? – удивился Калинин.
- Есть еще одно обстоятельство. На пробке от коньяка я обнаружил белую ниточку. Вероятно, преступник зацепился, когда впопыхах впрыскивал яд. На вас в тот день была одета белая рубашка.
- Это полный абсурд! Я всегда в белой сорочке. Должность такая. А другие что, белое не носят? И почему впопыхах? Куда мне было спешить?   
- Ну, посудите сами. Два незнакомых человека в течение короткого времени отравлены одним и тем же ядом. Значит, это осуществило одно лицо.
- Возможно, - согласился Калинин.
- Убивают всегда с определенной целью.
- Согласен.
- Каждый из убитых кому-то мешал. Надо найти такого человека, которому мешали бы сразу оба. И очень сильно! Я знаю только одного человека, отвечающего этим условиям. Этот человек – вы, Юрий Борисович.
Он хмуро посмотрел на меня, подыскивая возражения. Но мне не терпелось довести свою мысль до конца:
- Вы можете предложить другую кандидатуру?
- Нет.
- Теоретически вы могли это осуществить?
- Теоретически, да.
- Делаем вывод. Убийца – вы!
Калинин раздраженно стукнул по магнитоле. Звук отключился.
- Все правильно, парень! В твоей логической схеме все правильно. Одна проблема – я этого не делал. Я очень хорошо знаю, что я никого не убивал! – повысил голос Калинин.
- Тогда кто?
- Вот это я и хочу узнать! – Он нервно выбросил окурок и вновь глотнул виски. Успокоился, глаза оценивающе посмотрели на бутылку: - Что-то есть в этом пойле. Затягивает. Будешь?
- Нет.
- Тогда я допью.
Два раза объемисто булькнуло, пустая бутылка отлетела в кусты.
- Ты парень толковый, давай подумаем вместе. А что, если в обоих случаях убили не того, кого хотели?
Я вопросительно взглянул на Калинина. Он растянул и без того ослабленный узел галстука, придвинулся вплотную:
- А что, если каждый раз хотели убить меня?
- Вас?
- Да, меня.
- И даже коньяком, когда вы были в Москве?
- Ты послушай. Бутылка коньяка весь день моталась со мной. Я ее чуть было не взял в Москву и только в последний момент отдал Андрею. Я всегда выпиваю в самолете, все это знают. Но в этот раз надо было прилететь без запаха. Предстояла встреча на самом верху. Возможно, в бутылке в этот момент уже был яд. Я не разглядывал пробку! А с кофе такая же история. Я часто его пью. Но в тот день были похороны, поминки, я перешел на коньяк. А тут еще Ногатин явился! Если бы не он, я бы выпил этот чертов кофе и лежал бы сейчас на кладбище! – От этой мысли Калинин поморщился, огляделся. Ночной мрак неприятно давил на машину. Глава города закрыл окно и включил фары. – Да-а, и моложе меня уходят в мир иной. Вот, Володя Высоцкий... Ногатин тогда с порога меня завел, взвинтил напряженность, и я хряпнул коньяку, чтобы успокоиться. А он ехидно за кофе ухватился. – Калинин вцепился в мое плечо. - Кто-то хотел меня отравить. Именно меня! А когда не получилось в первый раз, предпринял вторую попытку. Как тебе такая версия?
Я задумался. А почему бы и нет?
- Но тогда надо выяснить, кто в тот день был у вас в приемной.
- Вот! Я тебе об этом и пытаюсь толковать.
- Ну, так кто же?
- В том то и дело, что не мало. Прежде всего, секретарша Светлана. Ну, это ясно, она весь день там сидела, на похороны не ездила. С кладбища я вернулся вместе с Женей. Она заходила, но не надолго. Водитель Вадим тоже. Потом  он ее отвез домой. Так, кто еще? Ты был, Ногатин. Но вас оставим вне подозрений. Ногатин вряд ли хотел сам себя отравить, а ты сегодня заслужил алиби. Да, еще Ирина заходила.
- Ирина? Глебова?
- Да, за мать просила. Чтобы перевел ее из санатория в какую-нибудь приличную поликлинику в городе.
- А еще кто-нибудь был?
- С тех пор, как я с похорон приехал – никого, - покачал головой Юрий Борисович. - Светлана мне всегда докладывает обо всех, кто приходит на прием.
- Ну что же, не так и много. Круг подозреваемых очерчен.
- Круг! Квадрат! Черт его побери! Там все - близкие люди. Водитель, секретарша, Ирина и Женя, конечно.
- Да, - замялся я. – На счет близких людей… А где в это время находилась ваша жена?
- Ха! Думаешь, ревность? Слишком банально. Глупые эмоции не по ее части. Чего-чего, а практичности моей женушке не занимать. Она знает, что первый секретарь горкома развестись не может. Ее устраивает положение дел. И учти, каждый июль она с сыном отдыхает в Болгарии. В обоих случаях ее в городе не было. 
- Хорошо, задача упрощается. Теперь надо выяснить, кто из оставшейся четверки мог быть причастен к первому убийству? Хотя бы теоретически. Подумайте.
- А что тут думать. Из аэропорта Андрея вез мой водитель.
- Вадим?
- Да, Вадим. По его словам они никуда не заезжали. Он высадил Андрея там, где тот просил, и все.
- Но, если хотели отравить вас, то в бутылку впрыснули яд раньше. Еще до отлета.
- Так я весь день тогда с Вадимом ездил. С утра документы на новую «Волгу» в ГАИ получил. Я на ней сам за рулем и поехал, обкатал. А Вадим на моей служебной. Коньяк, кстати, в той машине и лежал.
- Значит, основной подозреваемый - Вадим. А секретарша имела доступ к бутылке?
- Света? На работу я, конечно, заезжал. Не помню, заносил с собой коньяк или в машине оставил. Я с утра отоварился в «кормушке», спец-отдельчик у нас имеется при центральном гастрономе. В ГАИ немножко поделился, Вадиму со Светой отдал. Они муж и жена, а я своих подкармливаю, чтобы служили преданнее…
- Муж и жена? – удивленно воскликнул я. – Вы сказали, что ваша секретарша и водитель – муж и жена?
- Да, Евтимовы, три года назад поженились. Так даже лучше. Меньший круг людей посвящен в мои тайны. Света у меня давно, девчонкой ее взял, еще на прежней должности. Складная такая девочка была, хорошенькая. – Юрий Борисович задумался. Мне показалось, что он погрузился в приятные воспоминания. – А потом у меня появилась Женя. Света вышла замуж, и я пристроил ее паренька Вадима к себе.
- Муж и жена… Это меняет дело. Если они в сговоре, их возможности удваиваются.
- Я как-то об этом не подумал.
- Итак, среди подозреваемых у нас семья Евтимовых и, - я грустно посмотрел на собеседника, - Евгения Русинова.
- Причем тут Женя?! – взвился Калинин. - Сам говоришь, что коньяк еще до аэропорта отравили.
- Так вы же встречались с ней до отлета. В университете. Забыли?
Калинин насупился, упрямо покачал головой.
- Она не могла этого сделать! Не могла!
- Я тоже в это не верю. Но она присутствовала и при первом, и при втором отравлении. К сожалению, это факт.
- Слушай, Заколов, ты Женю не трогай, - Калинин почти навалился на меня. Даже в темноте было видно, как покраснело его лицо. – Она… Да что ты про нее знаешь?!
Мы помолчали. Калинин успокоился и продолжил:
- Надо найти настоящего убийцу. Настоящего! Чтобы на Женю и подумать никто не мог. Согласен?
- Я - только за!
- Ну, хоть тут нам делить нечего. – Калинин потянул меня за плечо. Пристальный взгляд из-под седых бровей прощупал мое лицо: - Ты учти, я ради Жени готов на все.
Я попытался отвернуться. Калинин настойчиво дернул меня еще раз:
- А ты?
Мне было неприятно, что кто-то еще претендует на особую преданность к любимой девушке. Но я в очередной раз понял, что чувства этого пожилого человека к Евгении Русиновой мало, чем отличаются от моих.
- Я уже, по-моему, доказал, - буркнул я и отвернулся.
- И то верно, - согласился Калинин. - Давай так, ты по-своему покумекай, логически к задаче подойди, а я новые факты поищу да узнаю, что доблестные органы нарыли по этому делу. Главное, чтобы Жени этот грязный вал не коснулся. А то ведь, знаешь, как бывает?
Я вспомнил прямые подозрения следователя Ворониной. Евгении этот вал уже коснулся в полной мере. Еще немного и может накрыть с головой.
- Хорошо. А как будем связь держать?
- Вот мой телефон, - Он протянул визитку: - Если что, звони. А если вдруг мне понадобится, я тебя найду, не беспокойся.
Странно, но этот седой дядька, счастливый любовник моей любимой, но недоступной девушки, мне все больше нравился. Нет, не так! Он же не баба, чтобы нравиться? Чувства Калинина к Жене вызывали невольное уважение. Кипящая ревность в моей душе поутихла. Калинин прав, надо вычислить настоящего убийцу, а потом будем делить девушку.
Я вспомнил свой поход на почту, и ту подлость, что ему заготовил. Внутри проснулась и заскребла ногтями противная кошка.
- Тебя подвезти? – предложил Калинин.
- Я здесь выйду, - решил я и неожиданно спросил: - Сколько дней идет почта до Москвы?
- Что? Какая почта?
- Да ничего. Это я так. У вас инструмент в машине есть?
- Инструмент? Не знаю. Должен быть. А тебе зачем?
- Надо. Откройте багажник, я посмотрю. И зажигалку одолжите, пожалуйста.
Роясь в багажнике, я окончательно решил, чем займусь в ближайший час. Дело предстояло хоть и рискованное, но необходимое. И откладывать его даже на утро было нельзя.

Глава 33
   
Я не мог этого не сделать. То, что несколько дней назад я посчитал хитростью, сегодня очистилось от блестящей шелухи и обнажилось кривым булыжником подлости. Я должен был исправить свою ошибку. И не потому, что Калинин предстал совсем в другом свете. И даже не из-за Жени, которой я дал слово и не сдержал его. Я должен был это сделать из-за себя. Я понял, что потерял что-то ценное в отношениях с Женей в тот момент, когда приперся с «грязными» бумажками в кабинет Калинина. Я разрушил гармоничную оболочку внутреннего мира, и сколько не старался с тех пор, так и не смог ее собрать. Разбитый сосуд моей планеты не склеивался. Как треснувший орех я был беззащитен перед сыростью и гнилью.
«Исправить, восстановить утраченное», - свербила незатейливая мысль. Я не должен обманывать любимую девушку и карать подлостью ее близких.
Письмо с компроматом на Калинина не должно было уйти в Москву в ЦК партии. Как там говорил Тарас Бульба: я его породил, я его и убью! В данном случае – я сделал ошибку, я ее исправлю.
Калининская «Волга» мигнула на повороте тормозными огнями и скрылась, а я направился к почте, куда сдал конверт. В кармане позвякивали отвертка и плоскогубцы. Для осуществления плана лучше конечно иметь отмычки. На худой конец сойдет тонкая, но жесткая проволочка. Но возможно удастся обойтись по-простому.
Для начала я медленно прошелся рядом с главным входом в почтовое отделение. Деревянная двустворчатая дверь была закрыта на два замка. Огромный висячий стягивал ушки двух широких накладных полос. Чуть выше красовалась личинка «английского» замка. Я пригляделся к запорам повнимательней. Ну что ж, с этим хозяйством можно справиться, только вот дверь выходила на освещенную улицу. Сейчас, конечно, ночь. Пешеходов нет, автомобили проезжают редко, но работать придется на виду. В этом случае возможны разные случайности, и все, естественно, неприятные.
Для полноты информации я осмотрел тыльную сторону здания. Темный дворик был гораздо удобнее для предстоящей операции. Я без труда определил выход, через который осуществлялась выгрузка почты. Внушительная железная дверь имела внутренний сейфовый замок, но самое главное, наверняка, она была закрыта изнутри на задвижку. От попытки проникнуть через двор пришлось отказаться.
Придется действовать с улицы.
Мой план был прост и незатейлив как кувалда. Кстати, она тоже могла бы пригодиться. Предстояло вскрыть замки, если понадобится даже взломать дверь, вбежать в отделение, схватить конверт, я запомнил, куда его положили перед закрытием, и – «ноги в руки», как говорится. Если сработает сигнализация, а, судя по всему, она здесь есть, я успею исчезнуть до приезда дежурной группы. Ну, сколько мне понадобится времени после вскрытия двери? Минута? Скорее, даже меньше. За это время наряд и в машину сесть не успеет.
В общем, пора было действовать, пока не улетучился лихой настрой.
Я вернулся к главному входу. Ковырять огромный висячий замок в мои планы не входило. Лучше отвинтить скобу. Вон два болта торчат.
Плоскогубцы крутанули головку. Ура, болт подавался! Одна рука отгибала отверткой скобу, чтобы всегда было натяжение, другая попеременно выкручивала болты. Минута работы, два болта стукнулись друг за дружкой о каменные ступеньки, тяжелая скоба повисла на закрытой дужке замка.
Пол дела позади.
Дальше, не мудрствуя  лукаво, я вбил отвертку в «английский» замок и плоскогубцами провернул личинку. Быстро убрал инструменты и потянул за ручку. Дверь в почтовое отделение открылась.
Где-то на пульте дежурного сработала сигнализация.
Теперь быстрее за конвертом!
Я вбежал внутрь. В темноте помещение казалось незнакомым. Где же это окошко? Все одинаковы. Да вот же оно, по центру! А вон и конверты на углу стола. Перемахнув через перегородку, я схватил стопку конвертов. Все очень тонкие. Мой был солиднее. Может, ошибаюсь? Я вглядывался в адреса. Не то, не то! Вся корреспонденция местная. Где же почта для Москвы?
Я обежал другие столы. Там вообще конвертов не было. Да что же это такое, неужели успели отправить? Нет, приемщица предупредила, что почта уйдет только завтра. Я схватил подвернувшийся брезентовый мешок, вытряхнул его содержимое. Куча обычных конвертов покатой горкой разъехалась по полу. Все маленькие, ни одного большого. А мой был не стандартный, размером с писчий лист и толщиной с палец.
Время шло. Легкая паника вцепилась невидимыми когтями в спину. Стряхнуть ее не удавалось, она только тяжелела и заставляла учащенно биться сердце. Постоянно хотелось оглянуться, казалось, сзади кто-то наблюдает.
И вдруг, обожгло!
Да ведь я ошибся отделением! Они все похожи, а я плохо знаю город!
Подскочил к окну. Нет, улица та же. Я помню, как уходил по ней. Точно! Вон на том перекрестке свернул к общежитию. Ошибка исключена! Немного отлегло. Надо сосредоточиться и найти конверт. Он должен быть здесь! Еще есть время.
И тут из-за поворота, скрипя тормозами, вывернули «Жигули» с мигающим красно-желтым поленом на крыше. Черт! Как оперативно сработали. Я совсем забыл про такое современное средство как рации. Видимо о сработавшей сигнализации сообщили ближайшей патрульной машине.
Милицейские «Жигули» с визгом затормози у входа. Путь к бегству был отрезан.
Сердце колотилось как чумное, на висках пульсировали сосуды. И это хорошо. Пусть бегает кровь, пусть колотятся нервы! Нельзя уподобляться заторможенному кролику, ожидающему, когда его проглотит удав. Я уже знал, в любую авантюру мне главное ввязаться, оттолкнуться от берега, нырнуть с обрыва в бурлящую стихию, а дальше подхлестывал адреналин, и появлялась энергия. Мозг и тело мгновенно реагировали на меняющуюся ситуацию и определяли сиюминутную тактику действий. Не даром на экзаменах я всегда получал лучшие оценки, чем на обычных занятиях.
Из машины вышли два милиционера.
- Ты гляди, дверь вскрыта. А я думал ложная тревога, - первый милиционер сдвинул фуражку и почесал лоб. – Что делать будем?
- Ты сзади обойди, а я отсюда, - скомандовал другой.
- Колян, давай лучше здесь подежурим и подмогу вызовем.
- Справимся. На почту серьезный контингент не сунется.
- Пришибленный отморозок еще хуже. Давай держаться вместе.
- Ладно, тогда за мной!
Я уже не смотрел в окно, глаза бегали в поисках спасительной зацепки. Ключи! На одном из столов сбоку висела дощечка с ключами. Я схватил связку и ринулся к внутренней двери. Там должны быть окна во двор. Пальцы быстро перебирали ключи. Не подходит. Этот тоже. Обостренный слух улавливал осторожные шаги на ступеньках. Сейчас поднимутся, повернут в зал. Что тогда? Броситься напролом? Их только двое. Напор, неожиданность на моей стороне – прорвусь! Да какая, к черту, неожиданность. У них, небось, уже пальцы на курках подрагивают. Нет, напролом, это в самом крайнем случае.
Наконец, ключ четко вошел в скважину. Замок дважды мягко щелкнул. Дверь отворилась, я юркнул в спасительную темноту служебного помещения. Милиционеры появились в зале одновременно с хлопком моей двери. Беззвучно ее закрыть не удалось.
- Слышал? – зашипел один из милиционеров.
- Что?
- Вроде что-то хлопнуло.
- Сейчас разберемся. А почему ты шепотом?
- Ты сам так же.
- Надо свет включить. Поищи выключатель.
Я припал к двери и думал, закрыть ее на замок или нет? Лучше, конечно, закрыть, но меня могут услышать. Эх, была - не была!
Я повернул ключ. Язычок скрежетнул в личинке, брызнувшей светом.
- Стоп! – раздалось из-за двери. Шаги стихли. – Слышал?
- Не-ет.
- Что-то щелкнуло.
- Это я свет включил.
- Нет. Это отсюда! – твердые шаги быстро приблизились к двери: - Там кто-то есть.
Осторожничать более не имело смыла. Я метнулся в поисках запасного выхода или окна во двор. Но сразу же обо что-то споткнулся и грохнулся на пол.
- Грабитель там! – крикнули за стеной. И дальше прозвучала фраза, словно взятая из милицейского кинофильма: – Выходи с поднятыми руками! Сопротивление бесполезно!
«Как же, выйду!» - мысленно огрызнулся я.  Рука отодвинула брезентовый мешок, о который я споткнулся. Пальцы нащупали бирку. Я пригляделся. На бирке было жирно выведено: «Москва». Рука рванула тесемку, письма высыпались на пол. А вот и мой конверт!
- Сдавайтесь! – колошматили по двери.
Все-таки хорошо, что я ее запер. Рука пихнула громоздкий конверт за пазуху.
В дверь стали ломиться в четыре руки. Сильного напора она не выдержит. Нужно было выиграть еще хотя бы пару минут.
Я рявкнул как можно более грубым голосом:
- Ну, менты поганые! Щас шмолять буду!
За стенкой шмякнулись два тела.
- Вызывай подмогу, Колян, - загундосил один из милиционеров.
- Рация в машине, - шипел другой.
Я кинулся к запасному выходу. Как и предполагал, он был заперт на солидный засов и опломбирован, но навесных замков не наблюдалось. Пальцы тут же сдернули проволочку пломбы, засов вжикнул и тюкнулся в выщербленный кирпичный косяк. В этот раз нужный ключ на связке для внутреннего «сейфового» замка я определил сразу. Он был единственный «бабочкой». Железная дверь открылась, я выпрыгнул во двор. Но в глубине коридора хрястнула сломанная дверь. Хруст был жуткий. Видимо, разъяренный Колян допер, что его взяли на понт.
- Он там! Держи! – рявкнул злой голос, затопали ботинки. – Ну, сучара, теперь не уйдешь!
Еще мгновение и они меня заметят. Тогда уйти действительно будет трудно, приметы тут же сообщат всем дежурным милиционерам, а они город знают лучше меня. Это все промелькнуло в голове в доли секунды. Я еще был рядом с выходом. Решение пришло спонтанно. Я с грохотом захлопнул железную дверь и закрыл ее на ключ, который все еще сжимал в руке.
В ту же секунду кулаки затарабанили по металлу.
- Откройте! Немедленно сдавайтесь!
Ага, размечтались! Теперь у меня есть время, чтобы спокойно уйти. Это вам не фанерная дверца. Пока вы от усердия отобьете ладошки, а потом сообразите обойти здание, я буду далеко.

Через полчаса я сидел на высоком склоне Волги в густой траве. По темной глади воды неспешно по-хозяйски шла тяжелая баржа, вдалеке тянулась другая. Наверное, они только ночью ходят. Днем я наблюдал красивые белые корабли и быстроходные «Ракеты» на подводных крыльях. Пальцы поочередно вынимали листы из не отправленного в Москву конверта. Щелкала зажигалка, огонек трогал угол бумаги, пламя ширилось и взбиралось вверх. Когда жар добирался до пальцев, я переворачивал листок и ждал еще немного, прежде чем отпустить догорающие останки былого компромата. Легкий ветерок подхватывал пепел и мельчил его.   
Вдали за рекой забрезжил рассвет. Баржи скрылись за поворотом. Темная гладь воды дышала паром.
А ведь я обещал Ирине Глебовой, прийти к ней, кольнуло внутри вялое раскаяние. Как же давно это было – неужели только вечером? Или столетие назад? Она приготовила ужин, звонила, ждала. Она обрадовалась моему освобождению и хотела встретиться, а я опять подвел. Но может еще не поздно все исправить?
Я вскарабкался по склону, удачно поймал такси и вскоре был около дома Глебовой. Пока поднимался по лестнице, монолитная пирамида решительности превратилась в песчаную горку. Четыре часа утра. Она, конечно, ждала долго, потом расстроилась и уснула. Позвонить или постучать? Давить на звонок рука не поднималась. Я мягко стукнул подушечками пальцев, потом скребанул по двери. Я напоминал загулявшую блудливую собачку, вернувшуюся домой.
Зря все-таки пришел. Ирина наверняка обиделась, а что я ей объясню? Что долго топтался у подъезда совсем другой девушки, а потом залез на почту? И это - только выйдя из камеры. Она обиделась и правильно сделала!
Мои плечи развернулись. Ноги нехотя нащупали первую ступеньку, затем вторую. В этом доме я тоже лишний.
За спиной щелкнул замок. Я слышал, как отворяется дверь, голова стыдливо вжалась в плечи, сложно было заставить себя повернуться.
- Привет. Почему так долго? – Ирин голос обиженно дрогнул.
Я обернулся. Ира обеими руками зажимала накинутый впопыхах халат, видимо, пояс где-то выскочил. Губы были поджаты, сдвинутые брови образовали едва различимую складочку над переносицей.
- Я ждала…
К горлу подступил ком, я шагнул вверх. Ее руки раскрылись, халат распахнулся. Короткая ночная рубашка с пуговками на груди была наполовину расстегнута. От девушки пахло уютом. Мы ткнулись друг в друга носами и улыбнулись. Мне сразу стало хорошо.
- Ты ходил к ней? – она продолжала прижиматься, но лицо отстранилось, бегающие зрачки пытливо искали ответ на вопрос.
- К кому? – я отвел глаза, хотя прекрасно понял смысл вопроса.
- К этой. Сам знаешь... К Русиновой.
Слов не находилось.
- Я так и думала. – Ее руки упали, пальцы вновь стянули на груди распахнутый халат. Она повернулась и кивнула: - Проходи, чего в дверях стоять.
- Ира, произошло совсем не то, о чем ты подумала. Да, я был около дома Же… Русиновой. Только около! А потом я общался с твоим отцом, Калининым. Это он был у Русиновой. Ты же знаешь.
- О чем?
- Что? Ну, он и Русинова…
- О чем ты с ним беседовал?
- Все очень сложно. Меня же задержали, пытались возбудить дело. По-моему, выйти мне помог именно он. Я, хоть, и не виновен, но там, знаешь, какие порядки. Каждое неосторожное слово играет против тебя. А я наговорил … Эх!
Ирина вновь заинтересованно и сочувственно смотрела на меня. Я спросил:
- А почему ты не заявила о попытке угона?
- Как? Я все рассказала милиционерам. В тот же вечер.
- А они?
- Спрашивали, много ли ты выпил?
- Я же совсем не пил!
- Я так и сказала. Они послушали и ушли. Ты почему спросил, что-нибудь не так?
- Все уже позади.
- Ну, хватит о грустном. Все хорошо, что хорошо кончается. Пойдем на кухню. Ужин еще ждет.
Она бросилась что-то разогревать, я хищно втянул разрастающиеся запахи, желудок призывно сжался и заурчал. Мы ужинали в пятом часу утра, почти не разговаривали, только обменивались странными многозначительными улыбками. Два чудика, гордящиеся своей ненормальностью. Когда с чаем было покончено, возникла звенящая тишина. Тишина давила.
- Может, посуду помыть, - предложил я, не находя других слов.
- Да, ну, ее.
Ирина смотрела в пустую чашку. Мы сидели за смежными сторонами стола. Скрипнула табуретка, Ирина попыталась невзначай придвинуться ко мне. Я сделал такое же движение корпусом. Мы переглянулись, прыснули, табуретки смело заерзали растопыренными ножками. Ее голова склонилась на мое плечо, моя ладонь легла в ложбинку девичьей талии.
- Спать хочется, - честно признался я.
- Мне тоже, - она ткнулась носом мне в грудь и засопела.
- Ты что, не спала?
- Сначала тебя ждала, потом машину караулила. После того случая с угонщиками не могу спокойно спать.
- Слушай! Я, кажется, придумал. Я познакомился с замечательной собакой, зовут ее Шавка. Она все понимает. Будешь оставлять ее на ночь в машине, и можешь быть спокойна, никто не сунется.
Я почувствовал, как Ирина улыбнулась.
- Я серьезно. Она меня уже один раз выручила. Теперь приходит к общежитию, мы ее подкармливаем. Завтра я вас познакомлю, и ты поймешь, что я прав.
Она поднялась и потянула за собой:
- Пойдем спать. – Около ванной толкнула меня к двери: - Прими душ и приходи.
Я не возражал. Все шло хорошо. Даже очень хорошо. Заснули мы, устав от ласк.
А пробуждение началось со скандала.

Глава 34

 Черная ворона с остервенением нападала на Женю. Девушка беспомощно защищалась, пыталась убежать, но наглая птица вновь и вновь пикировала на нее, клевала в плечи, рвала когтями волосы. Я был рядом и рвался помочь. Но вязкое облако окутывало тело, не давая сдвинуться. От беспомощности я стонал и рвал зубами рукав. Иногда я отчаянно звал Женю, чтобы она приблизилась, тогда я бы смог обнять и укрыть ее, но крик получался сдавленным, и девушка не слышала меня.
А потом меня начало трясти, все задрожало. Из тумана появилось озабоченной лицо Ирины, ее руки толкали мои плечи.
- Тиша, Тиша! Проснись.
Я бегло осмотрелся. Жени не было, ворона исчезла. Только Ира и я в мятой постели.
- Что с тобой? – встревоженные глаза девушки пытались заглянуть мне в лицо.
- Какая-то муть. Дурной сон, - я смотрел на рваную, мокрую от слюны подушку.
- Ты звал ее, ты звал ее, - забубнила Ира.
- Кого? – Щеки тут же вспыхнули. Я порывисто обернулся к Ирине, руки обхватили теплые плечи под тонкой сорочкой, лица прижалось щека к щеке. Только бы не смотреть в глаза.
- Ты все время думаешь о ней. Даже в постели со мной! – причитала Ира.
- Это только сон. Всего лишь сон.
Ладошки уперлись мне в грудь, Ира напряглась, раздраженно отстранилась:
- Ты выкрикивал ее имя. Как я ее ненавижу!
Она выскользнула из-под одеяла, отдернула шторы. Стройная фигура отчетливо прорисовывалась на фоне светлого окна. Рука подхватила халат, Ира вышла не одевшись. Я молча смотрел на соседнюю подушку, где осталась вытянутая ложбинка. На белой ткани изгибался соломенный волосок.
Несколько минут журчал душ, потом звякнули кружки на кухне. Звякнули нервно, дергано. Я растерянно вспоминал, какой сегодня день, должны ли мы ехать в университет, а если поедем, то как, вместе, или мне уйти одному? А если вместе, то о чем будем говорить? Легкий запах кофе просочился в спальню. Я поискал глазами одежду. Наверное, лучше уйти незаметно.
Ирина перехватила меня в коридоре:
- Тихон, ты обещал мне собаку.
- Да, конечно. – Я удивился ее спокойному тону и ухватился за эту тему, как за спасительную соломинку: - Она теперь живет около общежития. Очень умная и опрятная. Я зову ее Шавка, но ты можешь придумать другое имя.
- А какой она породы?
- Отличной породы! Похожа на овчарку.
- Вечером заедем, посмотрим, - непринужденно предложила Ирина, - а сейчас, давай завтракать.
Только мы зашли на кухню, как затрезвонил телефон. Ира взяла трубку:
- Алло… Здравствуйте, Юрий Борисович… Заколов? А почему вы так думаете?.. Да, он здесь.
Она смущенно протянула мне трубку. В конфузливой гримасе отражалось больше осознанного удовлетворения, чем неловкого стыда.
Голос Калинина был жестким. Он сразу сообщил о главном:
- Сегодня утром прокуратура провела обыск у Евгении. Пришли спозаранку, как в старые недобрые времена.
- Воронина? – выдохнул я, припомнив вчерашний разговор со следователем.
- Да. Она ведет это дело. Женя держалась молодцом, но, - Калинин сделал паузу, решительность в его голосе сменилась тревогой, - но, они нашли у нее шприц и какие-то баночки.
Шприц в квартире Жени! У меня тоскливо заныло в груди, в голову поползли неприятные мысли. Неужели все это время я жестоко ошибался? Нет, не может быть! Ирину в детали разговора посвящать не хотелось, я отвернулся и осторожно подбирал слова:
- И что дальше?
- Дальше… Воронина о чем-то догадывается. Землю роет, ищет, вынюхивает, и, судя по всему, хочет закопать Женю. Я попытался надавить, но мне доложили, она, словно с цепи сорвалась. Руководство прокуратуры не слушает, все делает по-своему. Говорит, что пока у нее не забрали полномочия, она будет вести расследование так, как сочтет нужным. Как будто у нее личные счеты с Русиновой. Ты ничего не знаешь про это? Между ними кошка не пробежала?
- Нет. Ничего не знаю, - тихо произнес я, а в голове назойливо вертелись варианты. А вдруг, все из-за обычной женской ревности, ведь баба при любой должности остается бабой? И что тогда послужило детонатором? Случай с районным прокурором Дмитриевым или последующие бурные отношения со мной?
- Вот что, - прервал мои раздумья Калинин. – Нам срочно надо встретиться. Теперь ты - ключевое звено в этом деле. Тебя наверняка опять вызовут в прокуратуру. Я должен знать все, что ты собираешься предпринять. От твоих показаний зависит ее судьба. Помнишь вчерашний разговор?
- Да.
- Мы должны как можно быстрее найти убийцу, и тем самым спасти Женю.
- А если…? – я не осмелился озвучить версию Ворониной.
- Я должен знать правду, какая бы она не была, – тяжко вздохнул он. – А потом уже будем решать. Приезжай сейчас ко мне. Я пришлю водителя, чтобы быстрее.
- Я сам доберусь.
- Никаких - сам! Приедешь с Вадимом, – жестко обрубил Калинин и тихо добавил: -  Заодно, присмотрись к нему.
         Я вспомнил, что персонального водителя мы причислили к возможным убийцам.
   
Глава 35

Вадим примчался быстро, будто дежурил где-то неподалеку.
- Ого! – удивился я, открывая ему дверь. – Вот это скорость!
- Мне можно, - шофер скромно улыбнулся. – Машину Юрия Борисовича в городе все знают, не останавливают.
В автомобиль я сел на переднее сиденье, чтобы лучше разглядеть водителя Калининской персоналки. Вадим бойко, но примитивно шутил, отпускал комментарии по поводу самой незначительной достопримечательности, мелькавшей за окном, и добродушно улыбался. Я вспомнил его сдержанность и корректность в присутствии Калинина. Так, значит, он может быть разным! При шефе – один человек, в быту – другой.
Был ли у него повод желать смерти Калинина? Неизвестно. Хотя, постой! Калинин слишком ласково отозвался о секретарше Светочке. Вероятно, у них был роман, как зачастую бывает между пожилым начальником и молоденькой секретаршей. Не любовь, конечно, а так, перепихон от случая к случаю.
Потом Калинин встречает Евгению Русинову и не на шутку влюбляется. Секретарша забыта, она выходит замуж за Вадима, который явно моложе ее. Возможно, Калинин сам подобрал ей мужа и взял его на хорошую работу. Так сказать, в знак благодарности за былые заслуги перед членом партии. Первое время всех это устраивало. Светлана обрела официальный статус замужней дамы и надеялась, что новое увлечение шефа временное, и скоро он вновь обратит внимание на нее. Молодой Вадим балдел от собственной значимости.
Но с тех пор прошло уже три года. Калинин по-прежнему с Женей, Светлана постепенно теряет былую привлекательность и терпение, а Вадим давно привык к своей должности и понял, что он был и остается всего лишь  мелкой обслугой сильных мира сего. К тому же, наверняка, за спиной он слышал разговоры о доставшейся ему «надкусанной конфетке», «сорванном цветочке» и «зачитанной до дыр книжке». Мол, на тебе боже, что нам негоже. Смертельная обида и уязвленное самолюбие молодого человека, чем не повод для мести?
А может, есть что-то еще, чего я пока не знаю. Вероятность такая не исключена, ведь не спроста Калинин просил понаблюдать за ним. Так или иначе, но возможность осуществить зловещий план у Вадима Евтимова была отличная, лучше, чем у любого другого.
Со слов Калинина, злополучная бутылка коньяку долгое время находилась в служебной машине. Кто, как не водитель, мог незаметно впрыснуть туда яд? Возьмем второе убийство – в офисе. Вадим тоже мотался там незадолго до этого и вполне мог оставить яд в чашках босса. К его присутствию все привыкли и не обращали внимания. А если вспомнить известную поговорку, что муж и жена - одна сатана, то вместе со Светланой, которая тоже горела желанием отомстить, они могли легко осуществить этот замысел. Но вот незадача, каждый раз погибал не тот!
А если цель не достигнута, то… Преступник может решиться на новую попытку. Тем более, он пока вне подозрений следователя.
Пока я над этим раздумывал, Вадим лихо подкатил к зданию городской администрации.
- Твой пропуск уже на вахте, - любезно улыбнулся он, но выбегать на улицу и открывать дверь не стал.
Секретарша Светлана Евтимова встретила меня настороженно:
- Вы по какому поводу? – ее брови изогнулись знаками вопроса. Присмотревшись, она спохватилась: - Ах, да! Вы, Заколов? – Губы изобразили дежурную улыбку: - Юрий Борисович вас ждет.
Она указала вывернутой ладонью в сторону солидной лакированной двери, будто я не знал куда идти.
Я вошел в накуренное помещение. Странно, в прошлый раз я не заметил, что хозяин кабинета так много курит.
Калинин примял в грязной пепельнице очередной бычок, сощуренными от дыма глазами указал на ближайший стул:
- Садись. – Он протер виски, поднял усталое растерянное лицо: - Что думаешь по этому поводу?
Я обернулся на дверь, пошарил глазами по кабинету.
- Не дрейфь! У меня без дураков, - успокоил Калинин.
- Я склоняюсь к мысли, что в обоих случаях с отравлениями покушались именно на вас.
- А я что говорил!
- У вашего шофера и секретарши, был какой-нибудь серьезный повод желать вам смерти?
- Еще неделю назад я бы сказал категоричное «нет», а сейчас я ни в чем не уверен. – Калинин потупился, пальцы вытянули из пачки очередную сигарету.
- Хватит курить! -  неожиданно приказал я, подошел к окну и открыл раму.
- Кондиционеры есть, - Калинин показал на квадратные коробки, торчащие в углах окон. Но рука покорно скомкала пачку и швырнула ее в корзину для бумаг.
- Сначала проветрим, потом включим. – Я вернулся на прежнее место. – Юрий Борисович, Вадиму и Светлане вполне по силам было в обоих случаях подложить яд. Более того, по совокупности обстоятельств именно им было наиболее удобно это осуществить.
- Ты в этом уверен?
- Да. Поэтому у меня вопрос: была ли у вас раньше любовная связь с секретаршей?
Калинин замялся, глаза поискали смятую пачку сигарет. Я сдвинул корзину за стол.
- Говорите. Я думаю, если это тайна, то только для меня.
- Знаешь, как это бывает? Вечер, ты устал, немного выпил, а тут ее ладошки массируют твои плечи. И совсем рядом короткая юбка, мягкая попка… Эх, кто же устоит от такого соблазна? Но это все в прошлом.
- Вы расстались мирно?
- Ну, как… Свете аборт пришлось сделать. Но я, как видишь, не стал ее увольнять или переводить куда-то. Даже мужа ей подыскал, - Калинин вымучено улыбнулся.
Все, как я и предполагал. Только разрыв отношений усугубился абортом.
- Ты думаешь, они могут отомстить за старое? – загрустил Калинин.
- Подождите. Давайте, еще раз перечислим других людей, которые могли бы это сделать. Во-первых, Ирина, ваша дочь. Мы ее забыли в прошлый раз. Я вам не говорил, но она не скрывала своего резко отрицательного отношения к вашей персоне.
- Ира?
- Да. Я не утверждаю, что она непременно виновна. Я просто говорю, что теоретически у нее тоже были возможности это проделать. В первый раз вы заходили к ней с сумкой продуктов, в которой была бутылка коньяка. Она знала о предстоящем визите и могла подготовиться. Вы предлагали ей продукты?
- Да. Обычный обкомовский паек из спецмагазина. Там была и бутылка армянского. Я хотел, чтобы она обмыла машину по-людски. А она – ни в какую.
- Могла она незаметно от вас впрыснуть яд?
Калинин задумался. Потом вскинул вверх раскрытую ладонь:
- Я отлучался! Знаешь, как бывает, в университете прознали, что неожиданно прибыл городской начальник. Декан всполошился, то да се. Я выходил с ним поздороваться. Ненадолго. Когда вернулся, она просто насильно впихнула мне эту чертову сумку, уже в дверях. Ну, не препираться же в коридоре? По молодости все мы – принципиальные максималисты. А потом… Э-эх, да чего болтать! Рано или поздно узнаете, из какой мерзости порой состоит наша жизнь. Хотя, ключи от «Волги» Ира возвращать не стала.
- И во втором случае она была в вашем кабинете.
- Да. Я уже говорил. За мать приходила просить.
- Итак, Ирина Глебова третий подозреваемый после четы Евтимовых. Далее. Четвертый претендент на эту вакансию – Евгения Русинова. Так?
Юрий Борисович поморщился:
- Женя, она… Ты понимаешь…
- Я сейчас говорю только о фактах, Юрий Борисович. Судя по сегодняшнему звонку, в глубине души у вас уже появился червь сомнения. Ну, посудите сами. Первый труп найден в ее квартире. Второй появляется некоторое время спустя, после того, как она покинула ваш кабинет. Кристаллы цианида достаточно было всыпать в пустые чашки, они бесцветны, а потом наливай кофе и – летальный исход обеспечен.
- Фа-акты, - брезгливо протянул Калинин. Широкая ладонь залезла под рубашку, помассировала грудь в области сердца. Хозяин кабинета грузно встал, подошел к окну. – Знаешь, как больно мне об этом думать? Она же для меня… Нет, ты не поймешь, молод еще. Будет под пятьдесят, узнаешь, что такое для мужика любовь молодой девушки. – Он развернулся, над переносицей четко прорезалась вертикальная складка. – Но я не могу дальше жить с такими подозрениями! Это выше моих сил. Каждую минуту думать о любимом существе, желать ее и бояться принять из ее рук стакан воды – это ужасно. Мне нужна ясность. – Он плюхнулся в рабочее кресло, указательный палец ткнул несколько раз в столешницу: - Мне нужна полная ясность! А потом будем думать, как жить дальше.
Я подождал, пока Калинин внешне успокоился, и продолжил рассуждения:
- Мне тоже хочется во всем разобраться. Четыре подозреваемых у нас есть. Кто еще? Остаемся я и вы. – Наши взгляды встретились. – Каждый из нас теоретически мог это сделать. Вы в праве подозревать меня, а я вас.
Калинин долго хмуро смотрел на меня.
- Что ты предлагаешь?
- Надо спровоцировать убийцу на новую попытку. Допустим, хотели убить именно вас. Я согласен, что в эту версию укладываются многие факты. Тогда вы должны каждому из подозреваемых ненароком сообщить, что вам стала известна новая информация, которая поможет изобличить убийцу. Вы сейчас проверяется последние детали и готовы в ближайшее время придать их огласке. Убийца засуетится, ведь он еще не достиг конечной цели, и попытается вновь избавиться от вас. Нам останется лишь подождать, и убийца себя наверняка проявит.
- Ловля на живца, - поморщился Калинин.
- А вы что предлагаете? Если ничего не предпринимать, то уже завтра прокуратура может арестовать Русинову.
- Не позволю! – Калинин так хлопнул кулаком, что на краю стола стукнулись телефоны.
- А вот тут вы уже бессильны. Вы убедились, что Воронина чрезвычайно независима и закон на ее стороне. И потом, надо, наконец, выявить истинного убийцу. У вас есть другой способ?
- Да, но… Если все так, как ты говоришь, то на меня начнется охота! Каждую минуту придется ждать удара.
- Это тяжело. Поэтому лучше собрать всех людей в одном месте в определенное время, чтобы контролировать ситуацию. Ресторан, пикник…
- На даче! – заявил Калинин.
- Хорошая мысль, но лучше, поближе к цивилизации, чтобы в случае чего, воспользоваться медицинской помощью.
- У нас есть домики для отдыха и приема ответственных товарищей при санаториях. Там и медперсонал имеется и телефоны. Но как я защищусь от яда?
- В предыдущих отравлениях использовался бромциан. Я возьму с собой железный купорос, и буду контролировать напитки. Если напиток отравлен цианидом, то небольшая порция купороса вызовет ни с чем не сравнимый синий осадок. Только надо будет исключить коньяк, чай, кофе. В них осадок темнее, и менее заметен. И еще, постоянно держите под языком кусочек сахара или леденец. Сахар разрушает цианид и значительно снижает его силу.
- Ты уверен?
- Меня проконсультировал мой товарищ, который неплохо разбирается в химии. И конечно, сперва пробуйте напиток на язык. Тогда отделаетесь только головной болью.
- Ну, что же, если все обстоит так, как ты говоришь, то это шанс. Лучше одним махом разрубить узел, чем его распутывать. Тянуть не будем. Как насчет поездки на шашлыки сегодня вечером?
- Рано. Надо тактично предупредить каждого подозреваемого о скором раскрытии преступления и дать ему время подготовиться.
- Тогда завтра.
- Пойдет. Ирину я беру на себя, а вы приглашайте остальных. А пока, советую пить только чистую воду из нераспечатанной бутылки.
- А перед этим изучить пробку, - констатировал Юрий Борисович.
- Да, еще, забыл сказать, - я немного замялся. – На счет тех бумаг, ну, от Воробьева, можете не беспокоиться.
- В каком смысле? – прищурился Калинин.
- Их больше нет.
Юрий Борисович изучающе посмотрел на меня, протянул ладонь:
- Спасибо. Это по-мужски. – Мы пожали руки. Калинин вернулся к главной теме: – Значит, операцию намечаем на завтра.
Приняв окончательное решение, он внутренне собрался и стал похож не прежнего, уверенного руководителя крупного города. Одной рукой он пролистывал календарь, другой привычно надавил кнопку селектора:
- Светлана, зайди, пожалуйста.
Появилась секретарша. Узкая юбка вокруг тугих бедер, блузка с большим декольте, кричащий макияж, все яркое, вызывающее. В руках она держала поднос:
- Я вам кофе сварила, - с кроткой улыбкой она выставила перед нами чашки.
Напряженный взгляд Калинина уперся в дымящуюся темную поверхность напитка. Видимо, он тут же забыл, зачем приглашал секретаршу.
- Принесите, пожалуйста, сахар-рафинад, - попросил я.
Светлана вопросительно взглянула на начальника.
- Да, принеси, - вяло шевельнул пальцами Юрий Борисович.
Секретарша вышла.
- Ведите себя естественно, - шепнул я. – Никакой тревоги и напряжения.
- Я не просил кофе.
- Не нужно об этом говорить. Помните о завтрашнем дне.
Секретарша вернулась, передо мной появилась блюдце с горкой сахарных кубиков. Калинин притронулся к чашке кофе:
- И как ты только, Светочка, угадываешь мои желания. – Секретарша скромно улыбнулась. Юрий Борисович перешел на деловой тон: - Да, вот что. Позвони в санаторий «Волжский», предупреди, что завтра мне понадобится охотничий домик. Напитки привезу свои, а еду – шашлыки и прочее - ну, они знают, пусть подготовят. – Он улыбнулся, ласково посмотрел на Евтимову. – Давно хотел провести вечер в кругу близких людей. Не чиновников, а нормальных друзей. Приглашаю тебя с Вадимом.
- Меня с мужем? - переспросила Светлана.
- Ну, а что? Возражения не принимаются! Отдохнете нормально, мне интересно поболтать с молодым поколением в неформальной обстановке. Будет и другая молодежь. Ирина Глебова со своим другом. – Юрий Борисович указал на меня. – Еще Женя. Собственно и все. Думаю, мы найдем общий язык. К тому же, я кое-какую информацию проверяю, по гибели Андрея и Ногатина. Важная деталь прорисовывается. Пока об этом знаю только я. Сначала расскажу вам, а потом следователям. Думаю, преступника мы скоро вычислим.
- Завтра? – неуверенно спросила Светлана.
- Да, завтра. Пораньше закончим работу и поедем. Там места отличные.
Секретарша замерла, будто просчитывала что-то в голове, потом спохватилась:
- Ой! А кофе-то уже остыл. Давайте я вам горяченького принесу.
Она подхватила чашки и поспешила к выходу.
- Светлана, - перехватил ее около двери возглас Калинина. – Ты лучше нам «Боржомчика» дай. Из холодильника. Я сам открою. Люблю, чтобы пузырьков побольше.
- Сейчас, Юрий Борисович! – звонко отозвалось из приемной.    

Глава 36

Мы с Ириной стояли во дворе ее дома около «Волги» и поджидали Калинина. Он сам вызвался приехать за нами, чтобы показать дорогу до санатория «Волжский». Шавка сидела рядом. После того, как Ира ее вымыла и расчесала, собака приобрела вполне приличный вид и, по-моему, осознавала это. Она гордо и строго сидела около новенького автомобиля и провожала всех придирчивым взглядом. «Я на посту!», читалось в ее умных глазах. Ира не стала менять собаке имя и тоже называла ее Шавкой.
- Она молодец, все понимает, - похвалила Ира собаку, - теперь я могу спать спокойно. Пусть только попробуют залезть в машину, вон какие клыки! – Она теребила невозмутимую морду, Шавка благодушно терпела грубую нежность. – Ошейник надо ей купить. Без ошейника несолидно.
Шавка навострила уши, подняла нос, ее взгляд полностью одобрял это решение.
Во двор вкатила черная «Волга», сверкающая накладными хромированными деталями и зеркальными стеклами. Широкое колесо вывернуло из-под крыла, солидный протектор с хрустом давил песчинки, машина развернулась и встала рядом с нами. Улыбающийся Юрий Борисович в рубашке с коротким рукавом вышел из водительской двери.
- Привет, - взмахнул он рукой. – Люблю сам за баранку подержаться, да редко получается. Но сегодня Вадима со Светланой отправил  в наш приют другой машиной. Они уже там. – Он похлопал по капоту Ириной «Волги». - Ну, что, Ира, освоила современную технику?
- Иногда сама вожу, только медленно. А сейчас, пусть лучше Тихон.
Калинин пожал мне руку:
- Как поедем, держись за мной, не отставай. Через полчасика домчимся.
- А можно мы возьмем с собой собаку, - спросила Ира.
- Эту? Почему же нельзя, возьмите. Там территория большая, есть, где разгуляться.
Ира открыла заднюю дверь и указала Шавке: 
- Запрыгивай.
Стремглав юркнул пушистый хвост, дважды команду повторять не пришлось.
Я смотрел в непроницаемые зеркальные стекла Калининской машины и гадал, есть там Женя Русинова или нет?
Мой взгляд почувствовали. Щелкнула передняя дверца, показалась ножка в бежевой сандалии, черные кудряшки волос качнулись наружу, вытянув за собой стройную фигурку в светлом прозрачном платье из марлевки. Тонкие пальцы как гребень прошлись сквозь волосы, Женя обернулась, на груди матово блеснула двойная дуга разноцветных каменных бус.
Русинова слегка кивнула, губы еле слышно шепнули дежурное приветствие: «Салют». Большие дымчатые очки скрывали ее глаза, но я был уверен, что смотрит она на Ирину. Тонкая фигура изогнулась, одна рука опиралась на раскрытую дверцу, другая придерживала маленькую белую сумочку, свисавшую с плеча.
За прошедшие секунды Женя сделала всего несколько простых движений, настолько естественных и грациозных, что я понял, из чего состоит очарование.
Глебова тут же взяла меня под руку, плотно прижалась и ласково заглянула в лицо:
- Пора ехать, Тиша.
- Да, конечно! – поддержал Калинин и нарочито бодро скомандовал: - По коням!

Минут через сорок мы въехали на огороженную территорию, под колесами шуршали мелкие камешки, дорогу обступали старые лесные деревья и густые кусты. Листва сразу поглотила дневной свет, напомнив, о скором приближении вечера. Двухэтажный дом, сложенный из полуметровых бревен, вынырнул из чащи неожиданно. Он словно раздвинул боками вековые стволы деревьев и высунулся фасадом на небольшую ухоженную полянку. Здесь обе «Волги» остановились.
- Вот, мы и приехали, - провозгласил Юрий Борисович, выбравшись из машины. Он потянул носом, зажмурил глаза. – Что за воздух! Нет, надо почаще сюда выбираться. А то все душные кабинеты, по стройкам да заводом мотаюсь, а там… Этот воздух можно пить, как эликсир, продлевающий жизнь.
С веранды навстречу нам спустился Вадим Евтимов:
- Добрый вечер, Юрий Борисович.
Его жена Светлана изобразила радостную улыбку, но осталась сидеть за большим овальным столом под покатым навесом.
- Вадим, сходи к въезду на территорию, запри ворота, - привычным тоном начальника обратился Калинин, - Я попросил, чтобы сегодня поменьше прислуги здесь было. Лишние глаза мне ни к чему. Только одна кухарка будет нам помогать. С остальным - справимся сами.    
Вадим ушел. Любопытная Шавка повертела мордой и бросилась его сопровождать. Калинин на правах гостеприимного хозяина объяснял мне и Глебовой:
- Там основное здание санатория, мы его только что проехали. Отсюда и не видно, хотя рядом, по тропинке можно пройти, если калитка открыта. А эта дорожка, - он повернулся в другую сторону, - ведет к баньке. Будет настроение, попаримся. За ней спуск к реке. Там лодка имеется. За домом беседка для шашлыков, а дальше кругом лес. По осени можно поохотиться, тут знатные места.
Он открыл багажник, позвал меня:
- Тихон, помоги донести вино. Я коробочку грузинского организовал, в ассортименте. И «Боржоми» захватил. Бери, что потяжелее, а я остальное.
- Не беспокойтесь, я все донесу, - заверил я.
- Женечка, твоя сумка осталась на заднем сиденье, - позвал Калинин.
Евгения, направившаяся было к дому, вернулась, небрежно прихватила небольшую дорожную сумку. Рядом оказалась Ирина.
-    Надо вас познакомить, - спохватился Юрий Борисович.
- Мы знакомы, - Ирина торопливо прислонилась ко мне и улыбнулась так, как умеют улыбаться только женщины при виде соперницы.
- Заочно, - холодно согласилась Евгения.
Она стояла очень близко, и я видел, как под тонким платьем просвечиваются трусики-бикини. Подняв взгляд выше, я обомлел, - темные вишенки сосков в ореховом ореоле легко угадывались под сетчатой тканью. Эту смелость, видимо, заметила и Глебова.
Евгения дождалась, пока улыбка сползла с лица Ирины,  с достоинством повернулась. На шее благородно стукнули камешки бус, босоножки зацокали по каменным плиткам, ведущим к дому.
- Бесстыжая, - зло прошипела Глебова. Ее ногти впились мне в руку.
- Это платье я привез. Из Москвы, - точно оправдываясь, тихо сообщил Калинин. - Там индийские магазины «Ганга» открылись.
Он тоже проводил глазами Женю, на лице отражалась мучительная борьба умиления и раздражения. Я наклонился за коробкой, Ирина продолжала цепляться за руку,  пришлось объяснить:
- Мне неудобно, Ира.
Я почему-то спешил. Впереди на загоревших икрах подрагивала легкая кромка платья, поднимавшейся по ступенькам Жени. Я невольно хотел сократить расстояние, грациозная фигура властно притягивала меня. Сбоку слышалось сопение Ирины. Она ни на шаг не отставала. Даже, когда я пошел обратно за «Боржоми», она потащилась следом.
Я выставил бутылки на край стола и одобрил выбор Калинина. Белые и красные грузинские вина, минеральная вода. В таких напитках сложнее замаскировать яд. Лучше, конечно, было обойтись только белым вином, но шашлыки без красного вина – это нонсенс. Кошмар, о чем я думаю! Среди нас присутствует убийца и в ближайший час может случиться новое покушение, а я беспокоюсь об этикете.
- Теперь, пойдемте, покажу дом, - предложил Калинин.
- Пить хочется, - вздохнула Ирина.
- «Боржоми» открыть? – спросил я.
- Лучше вина.
- Я схожу за бокалами, - подала голос, молчавшая до сих пор Светлана.
В пустой бокал легко подсыпать несколько бесцветных кристаллов бромциана, тут же щелкнуло в моей голове.
- Сегодня женщин обслуживают мужчины! – бодро заявил я. – Где у нас бокалы?
- Наверное, в столовой, - указала в раскрытую дверь Светлана. – Там есть кухарка.
- Если пить вино, тогда уж пусть принесут легкие закуски, - скомандовал Калинин, располагаясь во главе овального стола. – Распорядись там, - он небрежно шевельнул пальцами.
- Будет исполнено, наш командир, - я щелкнул каблуками, приложил ладонь к виску, и, по-армейски чеканя шаг, направился в дом.
Светлана прыснула в ладошку, Ирина радостно рассмеялась. Только Женя, облокотившись о перила, невозмутимо любовалась природой. Или старательно делала вид, но, надо признать, красиво. Я чуть не споткнулся о порог, засмотревшись на изгиб ее поясницы.
В большой гостиной, заставленной креслами и диванами, царил полумрак. Помещение обволакивала тихая инструментальная музыка, лившаяся из расставленных по углам колонок. На стенах красовались огромные головы лося и кабана. Лось с раскидистыми рогами выглядел удивленным, а кабан блестел выпученным глазом и хищно скалил клыки. За распахнутой двухстворчатой дверью в глубине дома угадывался электрический свет, и слышалось какое-то движение. Я прошел следующее помещение с большим столом и высокими стульями и оказался на кухне.
Над разделочной доской спиной к входу склонилась кухарка в прямом синем платье и белом переднике. Она резала огурцы, и что-то мурлыкала под нос.
- Кх-м! – кашлянул я в кулак. – А где у вас бокалы?
- Ой! – вздрогнула кухарка и обернулась. - Напугали, прямо слово. Так незаметно подкрались, -  На испуганном лице молодой женщины постепенно расплылась широкая улыбка: - Приехали! Я сейчас! И бокальчики, и все что надо принесу. Вас шестеро, как и предупреждали?
Кухарка оказалась яркой блондинкой. Из-под тульи с козырьком выпадала пышная белая челка, доходившая до бесцветных выщипанных бровей. На щеках зарделся румянец, руки метнулись собирать на поднос подготовленные салаты.
- Идите, не волнуйтесь! Я быстренько, - заверила кухарка.
Я уже разглядел за стеклянной дверцей шкафа винные бокалы и решил подстраховаться:
- С бокалами я справлюсь сам. А вы приготовьте легкую закуску под вино. Юрий Борисович просил.
- О чем вопрос. Все уже готово. Только из холодильника достать.
На веранду я вошел с шестью высокими бокалами на круглом подносе. Вернувшийся Вадим уже держал бутылку и уверенно ввинчивал штопор:
- Юрий Борисович, вам вашего любимого, «Киндзмараули»?
- Начнем с сухого, открой «Саперави».
- А мне белого! - выкрикнула Ира.
- Сейчас и «Цинандали» открою, - пообещал Вадим.
Я сразу же постарался перехватить инициативу по разливу вина:
- Вадим, давай я, как самый молодой, за всеми поухаживаю, - пальцы ухватились за горлышко с торчащим штопором.
- Чего уж там, - Вадим не отпускал бутылку.
Но я проявил настойчивость:
- Нет,  бутылки открою я, а ты лучше дам развлеки. У меня это хуже получится.
Евтимов уступил, но, как мне показалось, неохотно. Вошла кухарка с большим подносом, заставленным тарелочками. Держалась она неловко. Очень много нагрузила, подумал я.
- Новенькая? Как зовут? – Юрий Борисович с интересом рассматривал вошедшую.
- Татьяна, - тихо представилась женщина. Она не поднимала глаз и смотрела только на стол.
- Шашлык замариновали, Танечка?
- Да, еще с вечера, чтобы настоялся.
- Хорошо. Попозже я сам готовить буду.
- А где же вилки? Что нам, есть руками? – недовольно скривилась Светлана.
- Ой! Я сейчас. Одну минуту, - встрепенулась кухарка.
- И принесите ножи. Если не трудно, конечно, - язвительно напомнила секретарша.
         Я не раз замечал, что обслуживающий персонал, меняясь ролями, становится чрезвычайно требовательным к другим.
- Тиша, ну что там с вином? Хватит разглядывать бутылки, - торопила Ирина. – Так хочется выпить!
- Уже готово! – Я дернул рукой, звучно укнула вынутая пробка. – Кому красного, кому белого?
- Ну, разве ты не помнишь, я просила белого.
- Мне «Саперави», - показал Калинин.
- Пожалуйста, пожалуйста! Всех обслужу. – Я обошел стол с двумя открытыми бутылками, наливая в бокалы по желанию белое или красное вино. Женя отстранено стояла около перил. Я подошел к ней. – А тебе? Что будешь пить?
Она обернулась, в глаза не смотрела, тихо выдохнула:
- Воды.
- Тиша! Я и красное хочу попробовать! – выкрикнула Ира. – Юрий Борисович рекомендует.
- «Боржоми» будешь? – шепотом спросил я Женю и громко крикнул через плечо: - Уже несу!
Евгения, наконец, подняла глаза и утвердительно хлопнула ресницами.
- Тиша, я устала ждать, - Ира вышла из-за стола и направилась ко мне.
- Женечка, - позвал Калинин, - Тут фрукты, свежие овощи, садись к нам.
Ирина перехватила меня, сунула руку под локоть. В вытянутых пальцах подрагивал пустой бокал:
- Наливай! Красное, говорят, полезнее.
- Всё есть лекарство, и всё есть яд. Всё дело в дозе! – назидательно провозгласил я древнюю мудрость.
- Вот и наливай, - по-своему истолковав сказанное, согласилась Ирина. – И сядь рядом со мной! Что ты все бегаешь как официант. – Она с явным раздражением покосилась на Женю.
- Только воды отнесу, и я – твой! – на лице включилась дежурная улыбка.
- Ей? – Ира брезгливо сморщилась.
- Ну, как вино? – я подлил в Ирин бокал «Саперави».
- Давайте я покажу дом! – громогласно заявил Калинин. – Что мы на вещах сидим?
- Это, наверное, интересно, - взвизгнула Ира.
- И мы в нем будем спать? – серьезно поинтересовался Вадим.
- Ну не в лесу же, право слово.
Все встали из-за стола и потянулись в дом. В гостиной загудел зычный голос Калинина. Он что-то объяснял.
Женя осталась на веранде. Я наполнил бокал водой и поднес ей.
- Спасибо, - тонкие пальцы с длинными ноготками обхватили хрупкое стекло.
Наши руки на миг соприкоснулись. Я представил, как острые ногти впиваются мне в кожу в порыве желания. Легкий озноб возбуждения пробежал по телу. Женя пристально взглянула на меня, и я скорее угадал по движению губ, чем услышал ее слова:   
- Нужно идти.
В гостиной Юрий Борисович тыкал пальцем в кабаний клык и объяснял:
- Это из нашего леса трофеи. Борова при моем участии завалили. Мясо мы потом жарили на углях, вкуснятина, я вам скажу, а шкура висит в другой комнате, наверху. Там есть и волчьи шкуры. Вы еще увидите. Да-а, раньше здесь и медведи водились, а сейчас только волки остались. Они совсем обленились и наведываются на помойку к санаторию. А заодно и пьяных отдыхающих грызут. Поэтому за забор ночью – ни-ни! – Он рассмеялся. – Шутка. Пойдемте наверх, распределим спальни.
Дубовая лестница с пузатыми балясинами сонно поскрипывала под нашими ногами.
- Тут три спальни, - он указал в коридор. – А нас три пары. – Он поискал глазами Женю, шагнул к ней, широкая ладонь по-хозяйски стиснула девушку за плечи. – Дальняя наша. Я привык к ней. Ирина, бери следующую, а Вадик со Светой расположатся здесь. Предлагаю, разместить вещи, умыться с дороги, если надо, а через двадцать минут встречаемся внизу.
Ирина, опередив всех, тут же увлекла меня в среднюю комнату. Она прыгнула на широкую кровать и вытянула руку:
- Тиша, иди сюда.
Мимо распахнутой двери прошли Юрий Борисович с Евгенией. Калинин заглядывал радостно и открыто, а та, ради которой и был устроен этот спектакль, не удостоила сцену даже поверхностным взглядом.
- Тиша, здесь очень мягко, иди ко мне! – голос Ирина повысила, чтобы даже те, кто не смотрит, могли услышать.
Я прикрыл дверь и зашипел:
- Ну, что ты орешь?
- А ты, почему все время вертишься около этой профурсетки? – Ирина села, выудила из сумочки зеркальце, и что-то поправляла на лице. – Вырядилась, фифа. Все на показ! Ей только в стриптизе выступать. Шлюха!
- Ира, мы в гостях. А Женя, она совсем не такая.
- Не защищай ее, а то я обижусь? Ну, хочешь, я тоже лифчик сниму? А что, нет проблем! – Она сунула руки за спину, повела плечами. Потом выдернула бюстгальтер через ворот. -  У меня грудь в десять раз лучше. А такие прыщи, - она кивнула в стенку, - только зеленкой мазать.
Я увидел, как чуть-чуть обмякла знакомая грудь под Ириным платьем. Она медленно  накрутила бюстгальтер на палец и поверх него игриво стреляла глазками.
Но я мог думать только об одном. Калинин увел Женю в соседнюю комнату, где есть точно такая же широченная кровать. Зачем он объявил перерыв на двадцать минут? Что он будет делать целых двадцать минут наедине с Женей? А чем еще могут заняться мужчина и женщина в спальне кроме как…?
Я обессилено присел на кровать. Ирина тут же запустила пальцы мне под рубашку.
О чем я беспокоюсь и переживаю? Если ничего не произойдет сейчас, то потом наступит длинная ночь. Женя будет рядом, всего лишь за стенкой, но в постели с другим мужчиной. Возможно, кровати прислонены к одной стене, и я буду слышать их движения. Я буду здесь, а она там! Она будет на расстоянии вытянутой руки, но… Но, в объятиях другого мужчины! Смогу ли я это пережить?
Ирины пальцы расстегнули пуговицы рубашки, ее ладошка гладила мою грудь, скользя по напрягающимся мышцам, как лодочка по волнам.
Ира права. Демонстрация любви – это защита. Я должен выглядеть счастливым! Пусть Женя завидует. Она со старым Папиком, а я с молодой интересной женщиной! Пусть ей будет больно! Также как мне.
Ира выдернула рубашку из брюк, ее ладонь просунулась под ремень. Я перехватил запястье:
- Потом, позже. Вся ночь впереди. Идем на веранду. Я еще не пил вина.
Я вырвался из объятий и сбежал по пружинящим ступенькам. На веранде было пусто. Сдвинутые плетеные стулья в беспорядке стояли вокруг стола. Один из стульев был подвинут вплотную к перилам. Там, накинув на плечи пестрый цыганский платок, сидела Евгения. Я узнал ее по бесподобным кудряшкам волос и торопливо принялся застегивать рубашку на голой груди.
Она мельком обернулась, глаза оценивающе скользнули по растрепанной одежде:
- Резвитесь? – Она глотнула воды, пальцы держали бокал за длинную ножку. - Зачем мы сюда съехались в такой странной компании?
Я хотел сказать, что цель поездки, выявить убийцу и оправдать ее – Евгению Русинову, но тут мой взгляд упал на стол. В душе будто щелкнуло, взметнулась сжатая спираль тревоги.
Что-то было не так!
Я еще не понимал что именно, глаза лихорадочно метались по столу в поисках причины беспокойства. Вроде, все по-прежнему: бутылки, бокалы, тарелки с закусками. Все на своих местах, ничего не добавилось, не прибавилось. Но что-то явно меня тревожило.
И тут я увидел причину разрастающегося волнения.

Глава 37

Я смотрел на бокал с красным вином, стоящий напротив стула, за которым ранее сидел Калинин. Вино более чем наполовину заполняло бокал. И в этом была основная странность!
Я всем наливал вино только на одну треть. К тому же люди пили. Другие бокалы остались практически пустыми, а этот отбрасывал рубиновую тень на светлую поверхность стола. Кто-то подлил вино, пока нас не было. Кто? Неужели Евгения? Мы последние покинули веранду, она первая вернулась. Кто еще, как не она, мог это сделать?
Сомнения давили, я переминался в нерешительности, не зная, что предпринять. Проверить вино с помощью железного купороса, или лучше вылить? А кроме бокала есть еще две раскрытые бутылки, в которые тоже могли подсыпать яд. Как потактичнее расспросить Женю? Или лучше сделать вид, что ничего не заметил?
Евгения взглянула через плечо и, видимо, по-своему оценила мое смятение.
- Будь проще, - посоветовала она, - не напрягайся.
- Я? Да ничего такого…
- Ты на меня все еще обижаешься?
- Обижаюсь? Не совсем так. Понимаешь, там в прокуратуре…
- Проехали! Выкинь из головы и забудь. Давай о чем-нибудь другом.
Забыть, стереть из памяти прошедшие дни, вот оказывается, как надо относиться к неприятному прошлому. Я рад бы, но… Образ любимой девушки, вышедшей из кабинета самодовольного начальника, ее доступная обнаженность, хрупкая беззащитность и холодный циничный взгляд. А еще, комочек нижнего белья в прокурорском кулаке с рыжими противными волосками на пальцах. Я не могу это забыть, Женя!
Но она просит сменить тему разговора. Ну что же.
- Ты сразу спустилась на веранду? – спросил я Женю.
- Я только взяла платок - и на воздух. Здесь лучше.
- Тут никого в этот момент не было?
- Если не считать вашу собаку. Вон она, обнюхивает все закоулки. Такая активная.
Евгения указала на Шавку. Та приняла стойку, ожидая команды, умные глаза внимательно смотрели на меня. Команды не последовало, Шавка вильнула хвостом и продолжила изучение владений.
Я размышлял. Мы с Женей ушли с веранды последними. Потом все разошлись по комнатам. Женя вернулась первой. Вино могла подлить она, либо кто-то другой за то время, пока нас не было. Но кто? Ирина была рядом со мной. Калинин с Женей сразу же прошли дальше  в свою комнату. Оставались водитель и секретарша. Мог ли кто-нибудь из них успеть незаметно спустится? В коридоре ковры, шагов не слышно. Если спускаться медленно, лестница не скрипит, к тому же я не прислушивался. Женя отсутствовала минуты две. Вполне достаточное время, чтобы подлить вино, подсыпать яд и скрыться. Еще остается кухарка. Но она совершенно незнакомый человек, зачем ей убивать Калинина?
Из распахнутых дверей дома донесся настойчивый стук и командный баритон Калинина:
- Эгей! Выходите! Я вам еще не все показал.
Послышались приглушенные шаги и голоса. Гости вышли из комнат.
- Наверное, нам тоже надо идти? – спросил я. – Чтобы ничего не подумали.
- Что подумали? Ты боишься своей Иры? – легкая усмешка приподняла уголки губ. Но в следующее мгновение Женя посерьезнела и отвернулась. – Я здесь уже была и все знаю. Сейчас он покажет бильярдную, затем комнату с охотничьими трофеями и доспехами. Там даже картина висит: «Охотники на привале», как в музее. А еще есть баня. Хочешь все это увидеть? Иди.
Нет. Один раз я уже отошел от стола с напитками и теперь гадаю, кто подлил вино Калинину? Есть ли там яд? Надо все-таки добавить в бокал железный купорос и посмотреть на осадок. Я нащупал в кармане баночку с резиновой пробкой. Саша Евтушенко раздобыл ее на химическом факультете университета. Но если Женя преступница, она увидит мои манипуляции и впредь станет осторожнее. Господи, о чем я сейчас подумал! Я же сам разработал этот план, чтобы доказать ее невиновность!
Женя вернулась к столу и поставила бокал. Рука выудила из вазы с фруктами синюю сливу. Под распахнувшимися углами платка я разглядел маленькую, величиной с ладонь, белую сумочку. И сразу же новая мысль – она взяла с собой не только платок, но и эту сумочку! И не упомянула о ней. Она ее скрывает! Что в ней? Яд? Ну, конечно, где же еще ей держать его? Платье без карманов, к тому же просвечивается, а огромный платок она прихватила не только для тепла. Под ним совсем не видно рук. Можно наклониться над столом и незаметно подсыпать яд.
О боже! Опять я подозреваю ее. Надо определиться: я ее противник или друг? А что если спросить в лоб? Нет, ни прямо, а с подковыркой. Она советовала быть проще. Что ж, буду. Как она отреагирует на мой вопрос? Испугается, огрызнется, защитится напускным равнодушием? Когда человек обманывает, это заметно.
Я впился взглядом в лицо Евгении и безразличным тоном произнес:
- Пока меня не было, кто-то подлил вино в бокал Юрия Борисовича.
- Я, - простодушно созналась она, откусила сливу, задержала кусочек во рту: – Сочная. Как я люблю сливы!
- Зачем? – опешил я от неожиданной откровенности.
- Сливы вкусные, хочешь попробовать? – она протянула мне надкусанную синюю мякоть.
- Я говорю про вино. Зачем ты налила вино в бокал Калинина.
- Ты что, следователь? – Женя прищурилась, отдернула руку. – Вчера меня терзала одна мымра с носом в виде клюва своими дурацкими вопросами. Теперь ты?
На веранду вышел Юрий Борисович, сбоку ему заглядывала в лицо Ирина. Она семенила рядом, а он что-то объяснял ей. За ними шли Светлана и Вадим.
- Нет, Ирочка, в этот домик путевки не продают. Это, можно сказать, ведомственное учреждение. А ружье наверху самое настоящее, по осени из него уток будем стрелять. Женечка со мной участвовала в охоте, сама стреляла. Если захочешь, и тебя, Ирочка, приглашу. – Калинин заметил нас, дружелюбно распахнул руки: - Вот и наши отщепенцы! Отрываетесь от коллектива? Не позволим! Это не по партийному. – Он хлопнул в ладоши: - Так! Все за стол, все за стол. Вадим, наполни бокалы. У меня есть тост.
Водитель быстро выполнил просьбу шефа. Я бы сказал, подозрительно быстро, не переспрашивая и не уточняя. Калинин прищурился и хитро улыбнулся:
- Я хочу выпить за любовь. Это то чувство, благодаря которому каждый из нас появились на свет. Это то чувство, без которого человек не бывает счастлив. Это то чувство, ради которого мы живем. Да, да! Не ради денег, не ради мирской славы и почестей, а ради любви. За любовь!
Он поднял бокал, рука повела изящный сосуд к лицу, губы вытянулись. Я окинул взглядом присутствующих. Каждый напряженно следил за движениями Калинина. Никто не улыбался и не прикасался к вину, все ждали.
Бокал в руке Калинина наклонился, рубиновая жидкость за тонким стеклом сместилась к краю, еще мгновение и…
Я не успел проверить вино, а он даже не держит во рту леденец!
Я шагнул к Юрию Борисовичу, разжал пальцы, громко ойкнул. Мой бокал грохнулся об пол и разлетелся вдребезги. Я дернулся в сторону, намеренно задев локоть Калинина. Красное вино огромной кляксой выплеснулось наружу, и в виде разлапистой амебы шлепнулась на брюки Юрия Борисовича.
- Извините, хотел чокнуться, и голова закружилась, - промямлил я.
- Боже! – запоздало всплеснула руками Светлана.
- На счастье, - выдавила улыбку Женя, глядя на осколки.
- Вино так плохо отстирывается, - тревожилась секретарша.
На шум появилась кухарка, холодно оценила обстановку:
- Сейчас приберу.
Я подхватил Калинина под руку:
- Вам надо переодеться.
- Да, - он очумело рассматривал последствия. – Хорошо, что запасные брюки взял.
- Пойдемте, - я уволок Калинина в гостиную и зашипел: – Вы что забыли об опасности? Где ваш леденец под языком? Любой напиток сначала нужно только пригубить. А это вино наливал не я.
- Вадим?
- Нет. Женя. Она спустилась первой и наполнила бокал, пока никого не было. Только ваш бокал.
- Там был яд? – Калинин беспомощно остановился на лестнице, его глаза поблекли: - Значит, она?
- Не знаю. Под каким предлогом она вышла из комнаты?
- Сказала, что хочет подышать. Накинула платок, взяла сумочку. Если она, я этого не переживу.
- Еще ничего не ясно.
- Тихон, ты уверен, что вино подлила Женя?
- Она сама сказала.
- Сама? Тебе? – Калинин испуганно таращился на меня.
Снизу послышались тихие шаги. Я посмотрел между ступеней, кухарка Татьяна не спеша, прошла с веником и совком.
- Идемте в вашу комнату, - я подтолкнул Юрия Борисовича.
- Почему она призналась тебе? – вцепился в меня Калинин, когда мы прикрыли дверь.
- В чем призналась?
- В том, что налила чего-то мне в бокал!
- Она упомянула только вино.
- И когда с Андреем приключилась история, она тоже позвала тебя. Что у тебя с ней? Ты с Женей заодно? Что за игру вы ведете?
- Успокойтесь, Юрий Борисович, еще ничего не ясно.
- А шприц в ее квартире? А бутылка из-под коньяка?
- Какая бутылка?
- Та самая! Вчера у нее на квартире кроме шприца нашли и бутылку со следами яда.
- Она же ее выбросила!
- Тут у вас нестыковочка вышла. Она промыла бутылку и оставила под раковиной. Следователь изъяла. Сегодня произведена экспертиза. Обнаружены следы яда. Того самого, от которого скончались Воробьев и Ногатин!
- Что же вы молчали!
- Я сам только сегодня узнал. Думаешь, мне прокуратура первому докладывает? Фиг! Они меня сами за соучастника держат. Все приходится узнавать окольными путями.
- А шприц? В нем тоже есть следы цианида?
- В нем, как не странно, нет. Но, возможно, был другой шприц, который она выбросила.
- Тогда бы она не забыла и про бутылку.
- Э-э, что теперь гадать. Я тоже на подозрении. Но ничего, есть еще связи, выкручусь. А вот Женя.
- Что ей грозит?
- Могут задержать в любой момент. Если бы она только раскаялась, я бы все простил. Черт с этим Воробьевым, Ногатиным. Если даже она против меня убийство мыслила, все прощу! Лишь бы между нами все осталось по-прежнему.
Я подошел к дорожной сумке Русиновой:
- Я посмотрю ее вещи?
- Теперь уже все равно.
- Вы только про леденцы не забывайте и очень осторожно пробуйте напитки.
Мои ладони скользили между сложенной одеждой. Пальцы прощупывали ткань. Вот теплая кофта, легкие брюки, а это – маленький лоскуток чего-то тонкого и ажурного – нижнее белье. В висках опять застучали молоточки, дыхание перехватило, кровь отхлынула от головы. Каждый раз на подобные прикосновения, сближающие меня с Женей, я реагирую одинаково. Включается фантазия, я млею от любовной истомы.
Кроме одежды и обычных средств гигиены среди вещей ничего не оказалось. С другой стороны, у нее еще есть маленькая сумочка, которую она держит при себе. Все самое зловещее может храниться там.
Открылась дверь, на пороге появилась Евгения. Я отдернул руку, которой поправлял вещи во взрыхленной сумке, к идиотскому выражению лица добавилось мурлыканье популярной песенки.
- Ковер хороший, - тоскливо брякнул я, глядя под ноги на потертый узор.
- Женя, - выдохнул Юрий Борисович и опустился на кровать в еще не застегнутых новых брюках.
Евгения молча присела рядом и склонила голову ему на плечо. Очки она сняла и с закрытыми глазами была похожа на уснувшего от утомления ребенка. На лице первого секретаря горкома расплывалась счастливая улыбка. Вот так, без слов и лишних движений она сгладила все подозрения. Какую власть имеет красивая женщина над влюбленным мужиком! Я глубоко завидовал Калинину в этот момент.
- Пойду, пожалуй, - хмуро сообщил я своим кроссовкам. Они послушно направились к выходу.
Оказавшись в пустом коридоре, я поспешил вниз, подальше от противной сцены семейной идиллии. Но, через несколько шагов, неожиданная мысль заставила остановиться. А что, если проверить вещи остальных гостей? Сейчас прекрасная возможность.
Первым делом я зашел в свою комнату. Одежда Ирины была разбросана на постели, распотрошенная сумка стояла рядом. Похоже, она только начала разбирать вещи, когда Юрий Борисович всех сдернул для продолжения экскурсии по дому. Я прощупал одежду - ничего заслуживающего внимания. Сунул руку в сумку. Наткнулся на пакетик с комплектом белья, который почему-то не вызвал того щемящего чувства нежности, как несколько минут ранее в комнате Жени. На дне сумки под пакетом лежала коробка из-под обуви. Наверное, еще одни босоножки или кроссовки для прогулки по лесу. Ничего интересного.
Пальцы небрежно сдвинули коробку, чтобы осмотреть уголок сумки под нераскрывшейся молнией. Ухо уловило стеклянный перестук. Что это? Я встряхнул коробку, стеклянный звук повторился. Ирина завладела хрустальными туфельками Золушки?
Растопыренные пальцы приподняли крышку. Обувью внутри и не пахло, разило совсем другим! Коробка источала непонятный медицинский запах. Около десятка разнообразных пузырьков и баночек, были переложены комьями ваты. Так моя мама сохраняла шары для новогодней елки.
Я осторожно извлек несколько пузырьков. Каждый плотно закрыт, ни один не подписан. В одних нечто похожее на мазь, в других - порошок, в некоторых плещется вязкая жидкость.
Ну и дела! Как порошки, так и жидкости вполне могут быть ядами, ведь некоторые цианиды плавятся уже при комнатной температуре. Визуально распознать их я не мог. Евтушенко объяснил мне, что бромциан представляет собой бесцветные кристаллы. Вот здесь, что? Я потряс маленький пузырек. То ли крупная поваренная соль, то ли – бромциан!
Пальцы мелкой дрожью отразили возросшую нервозность. Я убрал баночки в мягкие лунки и сжал ослабевшие ладони.
Что мы имеем? Допустим, это не яд. Тогда получается, что Ирина взяла с собой на отдых целый набор медикаментов неизвестного назначения. Для чего? Она ничем не болеет, да и препараты выглядят странно. Ни одной фабричной упаковки, даже надписей нет! Неужели за всем произошедшим стоит именно она? Ведь вырвалось у нее в первый день: «Я убью его»! И даже, если в коробке лекарство, то ничего принципиально не меняется. Как я недавно упомянул: лекарство от яда отличается только дозой, увеличь концентрацию и получишь яд! Но зачем ей такой арсенал? Зачем нужно такое разнообразие? Возможно, ею продуманы несколько вариантов действий в зависимости от складывающейся ситуации? А где она раздобыла столько химикатов? Тут, пожалуй, все просто. Не надо забывать, что она научный сотрудник крупного университета, в котором есть факультет химии.
Я еще раз осмотрел коробку. Свободных пустот нет, все баночки пока на месте, Ирина ничего не взяла с собой. Данное обстоятельство несколько успокоило.
Надо возвращаться на веранду, долгое отсутствие становится подозрительным.         
Я вышел в коридор. Взгляд невольно упал на дальнюю дверь. Там Женя с Папиком! Еще не выходили. Я услышал скрип своих зубов. Господи, в каком идиотском спектакле я участвую! Я люблю девушку, но всеми силами пытаюсь спасти ее любовника, с которым она и сегодня будет спать. А она, возможно, старается избавиться от него, чтобы стать свободной и соединить свою жизнь с моей! И я мешаю ей в этом. Я люблю ее и ненавижу его. Но мешаю любимой и помогаю сопернику. А сам собираюсь спать совсем с другой женщиной.
Как я запутался!
Что предпринять? На чью сторону встать? Но нельзя же допустить, чтобы произошло новое убийство? И мне страшно подумать, что милая хрупкая Женя причастна к двум предыдущим отравлениям. Хотя хрупкой она кажется только внешне, на самом деле она сильная и решительная, в этом я уже убеждался.
Я должен во всем разобраться. Мы здесь для того, чтобы окончательно распутать этот узел. С такой болью на сердце жить нельзя. Нужна операция. Пусть болезненная и кровавая, но потом последует выздоровление.
С этими мыслями я остановился около спальни Евтимовых. Для полноты картины требуется проверить их вещи.
Я осмотрелся. Тишина. Рука надавила рычаг защелки, я юркнул в открывшуюся дверь. Время, с момента, как я покинул веранду, прошло много, надо действовать быстро. Где их вещи? Ага, тут любят порядок. Сумочка под вешалкой при входе. Большая. Похоже, что одна на двоих. Другой, по крайней мере, не видно. Я обошел все помещение и вернулся к входу.
Приступим к осмотру сумки. Замочек проехался буквой «П» по широкой молнии, я откинул большой клапан. Одежда, тапочки, зубная паста со щетками, бритвенные принадлежности, две пачки сигарет. Больше ничего, можно закрывать.
Я поправил сумку, чтобы не было заметно постороннее вмешательство, уже отвел взгляд, мысленно прощаясь с комнатой, как пальцы наткнулись на еще один замочек молнии. С торца сумки имелся большой карман, который я сразу не обнаружил.
Молния вжикнула тоньше, взгляд протиснулся в раздвинутую щель, пальцы извлекли запаянный полиэтиленовый пакетик. Я изучил краткую инструкцию на этикетке. Ух, ты! Антидот – армейский спецкомплект мгновенного действия против отравлений ядами и химикатами. В кармашке лежал второй такой же.
Что же получается? Вадим запасся спецсредством, чтобы в случае необходимости нейтрализовать воздействие сильного яда. Так, интересный вариант вытанцовывается. Семейная парочка не исключает возможности отравления. Или планирует его?
Надо обмозговать новую информацию.
Но подумать мне не удалось. Прямо за дверью раздались шаги. Точнее, я услышал только последний шаг, ковровая дорожка в коридоре и толстые двери исправно гасили любые звуки.
Я пихнул антидот в сумку. На двери дрогнула ручка, кто-то взялся за скобу защелки. Я пропал! Призрачный шанс спрятаться за дверью отпадал, створка упиралась в стену узкого коридорчика.
Сейчас мое присутствие будет обнаружено!

Глава 38

Моя рука инстинктивно схватилась за рычаг на двери, не давая ему опуститься. Снаружи дернули сильнее. Я держал.
- Что-то не открывается, заело, - послышался голос Светланы.
- Дай, я попробую, - вмешался Вадим.
Ну, все, дальше держать глупо, он почувствует сопротивление. Я в безнадежном отчаянии окинул взглядом комнату. Шторы, кресло, кровать, журнальный столик… Кровать! Низкая, но под нее можно протиснуться.
Пружинящий шаг, толчок ногами, вытянутое тело скользит по ворсу ковра. Голова уже под кроватью, интенсивно шебуршу ногами, протискиваясь в узкое пространство. За спиной щелкает замок.
Голос Вадима:
- Все работает. Мягче надо. Тут сила не нужна. Проходи.
Каждое последующее слово звучит громче, это открывается створка двери. Вадим пропускает вперед женщину. Его джентльменский поступок дарит мне еще секунду, и я успеваю втянуть под кровать торчащие пятки.
- Одену куртку. Здесь в лесу прохладнее, чем в городе, и комары, - произнесла Света.
- Этот студент кажется мне подозрительным, - задумчиво произнес Вадим. Кровать напряглась под усевшимся телом, в двадцати сантиметрах перед моим носом торчали мужские ботинки.
- Я замечала. В его присутствии Юрий Борисович ведет себя как-то неадекватно.
- Ну и родственничками начальник обзавелся.
- Меньше гулять надо по молодости.
- И по старости тоже!
- Вадик, ты опять о прошлом? Мы же договорились, больше об этом не вспоминать!
- Трудно мне забыть об этом. Из-за него, старого козла, у нас никогда не будет детей!
- Судьба его накажет.
- И, даст Бог, уже сегодня.
- Вадик, старайся вести себя естественно. И не забудь взять препарат, он может понадобиться в любую минуту.
- Да, конечно, - Вадим поднялся, шаги обогнули кровать, скрипнул толстый брезент сумки.
- Я что-то боюсь сегодняшнего вечера, - вздохнула Светлана.
- Доверься мне и все закончится нормально.
- Хотелось бы.
Послышался звук поцелуя, шуршание одежды.
- Ты чего? – хохотнула Светлана.
- Я на природе завожусь.
- Да, ну, тебя, ненасытный! Пора идти.
Захлопнулась дверь, я переждал немного и вылез из тесного убежища. Значит, аборт для секретарши не прошел бесследно. Светлана не может иметь детей, и чета Евтимовых имеет на Калинина большой «зуб».

К тому времени, как я спустился на веранду, там уже собрались все гости охотничьего домика.
- Тиша, ну где ты пропадаешь? – нахмурилась Ира, рывком усаживая меня рядом с собой.
- Заколов, - громко позвал воспрявший духом Юрий Борисович, - наполните бокалы! Раз вызвался быть нашим барменом, будь им весь вечер.
На столе я заметил несколько новых бокалов и стаканы для воды. Стаканы были из голубого стекла, и это мне не понравилось. Сбоку не было видно, есть в них что-нибудь на дне или нет. К тому же бутылки с минеральной водой кто-то равномерно расставил по столу, и каждый мог налить самостоятельно.
Вошла кухарка, наклонилась к Калинину:
- К какому часу шашлыки приготовить?
- Это я сам, Танечка, сам. Возьму на себя роль шашлычника. – Он вальяжно расправил мнимые усы. – Жаль, усов нет, а то я умею готовить лучше любого кавказца. Ты пока дровишки в мангале разожги. Мы скоро туда переместимся.
Я открыл очередную бутылку, обошел стол, наполняя бокалы. Юрий Борисович сидел между Евгенией и Ириной. Русинова находилась справа. Ее руки с маленькой сумочкой, накрытые платком, располагались рядом с его бокалом. Стакан для воды стоял слева от тарелки Калинина, как раз там, где находилась Глебова. Каждая из девушек имела прекрасную возможность незаметно подсыпать яд. А если добавить, что Вадим сидел на противоположном конце стола рядом с открытыми бутылками вина, то можно понять, как бегали мои глаза.
Уследить за всеми было нереально. Наливая вино Калинину, я шепнул:
- Карамель под язык.
Он вздрогнул, лицо побледнело, губы сжались.
- Юрий Борисович, - бойко окликнула Светлана, - Вы обещали рассказать нам что-то важное про отравления.
- Про убийства? – хмуро переспросил Калинин, остановив тяжелый взгляд на каждом из присутствующих. – Да, обязательно расскажу. Но позже. Скоро мне доложат последние данные, тогда все окончательно прояснится.
- А у вас уже есть предположения? – поинтересовался Вадим.
- Это работа следствия, - уклончиво ответил Калинин. – Но я им помогаю. А возможно, даже знаю больше их.
- Кто же этот злодей? – всплеснула руками Светлана.
- Или злодейка, - тихо добавила Женя. В ее голосе сквозила мрачная убежденность.
Все посмотрели на нее.
- Может и так, - согласился Юрий Борисович, звучно прихлопнув комара на лбу. - Одно бесспорно. Это кто-то из тех, кто был в тот день в моем кабинете.
- Ой! Я там была, - хихикнула захмелевшая Ирина.
- Там был каждый из присутствующих, - мрачно изрек Калинин. 
Улыбки исчезли, возникла неловкая пауза. Из гостиной доносилась танцевальная мелодия в исполнении оркестра Поля Мориа, а я слышал, как под столом шуршит фантик от конфетки в руках Юрия Борисовича.
- Помянем моих товарищей, Андрея и Петра Кирилловича, - предложил Калинин. – Пусть земля им будет пухом.
Выпили молча. Калинин сначала только пригубил вино, а лишь потом сделал полный глоток. Все, как я учил. Вилки и ножи застучали по тарелкам. Дальше разговор не вязался. Каждый погрузился в собственные раздумья, время от времени искоса разглядывая собравшихся. Я внимательно следил за напитками. Вадим несколько раз пытался подлить вино соседям, но я каждый раз вежливо перехватывал бутылку, позволяя ему обслуживать только себя и жену.
Из дверей дома за нами наблюдала кухарка. Судя по ее сосредоточенному выражению лица, она мучительно высчитывала, что еще и в каком количестве понадобится к столу. О чем еще может думать кухарка в подобной ситуации?
Молчание прервал Калинин:
- Ну, что, удовлетворили первый голод? Хорошо. Но помните, это только закуски. Основное блюдо – шашлык, нас ждет позже.
- Ничего себе, закусочки. Тут на три хороших ужина продуктов хватит, - искренне удивилась Ирина.
Светлана снисходительно скривила губы, как столичный житель при оплошности дремучего провинциала. Евгения, которая почти ничего не ела, взяла бокал с водой и отошла к перилам. Юрий Борисович засуетился, поискал глазами кухарку:
- Танечка, угольки подошли? – Кухарка кивнула, Калинин хлопнул в ладоши. – Вот и отлично! Прошу всех к мангалу. Там удобная беседочка есть. А я буду колдовать над мясом.
- Вино брать? - Вадим вскочил как по команде.
- Бутылочку красного захвати. Шашлык сбрызнуть и жажду утолить.
Ирина томно посмотрела на меня, потянула к себе:
- Ой, Тиша, я что-то опьянела, помоги мне.
Я никогда не видел Ирину выпившей, и мне трудно было понять, играет она или действительно находится под воздействием алкоголя. Я помог ей подняться, она тут же прильнула и повисла на мне, пришлось крепко обхватить ее за талию.
- Может отвести в комнату? – предложил я.
- Нет, сначала на шашлыки! – взвизгнула Ира. – Ты должен съесть мяса, у тебя будет больше сил.
Я заметил, как она украдкой взглянула на Женю, словно изучая реакцию. Та хладнокровно смотрела в темноту кустов.
Калинин подошел к Евгении и засюсюкал, норовя чмокнуть в щеку:
- Женечка, котенок. Идем со мной. Мне будет приятно, если ты будешь рядом.
Евгения как жалом стрельнула глазами в меня и демонстративно взяла Калинина под руку. Она держалась гордо и невозмутимо, но чувствовалось, что за этим стоит определенное усилие. Мы с Ирой шли за ними. Сзади Вадим нес поднос с недопитыми бокалами и новой бутылкой вина. Светлана осталась курить на веранде. Я понял, что теперь не услежу за махинациями с вином. Оставалось надеяться на случай.
В беседке, стоявшей в полной темноте в окружении деревьев, Вадим сразу же предложил выпить:
- Разбирайте, где, чьи бокалы. Вина я еще долью.
Первым он подсунул поднос Калинину. Юрий Борисович стоял около мангала и ворошил жаркие угли. Перед ним подрагивал бокал с вином рубинового цвета, который так и просился в руку.
Я быстро усадил Иру и шагнул к Вадиму:
- А где мой бокал? Ну, теперь уже и не найдешь. А у меня легкая простуда, могу заразить других, если бокалы перепутают. Лучше их помыть.
Я сделал устрашающий знак глазами Калинину. Тот нахмурился и опустил уже взятый бокал.
- Да, будет лучше, если их вымоют. Вадим, сходи на кухню, распорядись. Или пусть Татьяна даст новые. А я пока займусь шашлыками. Мясо требует мужских рук.
- Выливать, Юрий Борисович? Это же ваше любимое «Киндзмараули»!
- Ну и что. Там в коробке еще есть. А лучше-ка захвати на обратном пути бутылочку «Хванчкары».
- Штопор у меня с собой, откроем здесь, - предупредил я.
Вадим отвернулся, скривил гримасу недовольства, надеясь, что никто этого не видит, и ушел в дом.
Пока готовились шашлыки, неугомонная Ирина металась от мангала к беседке. Она восторженно кудахтала над мясом, а, наглотавшись дыма, прибегала ко мне. Сидеть она предпочитала исключительно на моих коленях. Если замечала, что на нас смотрит Евгения, тут же обвивала мою шею и целовала в губы. Я испытывал неловкость, пытался ее остановить, но каждый следующий поцелуй был более требовательным и длительным. Женские руки ворошили мои волосы, мягкие ягодицы давили на пах, и я смущенно констатировал, как в молодом теле пробуждается заложенный природой основной инстинкт.
Спиной я ощущал давление чьего-то взгляда. Оторвавшись от очередного поцелуя, мои блудливые глаза натолкнулись на жесткий прищур Жени. Она резко отвернулась и прильнула к Калинину. Так все и продолжалось. Ирина настойчиво обнимала меня, Женя в ответ ластилась к Калинину.
- Котенок, у меня руки, - извинялся Юрий Борисович, колдуя над мангалом. Женя иногда ласково обхватывала его со спины и нежно прижималась щекой.
Надо ли говорить, что наблюдать за процессом разлива вина я уже не мог. Бутылки с бокалами стараниями Вадима переместились на маленький столик в центре беседки. По тихому бульканью я узнавал, что вино подливается. Но Юрий Борисович держал свой бокал рядом с мангалом, лишь изредка поднося к губам. Женя совсем не пила, а Ира часто подхватывала бокал и, запрокинув голову, выпивала вино. Движения ее становились резки, голос громче, а в интонации появился легкий налет вульгарности.
- Тиша,  Тиша, - шептала она на ухо и терлась грудью, а потом вдруг резко откидывалась, трясла запрокинутой головой и громко заявляла: - Ой, как мне хорошо!
Светлана хихикала, а Женя демонстративно старалась не замечать ее выходок, но по скованным движениям я понимал, что видеть эту картину ей крайне неприятно.
- Вот и все! Шашлычок готов! – победно провозгласил Юрий Борисович. – Где будем вкушать плоды моей стряпни?
- Здесь! Конечно здесь, - воскликнула Светлана. – Тут так славно.
- Можно и так, но стол маленький. Будем есть прямо с шампуров. Наполните бокалы.
Вадим орудовал штопором, откупоривая очередную бутылку. Я отстранил Иру и попытался проследить за его движениями. Неожиданно в руке Светланы блеснула стекляшка пузырька. Ее пальцы отвинчивали крышку, причем секретарша старалась это делать тайно. Она сидела рядом с бокалами и легко могла подсыпать яд. Рука с открытым пузырьком поднялась над столиком, а Вадим, напевая песенку, словно ненароком заслонил обзор.
Вот и наступила ожидаемая развязка! Убийца обнаружен! Как хорошо, что это не Евгения. Дальше медлить было нельзя, Вадим уже раздавал бокалы с вином.
Я отпихнул его и вцепился в запястье Светланы в тот момент, когда она пыталась спрятать пузырек в сумочку. В глазах секретарши вспыхнул нешуточный испуг.
- Вот и все! – заявил я, гордо оглядываясь на Калинина.
- Зачем пихаешься? Я чуть вино не разлил! – возмутился Вадим. Заметив, что я держу Светлану, грозно набычился: - Отпусти ее!
- Что это? – я показывал на темно-коричневый пузырек в перехваченной руке.
Светлана испуганно молчала, оглядывалась на мужа.
- Отпусти! – наседал Вадим. – Иначе…
- В какой бокал ты это подсыпала? – требовал я от секретарши.
- Это… Это лекарство. Таблетки.
- Для кого? В чьем они бокале?
- Я сама их выпила. Это гомеопатические таблетки. Я принимаю их по времени, - оправдывалась секретарша.
- Сейчас проверим, - настаивал я, отмахиваясь от Вадима. – Если это безобидные таблетки, выпей их при мне.
- Парень, ты что себе позволяешь? А ну-ка, отпусти мою жену!
- Сначала она докажет, что это лекарство.
- Но я уже выпила, - секретарша побледнела. – Больше нельзя.
- Придется.
- Юрий Борисович, да что он творит здесь? Он ненормальный! – обратился за помощью Вадим.
- Мне больно, - захныкала Светлана, - Отпусти.
Я осторожно забрал из ее руки пузырек, отвинтил крышку. На донышке перекатывались мелкие круглые горошинки. Я никогда не видел, как выглядят гранулы бромциана, кто знает, может они бывают и круглыми.
- Что там? – тревожно спросил Калинин. Все оторопело сгрудились в беседке.
- Пока не знаю, - признался я и обратился к секретарше: - Сколько вы приняли таблеток?
- Четыре.
- Хорошо. Примите еще одну.
- Не могу. У меня график. В следующий раз я должна выпить три таблетки.
- Ничего, еще одна не помешает.
- Нарушится цикл лечения. Я уже целую неделю их принимаю. Сначала увеличивала дозу, теперь уменьшаю.
- Козел! Ты чего пристал к ней? – терпению Вадима приходил конец.
- Пусть выпьет еще одну таблеточку, и я отстану. Или сам выпей.
- Я? – удивился Вадим.
- Да. Если ты доверяешь жене, почему бы тебе самому не выпить? – я протянул пузырек.
- А ты думаешь, что это яд?
- Я не говорил этого слова. Ты сам его произнес.
- Юрий Борисович, что он себе позволяет? – растерялся Вадим. – Остановите его, а то я…
- А ты выпей, Вадим. И закончим этот спектакль, - спокойно предложил Калинин. – А то шашлыки стынут.
- Но это же лекарство. Мне его не надо.
- Никому не надо.
- Но я ничем не болею. А вдруг оно вредное?
         Калинин пристально посмотрел на взволнованного Вадима и решительно произнес:
- Ну, тогда я. Мне старому терять нечего.
С этими словами Юрий Борисович выхватил пузырек, вытряхнул на ладонь пару горошин и мгновенно забросил их в рот. Это произошло настолько быстро и неожиданно, что я ничего не успел предотвратить.
Все замерли.
А в следующее мгновение Калинин дернулся, прикрыл глаза, ноги его подкосились, я с трудом успел поймать оседающее тело. Выпавший пузырек звякнул об пол и покатился по доскам.

Главы 39-43 (пропущены)

Кто же главный злодей?
Рекомендую придумать свою развязку, а затем свериться с авторской.
http://www.amazon.com/dp/B0087DHKHI/

Чтобы узнать концовку, нужно приобрести официальную электронную книгу. (на Amazon, Litres, Google play)
Каждая ваша покупка дает возможность автору писать новые книги!