С мыслями вслух, цитатами по поводу и заметками на полях
«ВАШ ЧИФИР, СЭР!»
Крепкая нация пьёт только крепкий чай.
Джордж Оруэлл,
английский писатель
Чаепитие в кабинете с начальником отдела безопасности ростовской колонии строгого режима №2 Дмитрием Николаевичем Поповым ( в просторечии - «двойка», или «тюрьма на Каменке») - с одной стороны, акт «светской вежливости», с другой - нечто большее. Чай «на зоне» - объект особого поклонения и в среде сотрудников, и среди осуждённых. Кто не поймёт этого - не поймёт ничего. Человек, умеющий хорошо «замутить» чаёк, - это уже положительная оценка. Пригласить на чай значит выказать доверие и расположение (с нашим братом, журналистами, работники колоний предпочитают не особо откровенничать; но так уж вышло, что меня привели люди, рекомендация которых для Попова кое-что значит). Кстати, слабо заваренного чая «зона» вообще не знает: чем круче, тем больше к гостю уважения. Можно спорить о вреде и пользе лагерного «чифира», но уж без хорошего «купчика» в колонистской жизни не обойтись.
Попова и сотрудников его отдела по старой привычке называют «режимниками». Так же, как сотрудники отдела воспитательной работы остаются в обиходе «политиками». Так же, как помещение камерного типа по-прежнему кличут «БУР» (барак усиленного режима).
- Перемены опережают язык, - соглашается Попов. - Выражение «места временной изоляции» не стоит воспринимать буквально. Зона - это часть общества и изолирована от него довольно относительно. Изменения на воле дают себя знать в колонии или в тюрьме. Я с семьдесят девятого года в системе; за эти годы многое перевернулось и на свободе, и «за колючкой». Немало, конечно, толковых перемен и в режиме содержания осуждённых, и в правилах внутреннего распорядка. Но сама жизнь потяжелее давит.
- На кого - на зэка или на администрацию?
- Как у Некрасова: одним концом по барину, другим - по мужику...
ЛИХАЯ СУДЬБА ВЕРТУХАЯ
В конце прошлого века одесский тюремный
надзиратель при зачислении на службу получал
совершенно бесплатно и в тот же день казённую
квартиру плюс добротную форму, дрова, керосин
и сухой паёк... Конкурс доходил до ста человек на
место. Нынешний контролёр СИЗО получает в
четыре раза меньше дореволюционного коллеги и
ждёт жилья по 15 - 20 лет.
Из письма контролёра Одесского СИЗО
В. Костецкого
Двадцатитрёхлетний Дмитрий Попов попал на службу в органы внутренних дел после армии. Пошёл контролёром в ростовский следственный изолятор №1 - в знаменитую Богатяновку. Что такое работа контролёра? Много написано произведений о «сидельцах» и самими «сидельцами» - но практически ничего о тех, кто находится по другую сторону «кормушки». Тюремный надзиратель в сознании обывателя - тупой, злобный, вороватый представитель рода человеческого, который идёт на службу в тюрьму, потому что ни на что другое не годен. Фигура мрачная и малопривлекательная.
- Земной поклон родимой прессе, - невесело комментирует Попов. - Конечно, не слишком это увлекательно - рассказывать о жизни и проблемах тех, кто состоит «на службе государевой». Что-то вроде производственного очерка. А вот чернуху какую-нибудь замутить о «давильщиках» и дегенератах в погонах - тема благодатная. Не то чтобы обидно за честь мундира. Мало у нас, что ли, поганцев, которые эту честь позорят? Обидно другое: когда гадят в душу ради красного словца, просто так.
В 93-м году был в нашем СИЗО захват заложников. Захват ликвидировали, террористов скрутили. Дело не в этом. Одной из заложниц оказалась Клава Павленко, контролёр. Телерепортеры сняли об этом фильм - нормальное кино. Но вот попадает этот фильм на ЦТ, где его комментирует некий редактор «Газеты для зэков»: «Вот, мол, вы жалеете эту дамочку в погонах. А не задумались над тем, почему она работает в тюрьме? Да потому что место это - хлебное! Потому что эти самые контролёры носят арестантам жратву, наркоту, водку, передают «малёвки». И получают солидный приварок. Кто от таких денег откажется? За них можно и под «пикой» постоять». Широким жестом взял и мазнул грязью.
- Но есть же, наверное, и такие случаи, на которые этот редактор намекал?
- Что там наверное - наверняка есть! На инспекторскую работу, особенно в младшие инспекторы (так сейчас контролёров называют) нередко приходят люди сомнительных моральных качеств. Текучка немалая: служба тяжкая и неблагодарная. Но нельзя же всех одним аршином мерить. Клава Павленко - и работник редкостный, и женщина порядочная, добрая, честная. За что же её-то?
- А действительно, что заставляет людей служить надзирателями? Ведь сам же ты говоришь: и тяжело, и платят мало...
- Я сам контролёром был пять лет, и жена моя была контролёром. Тяжело - не то слово. Часто в печати описывают жуткие условия в наших следственных изоляторах: перелимит, пот, грязь, нечем дышать... По-человечески сочувствуешь обитателям камер: преступник он или нет, но должны же быть какие-то нормы. Тем более в СИЗО большинство людей содержатся в ожидании суда и виновными ещё не признаны. Но ведь арестант проводит в «хате» определённое законом время и уходит: кто - в «зону», счастливчики - на волю. А инспектор несёт службу изо дня в день, из года в год! Вы что же думаете, в тюремном коридоре намного лучше, чем в камере?
Вот тебе картинка контролёрских будней. Выходишь из корпуса на свежий воздух - глаза слепит мгновенно, как кроту из подземелья. Лицо закрываешь ладонями, чтобы постепенно привыкнуть к свету, а потом, когда пытаешься оторвать руки, чувствуешь, как оттягивается прилипшая к ладоням кожа щёк... Ты пропитался тяжелым, смрадным духом тюрьмы так, что в общественном транспорте все в стороны шарахаются. И выбить этот дух ничем нельзя.
Почему люди не бросают эту службу? Бросают, конечно. И, кстати, быстрее всего те, кто у «сидельцев» на крючке (уголовники при случае сами таких и сдают, чтобы себе что-нибудь выторговать). А вообще для многих это - ступень в продвижении по службе. Для меня - тоже. Будучи контролёром, я заочно окончил Саратовскую школу МВД, потом был дежурным СИЗО, старшим инспектором режимного отдела... Но есть ребята, которые посвящают контролёрской службе всю жизнь. Почему? Словами этого не объяснить. Надо побывать в шкуре «дежурняка» -коридорным, выводным, корпусным.
У этой профессии, как ни странно слышать, есть своя романтика. Узнаёшь оборотную сторону жизни, с которой обычный обыватель, может, никогда и не столкнётся. Вникаешь в правила и «законы» арестантского сообщества, начинаешь разбираться в его «традициях». Становишься психологом, который часто с первого взгляда может, как говорят зэки, «выкупить» человека: узнать, что перед ним за птица. Я говорю не только о СИЗО и тюрьме. Те, кого пренебрежительно кличут «тюремщиками», часто глубже и тоньше разбираются в человеческих взаимоотношениях, чем десятки профессиональных психологов. За «колючкой» нередко яснее видны скрытые процессы, происходящие в обществе.
ВЗГЛЯНИ, ВЗГЛЯНИ В ГЛАЗА МОИ СУРОВЫЕ...
Судьи по уголовным делам, начальник полиции и
многие другие должностные лица, чья обязанность -
блюсти общественный порядок, почти всегда видят
людей в мрачном свете. Они полагают, что изучили
общество, хотя знают только его подонки. Но разве
можно судить о городе по сточным канавам, о доме -
по нужнику? Такие люди обычно приводят мне на ум
сторожей при коллеже, которым отводят жильё
вблизи отхожих мест и о которых вспоминают, лишь
когда надо кого-нибудь высечь.
Себастиан Шамфор, французский моралист XVII в.
День начальника режимного отдела колонии всегда начинается примерно одинаково. В зону Попов заходит в начале восьмого. И сразу - к ДПНК (дежурному помощнику начальника колонии) - как прошло дежурство, что случилось за ночь? «Я всегда должен знать обо всём раньше начальника - «хозяина». Быть на шаг впереди: уточнить дополнительную информацию о происшествии, иметь свои соображения... А иначе - на кой шут я нужен?!» Впрочем, ЧП в здешней колонии - явление редкое. «Строгач», народ здесь основательнее, чем на общем режиме, не первая ходка, тёртые калачи. В открытую с режимом стараются не играть, не нарываться на неприятности. Основное нарушение - повреждение ограждений локальных участков. Подпиливают, раздвигают прутья. Очень уж хочется побродить по чужим отрядам, пообщаться с «корешами». Приходится залатывать, заделывать бреши.
После ДПНК - в помещение клуба, на инструктаж заступающего наряда. «Разбор полётов», анализ ситуации в зоне, объекты особого внимания. Колония расположена в черте города, недалеко от управления исполнения наказаний. Когда дело доходит до внезапных проверок несения дежурства, в первую очередь вспоминают «двоечку»: как там у них с бдительностью? Так что расслабляться не приходится.
- А не кажется ли тебе, что места лишения свободы накладывают свой отпечаток на человека, который здесь служит? Подозрительность, стремление отыскать в людях отрицательные черты... Не может же каждодневное общение с преступником пройти бесследно!
- Говоришь, тюрьма заставляет разглядывать людей сквозь «крупную клетку»? - Попов задумывается. - Может, и так. Вопрос только, так ли это плохо. Вообще люди, которые приходят сюда, в систему, обычно как личности уже сложились - ну, характер, взгляды на жизнь... Поэтому если ты по натуре добрый человек, то и в осуждённых стараешься отыскать прежде всего что-то положительное. А если есть в тебе гнильца, она тоже сразу выплеснется - в стремлении унизить, «запрессовать» арестанта, утвердиться за его счёт. Тем более есть прекрасное «оправдание»: да все они - преступники, животные, чего их жалеть!
Вот чему зона точно учит, так это трезвости взгляда. Предостерегает от излишней доверчивости. Подчёркивает теневые стороны человека. Причём нередко сам «тюремщик» этого не осознаёт. Невольно начинаешь «считывать» характер по выражению лица, жестам, интонации. Иногда в компании или с экрана телевизора «выцепишь» человека, который чем-то неуловимым тебе неприятен. И вдруг вспоминаешь: здорово он похож на «пассажира» из седьмого отряда! После этого вы можете петь мне об этой личности что угодно. Я о ней мнение составил. И практически не ошибался.
Седьмой отряд - «родной» для Попова, закреплён за ним. Дня не проходит, чтобы он сюда не наведался. Среди прочих обязательных визитов - штрафной изолятор, помещение камерного типа, локально-профилактический участок (здесь содержатся злостные нарушители).
- Иной раз прочитаешь про нас, «давильщиков» - прямо злодеи из комиксов! На деле же - рутинная, будничная работа, разбор мелких нарушений, бытовых конфликтов в арестантской среде, между осуждёнными и сотрудниками, жалоб, просьб о помощи. Зоновская жизнь и состоит из таких мелочей, а не из «ужастиков». Так что обвинять места лишения свободы в том, что они делают сотрудников мрачными человеконенавистниками, можно с тем же правом, что и обычную коммуналку.
Незадолго до этого я стал свидетелем любопытного разговора Дмитрия Николаевича с одним из арестантов, который обратился к офицеру с просьбой защитить его от интриг «красных» (актива осуждённых):
- Гражданин майор, в натуре, пресс давит старшина! Я прихожу с «промки», а он мой матрац свернул и в каптёрке спрятал. Всё, говорит, собирайся в шизняк, за то что постель не убрал. Короче, я знаю, почему эти наезды идут! У него на меня давно зуб имеется! Но зачем эти дешёвые номера?!
Пришлось разбираться, беседовать с начальником отряда. В конце концов выяснилось, что никто никуда «мужика» не водворяет. А постель он и впрямь не заправил, торопясь на работу. На первый раз предупредили, что порядок существует для всех. Не сделает выводов - накажут.
- Ну что ты, Николаич, в самом деле, - посетовал раздосадованный отрядник. - Что я, по-твоему, «мужика» прессовать буду? Я ж не первый год в зоне...
ПО СУББОТАМ НЕ РАБОТАМ,
А СУББОТА - КАЖДЫЙ ДЕНЬ
Главные недостатки тюремного быта состоят,
прежде всего, в тесноте тюремных зданий, отсутствии
всяких сколько-нибудь правильно организованных работ
и вытекающей отсюда полнейшей бездеятельности
арестантов.
Из материалов центрального тюремного ведомства
царской России (конец XIX века)
«Мужик» - основная каста в запроволочном мире. Это арестант, который привык «вкалывать» и не лезть на рожон. Конечно, «мужики» бывают разные. Есть «воровские», тяготеющие к блатному сообществу, есть «мерины», не желающие иметь с «отрицаловкой» ничего общего; ещё есть «некрасовские мужички» - мечутся от одной группировки к другой, ищут, «кому на Руси жить хорошо», чтобы и самим притулиться. Но основная цель большей части «мужицкого» населения зоны - спокойно «отмотать» срок.
- Этим по нынешним временам труднее всего, - замечает Попов. - Раньше производство в колониях было мощное - и «мужик» другой был. Если работаешь, жить можно: и ларёк, и на квиток что-то падает, и даже домой умудрялись деньги перечислять! Да что там: ещё и помогали то пострадавшим от землетрясения, то в фонд мира... Заметь: половина заработка отчислялась государству, из оставшейся вычитали за одежду, еду, на погашение иска, алименты... И всё равно высококлассные специалисты, работяги - из «зоны», бывало, выходили с приличными деньгами! А такой зэк - покладистее, отрицаловке его трудно «замутить». Крепкое производство - опора режима.
А сейчас? Большинство арестантов на отоварку в ларьке заработать не может! Конечно, меньше стало ограничений на посылки-передачи, на свидания: с воли родные чаще могут «подогреть». Только ведь на «строгаче» у многих ниточка с домом давно оборвалась; к тому же и на воле житьё не сахар, «сиделец» и сам порой не хочет у своих детей кусок изо рта вырывать. А заработать негде. В 1993 мы на промзону больше 500 человек выводили. Сегодня производство в зоне еле теплится. «Мужика» занять нечем, он постоянно раздражён, в отрядах начинаются склоки, народ вспыхивает, как спички.
Попов прав: связь между обеспечением арестантов квалифицированным трудом и стабильностью в колонии очевидна. Подчёркиваю: именно квалифицированным. Ведь есть ещё и вязка сетчатых мешков - занятие монотонное и изнурительное. Основная масса осуждённых зарабатывает на мешках копейки. Понятно, есть и мастера. Вот, например, зэк по кличке «Конь». Челнок у него в руках летает. Бывает, «сиделец» по две нормы в день даёт, а то и больше. Но это скорее исключение из правил. И всё же сеточное производство сегодня - спасительная, хотя и непрочная нить для многих колоний. Оно позволяет хоть как-то расплачиваться с долгами, кормить, одевать осуждённых. Сетки можно вязать везде, в любых условиях, спрос на них устойчив. Если не деньгами расплатится заказчик, так товаром - овощами, фруктами.
Но мешки - не выход из положения. Нужен нормальный «мужицкий» труд. А где его взять? Нынче на «промку» стремятся, как грешник в рай. А вывод туда - 190 человек из 1600. Основное занятие - линия по производству «Егозы», то есть колючей проволоки. Тут записной юморист, конечно, вспомнит знаменитую песню Александра Галича:
«Как хотите - на доске ль, на бумаге ль,
Цельным цехом отмечайте, не лично,
Мы ж работаем на весь наш соцлагерь,
Мы ж продукцию даём на отлично!
И совсем мне, - говорю, - не до смеху,
Это чьё же, - говорю, - указание,
Чтоб такому выдающему цеху
Не присваивать почётное звание?!»
«Никак, - говорят, нельзя, - говорят...
Продукция ваша лучшая,
Но всё ж, - говорят, - не драп, - говорят, -
А проволока колючая!»
Грустно, конечно, за страну, где останавливаются механосборочные цеха и расширяются участки по производству «колючки» (на «двойке» вторую линию пустили). Но факт остаётся фактом: именно «Егоза» позволяет улучшать быт арестантов, изыскивать дополнительные рабочие места для «мужиков». А что касается «своеобразия» продукции... Кто-то должен выпускать и такие вещи, как наручники, смирительные рубашки, гробы, унитазы и прочие «неэстетичные» товары. Если за товар платят, его надо производить. И получать деньги. (Сейчас, правда, и с «Егозой» перебои: сырья не хватает - проволоки).
- Что это мы о производстве? - пытаюсь переменить направление беседы. - Ты же всё-таки отвечаешь за режим...
- В зоне всё взаимосвязано, - возражает Попов. - К примеру, прежде по «понятиям» считалось «в падлу» вкалывать на режим - например, «запретку» разрыхлять и прочее. Шли на такую работу только активисты - «красные». А теперь? Есть у меня «режимная» бригада, которая исключительно такими делами занимается.
Локалки, например, восстанавливает, когда кто-то прутья погнул. Так очередь в неё из «мужиков» - на год вперёд! Ходят по пятам: «Гражданин начальник, возьмите меня, не пожалеете!» А потому что заработок хоть небольшой, но стабильный. Да и человек при деле. Когда нечем себя занять, «сиделец» в колонии просто дуреет. Арестанты лезут на «катран», в картишки «колотить». Или в нарды, в домино «под интерес». А то просто «рысачат» по зоне, ищут на свою голову приключений.
Мой собеседник попал в самую точку. Из многочисленных бесед с арестантами я узнал, что самое страшное в местах лишения свободы - утомительное безделье, когда не знаешь, куда себя деть, в голову лезут идиотские мысли, на душе тяжко и муторно... Впрочем, разве это ново? Ещё Комиссия Государственного Совета по тюремным преобразованиям в 80-е годы прошлого в своих материалах писала: «Полнейшая праздность в течение продолжительных сроков уничтожает в преступниках привычку к труду и постепенно приводит их к падению нравственному и совершенно изнеможению физическому». Да что там царские тюрьмы. Директор Федерального бюро тюрем США Майкл Куинлен: «Ни одна программа не может сравниться по важности с предоставлением этим людям права на труд. Если не работают заключённые, приходится работать тюремщикам».
Но вернёмся к ростовскому «строгачу». Один из здешних начальников отряда рассказал мне забавный эпизод:
- Знаешь, когда в моём отряде у работяг праздник был? Когда в общежитии вырубилось электричество! Почему? Да очень просто. Сварщики приходят вечером со смены. Мужикам надо отдохнуть, выспаться. А тут телевизор, музыка, боевики, «блатные» «гужуются»... Ясно, после отбоя это должно пресекаться. Но инспекторов по надзору - кот наплакал, а зона переполнена. Зато по арестантским законам «в тюрьме отбоя нет». Терпи. И вдруг - бах! Свет вырубили! «Братве» - горе, «мужикам» - радость.
Конечно, падение производства - большой минус для зоны. Но, по мнению Попова, немало есть и плюсов - положительных изменений, которые несколько стабилизировали обстановку в колониях:
- Много ненужных ограничений убрали. Например, это же чушь - запрещать отправку на волю больше двух писем в месяц! Какой от этого прок? Или вот разрешили больше посылок. Прекрасно, могут родные помочь - пусть помогают. Огромный плюс - отряд особого назначения. Сила! Наша зона находится почти в центре Ростова, и нас одно время просто измучили перебросы через ограждение колонии. В зону летели наркотики, деньги, спиртное, из зоны - «чернуха» (разные арестантские поделки - выкидные ножи, ручки, наборы резных досок...). Лишь патрулирование спецназовцев позволило нам полностью снять эту проблему с повестки дня.
Многие нынче сетуют на то, что распался Советский Союз. Жаль, конечно. Но вот для мест лишения свободы Ростовской области это в некоторой степени обернулось и благом. Нет этапов с Закавказья! Лет десять назад, когда шли этапы из Грузии, Армении, Азербайджана, это было сущим наказанием! Уголовники наглые, агрессивные, все корчат из себя «авторитетов»! В кого ни ткни, все заявляют: «Ти што, началник! Я вора, давай мине воровская хата!» Беспорядки, буза, беспредел шли прежде всего оттуда. В зонах - постоянные разборки между «землячествами», между русскими и кавказцами... А теперь пусть сами расхлёбывают свои проблемы.
- Ну, от закавказских «авторитетов» избавились. Но ведь хватает и своих «босяков». От них же никуда не денешься. Есть ли перемены в среде российских арестантов? Чем они дышат, что у них на уме?
ПОСАДИ МЕНЯ, НАЧАЛЬНИК!..
Раньше был у нас режим:
Зэк идёт, а мы лежим.
А теперь у нас режим:
Зэк идёт, а мы дрожим.
Ходовая шутка «тюремщиков»
- Не только в кавказцах дело. Работать всё равно стало тяжелее. Контингент осуждённых изменился. Дерзкий зэк пошёл. Как они сами говорят - «без понятий».
«Дерзкий» - словечко в жаргоне особое. Это значит: человек живёт не разумом, а эмоциями, вспышками. Отчаянный, наглый и бесшабашный, он чаще всего неспособен оценить реальные последствия своих слов и поступков.
Попов не очень любит слово «зэк». Срывается оно у него тогда, когда речь заходит о «бродягах», «босяках» - осуждённых, противопоставляющих себя администрации, «ментам».
- Да какие сейчас «бродяги»! Раньше так себя называли действительно опытные, серьёзные арестанты. Лет пятнадцать назад, во времена доперестроечные, у этой публики были хоть какие-то, пусть искажённые, представления о порядочности, о том, чего нельзя, что можно. А нынешние часто - просто «бакланьё», бестолковые горлопаны.
- Но в последнее время часто приходится слышать о том, что на зонах возрождаются «воровские законы» и « традиции»...
- Те «законы», что были, уже не возродятся. Скорее, наоборот, они отмирают. А вот то, что «отрицаловка» укрепляет свои позиции - это точно. Поэтому всё чаще стали заводить волынку про «арестантское братство», про «общак», про «полосатых страдальцев» - «сидельцев» с особого режима. Но тут ведь какое дело: традиции мало проповедовать, нужен личный пример. Старые «бродяги» это понимали. Если и не жили полностью по своим «законам», так хоть видимость создавали - «стойку держали». А нынешним главное - простачкам голову задурить да вырвать кусок пожирнее.
Слушая Попова, я вспомнил откровения Серёжи Поддубного - он тоже в своё время работал на «двойке» в режимном отделе, отвечал за штрафной изолятор.
-Возьмём хотя бы «положенца», - объяснял он мне. - Был у нас один старый «авторитет», держал зону. Неглупый дед. Бывало, зайду в отряд, он ко мне со слёзной просьбой: «Гражданин начальник, вы бы меня суток на пять в ШИЗО кинули...» - «За что?! Ты же ничего не нарушаешь, претензий нет». - «Да что вы, маленький, что ли? - машет он рукой. - Напишите какую-нибудь ерунду. А то перед «братвой» неудобно, полгода ни в «шизняке», ни в «БУРе» не был!» После него смотреть за зоной поставили Слонёнка. Молодой блатняк, наглый, и «босяка» из себя корчит, и сладко жить хочет. Как-то прихватил его за нарушение, стал оформлять пятнадцать суток штрафного изолятора. А он за мной бегает, канючит: ну не надо, ну простите на первый раз... Я ему: ты ж «смотрящий» зоны, посидишь, «пострадаешь» за народ, авторитета прибавится... А он: да у меня этого авторитета - хоть жопой ешь! И точно: тумбочка импортными деликатесами забита, прямо песня - «сижу на нарах, как король на именинах!» А что, дело нехитрое - с «мужика» «общак» сбивать...».
Впрочем, и нынче встречаются «бродяги» старого закала. После Слонёнка пришёл «положенцем» Перепелятников. Лет под шестьдесят, жизнь по лагерям помотала, повидал и «авторитетов», и «перхоти» - пустых, мелкотравчатых «пассажиров» (популярное в зонах определение арестантов). Поэтому в старых «традициях» старался не конфликтовать ни с администрацией, ни с «мужиком». Но, как все хитрые политики, при этом блюсти свою выгоду. Но таких, к сожалению, сейчас - единицы.
Ретивый «борец против воровских законов» гневно бросит: не сожалеть надо, а бороться! Никаких «смотрящих», «положенцев», «рулевых», «правильных» и так далее в местах лишения свободы вообще быть не должно! Не должно, кто бы спорил. Но - есть. Во всех зонах - и в «красных», и в «чёрных». Ну, уберите Слонёнка или Перепелятникова. Придёт другой - обязательно и неотвратимо. На место другого - третий, десятый. Было уже: «гнули» «воров», провоцировали резню среди «блатных» - печально известную «сучью войну» 1947 - 1953 годов. В результате - получили одно из самых изощрённых уголовных сообществ в мире, утончённую иерархию преступных каст, сложную систему «традиций», «понятий» и законов». Сломать теперь всё это - дело непростое. Тут мозги нужны, а не кулаки и энергия.
Вот хотя бы арестантские касты - «масти». Некоторые «реформаторы» в погонах сейчас пытаются сажать за один стол и есть из одной посуды «обиженных» и «мужиков». Ведь в правилах внутреннего порядка исправительных учреждений нет деления на масти! Всё по-старому: не исправить, так сломать... А оно не ломается, а взрывается.
Нет уж, господа-товарищи. Никто не сможет одним махом, «на шарапа» разрушить и перестроить систему, которая складывалась десятки лет. Нельзя лечить язву, просто вырезав весь желудок. Нужно бороться не столько ПРОТИВ «воровских традиций», сколько ЗА каждого отдельного человека. И не только работникам уголовно-исполнительной системы. Вернуть преступника в лоно нормальной жизни - задача всего общества. Решать её исключительно в местах изоляции - занятие неблагодарное. И главное - дурное.
ЧЕЛОВЕК С КЛЕЙМОМ ВО ЛБУ
Не превращение порочного человека в добродетельного,
что недостижимо посредством наказания, а лишь
некоторое изменение к лучшему психической
конституции наказуемого, его характера,
достаточное для предупреждения рецидива.
С. Познышев. «Очерки тюрьмоведения». 1915 год
Бывших зэков не бывает.
Мнение старого вертухая
- Случайно на строгий режим не попадают. Это как в анекдоте: «Только бледнолицый способен дважды наступить на те же грабли». Есть осуждённые за преступления тяжкие, есть за мелочь - но только не за случайные! Значит, расположен человек к тому, чтобы сорваться. Значит, не может решить конфликт иначе, кроме как кулаком, матом или ножом. А уж те, кто выходит отсюда... Долгое общение на «дне», в зоне по «правилам», которые диктует уголовщина, развращает человека, изменяет его представления о хорошем и плохом, дозволенном и недозволенном, навязывает извращённую мораль. И с этим он выходит на волю.
- Выходит, каждый, кто побывал за «колючкой» больше одного раза, - человек неисправимый, конченый? Но ведь есть же много положительных примеров, я сам общался с ребятами, отошедшими от «жизни воровской»...
Попов скептически хмыкает:
- Я не утверждаю, что каждый бывший осуждённый ОБЯЗАТЕЛЬНО совершит преступление. Нет! Но в его психологии что-то навсегда меняется. И чаще - не в лучшую сторону. Представь: семь, восемь, десять лет ты живёшь в изолированном пространстве, вынужден постоянно ощущать свою второсортность, зримую и незримую власть над тобой других людей - и администрации, и негласных «авторитетов». Ты стараешься выжить, играя по «правилам» зоны, впитываешь их, они лепят твои мозги по-другому, кем бы ты ни был...
Создаётся особый психологический тип - простой народ называет его «зэк». У нас этот тип совершенно не изучен. Сейчас в колониях должность психолога ввели. Но - одного на полторы тысячи человек. Что он может?
Общаясь с «бывшим», ты видишь только внешнее: ах, он больше по карманам не «бегает»! Ах, он ларьки не «бомбит»! Совершил гражданский подвиг. А ты понаблюдай за ним несколько лет: как живёт, как общается с людьми, как у него в семье. И обязательно в чём-то «зэковское» проявится. В отношении к жене: преступный мир у него чётко выработал подозрительность и пренебрежение к женщине (матёрый уголовник вообще общался с такими «представительницами прекрасного пола», что после этого он и на тургеневскую девушку будет смотреть с брезгливостью). В отношении к окружающим: нередко «бывший» пытается завоевать авторитет и уважение не теми средствами, которые приняты в нормальном обществе. В реакции на действия людей: даже самый незначащий конфликт бывший зэк часто решает горлом или дракой. Рисовка, игра на публику, показной цинизм - да разве всё перечислишь? Одно скажу: «бывшего» я тебе из толпы сходу вычислю.
Позже, поразмыслив, кое в чём я был вынужден согласиться с Поповым. Вспомнил одного из знакомых заключённых ГУЛАГа, сидевшего в конце 40-х за разбой. Всё уж травой поросло, и семья у него давно, и дети, и взрослые внуки; сам на пенсии, занимал довольно ответственные посты, даже в КПСС был. Но порою, особенно в подпитии, начинает лезть из него эта «зэковская» закваска: наберёт водяры, угощает напропалую окрестных мужиков - и тут же старается подчеркнуть их ничтожность, зависимость от себя, унижает, оскорбляет, пытается заставить «шестерить»... Зачем? Да просто «для куражу». Чтобы себя «личностью» почувствовать. Ведь многие годы в зоне ему пытались внушить обратное.
Или мой недавний приятель, арестант с четырьмя сроками за спиной (в тридцать с малым лет!). И на свадьбе я у него гулял, и семьями дружили... Но - семья у него распалась, сам он ушёл в запой и опять «загремел» - в пятый раз. И виной - только он сам, его привычки, связи, которые тянулись из прошлого. Работяга, пахарь, он слишком глубоко погряз в «понятиях» того, зоновского мира, и они сыграли свою зловещую роль.
Да сколько таких историй мне пришлось выслушать от осуждённых! И никто толком не может объяснить причину краха. Только вздыхают: вот если бы не сглупил, если бы сдержался... Но кабы бабушке да мудушки, так был бы дедушка.
- Так значит, Дима, исправить преступника зона не может? Так он после «строгача» и останется на всю жизнь испорченным?
- Человек не дыня: испорчен - не испорчен, свежий - гнилой... Я утверждаю одно: люди выходят из мест лишения свободы с определёнными изменениями в психике, в мировоззрении. И эти изменения затрудняют процесс его вживания в нормальное общество. Вот и всё. Изменить что-то к лучшему можно, прислушиваясь к мнению практических работников уголовно-исполнительной системы. А они давно говорят: система эта далека от совершенства. Особенно в части «перевоспитания» и «исправления».
Здесь надо заметить: сейчас от терминов, которые вспомнил Попов, в местах лишения свободы практически отказались. Даже систему переименовали: место «управления исправительно-трудовых учреждений», «службы по исправительным делам» заняла уголовно-исполнительная система. То есть, по идее, в местах лишения свободы только исполняется уголовное наказание.
- Это тоже ерунда. Конечно, сформировавшуюся преступную психологию арестанта нужно изменять. Вопрос - как? Вот сейчас вроде от «перевоспитания» формально отказались, а «помощники администрации» из числа осуждённых - остаётся. Нет, я не против актива как такового. Но ведь что чаще всего получается? Осуждённых оценивают каким-то странным способом: этот - на пути к исправлению, этот - становится на путь, те - твёрдо встали... Это что, беременность? На третьем месяце, на пятом, у того живот уже виден... Маразм!
А между тем, заметим, во многих колониях и до сих пор при рассмотрении вопроса о льготах осуждённому, условно-досрочном освобождении обязательно учитывается такой пункт, как «участие в общественной жизни». Вы вообще вдумывались в смысл этих слов? Участвуешь в общественной жизни - исправился, не участвуешь - нет тебе доверия. Но ведь у людей - разный склад характера! Ну не любит человек общества, предпочитает одиночество. Работает хорошо, режим не нарушает - но вот парень некомпанейский. Всё! Подозрительный тип... Как в анекдоте про двух прапорщиков: «Знаешь, и на «гражданке» встречаются умные люди... - Да? А чего ж они тогда строем не ходят?!» Наказывать за необщительность - то же самое, что карать человека за то, что он любит томатный сок или прихрамывает.
МЕЖДУ «КРАСНЫМИ» И «ГОЛУБЫМИ»
Крепкий зек, из блатных, сформулировал обстановку:
«Они думают, как нас объебать, - восемь часов в день, -
всё своё служебное время. А мы, как их объебать,
думаем 24 часа в сутки».
Абрам Терц. «Спокойной ночи»
- Больше всего пакостей ожидаешь от двух категорий «сидельцев» - от «красных» (активистов) и от «обиженных» (тех, кого в арестантском мире сделали изгоями, неприкасаемыми - за проступки или «по беспределу»).
- Почему так? Разве не блатных?
- Блатные - тоже не подарок. Но даже самые недалёкие из них всё же стараются нарушить режим «технично». Понимаешь, и блатные, и «мужики» - в их «мастях» ничего зазорного, по «понятиям», нет. Другое дело - «красные» или «обиженные», «опущенные». Это в зоне - касты презираемые. Недаром активистов чаще всего называют козлами, как когда-то называли пассивных педерастов. Конечно, это чисто блатная норма, навязанная уголовниками. Но и «мужик» вынужден её придерживаться, иначе попадёт в разряд изгоев.
Уголовники всячески насаждают такое отношение к активу: и на пересылках с «красными» расправляются, и в камерах, даже в ШИЗО и ПКТ существуют отдельные «хаты» для блатных, «мужиков», активистов, «обиженных». Посадят не по «масти» - и сам весь оставшийся срок проведёшь в «углу обиженных».
Зная такое отношение к активу, как ты думаешь, много людей по доброй воле наденет повязку на рукав? Идут только с прямым расчётом. Чтобы на волю выбраться пораньше, или свидание получить не день, а три. Или отпуск за пределами зоны. И так далее.
- Что тут особенного? Человек ищет, где лучше.
- Так-то так... Но вот ты надел повязку - и почувствовал сразу, как окружающие к тебе переменились. Увидели - отвернулись, оскорбились походя, исключили из своего круга общения. Это тебе не свобода, здесь такое особо остро ощущается. И «красные» сбиваются в собственный круг, что тоже вполне естественно. Но эта сплочённость строится уже в немалой степени на обиде и даже ненависти к остальному арестантскому сообществу. Где-то обида осознанная, где-то - неосознанная. А тут в твоих руках оказывается хоть маленькая, но власть над осуждёнными.
Появляются какие-никакие, но привилегии. Возможность повлиять на мнение начальства о том или ином человеке. Ради этой власти тоже идут в «повязочники». Привилегии развращают человека даже на свободе. Чего же ждать от преступников? От «красных» - головная боль постоянная. Плетение интриг, постоянные «подставки», «разборки» - их любимое занятие.
«Обиженные» вообще ненавидят весь белый свет. Блатных за то, что они сами - или по их законам, или по их указке - арестанта «опустили» (чаще всего это значит - изнасиловали). «Мужиков» - за то, что это произошло на их глазах или за то, что они поддерживают эту позорную «традицию» - не общаться с «неприкасаемым». Администрацию - за то, что она не смогла защитить.
А ведь «опущенный» - он кто? Пассивный педераст? Да ничуть. Большая часть была «обижена» по «малолетке», то есть в воспитательных колониях или даже ещё раньше, в спецшколе. Ну, кого-то в камере «по беспределу». Кого-то за ошибку или просчёт. Но - единожды. И человек уже - с клеймом. А он-то нормальный, не гомосексуалист, с обычной сексуальной ориентацией. Во всём вроде нормальным себя мужиком считает - а заклеймённый! И на этой почве у него появляется сдвиг. Представляете: с таким грузом прожить шесть-семь лет в колонии? А каково к нему отношение?
Конечно, не та бредятина, что в газетах пишут. Читаешь - плюёшься: насилуют-де их всю ночь, и избивают, и прочее... Да ничего подобного. Никто их не насилует. «Чистых гомиков» не так много. И с теми «любовью» занимаются по согласию. Но уже само по себе отношение к тебе как к животному, как к отбросу - оно пробуждает внутри страшную ненависть, огромной силы заряд. И время от времени эти заряды взрываются... Ну как ты таких людей исправишь? Здесь особые условия нужны, особый подход, психическая реабилитация. В общем, из области ненаучной фантастики. А ещё нужны настоящие профессионалы.
КАК ИЗБАВИТЬСЯ ОТ «МУСОРА»
Тюрьма есть ремесло окаянное, и для скорбного
дела сего зело истребны люди твёрдые, добрые, весёлые.
Пётр I, государь всея Руси
- А откуда им взяться, профессионалам? - Попов пожимает плечами. - Из «отрядных» приличный опыт (то есть лет десять) имеют два-три человека. Остальные - молодняк. Текучка - страшная. О престиже профессии вообще не говорю. В милиции проще, уважения хотя бы больше. А тут - «тюремщик». С юридическим образованием ребят - раз-два, обчёлся. Хотя, помимо институтов, есть специальные школы - Владимирская, Уфимская, Вологодская, Рязанская... Специально для нас кадры должны штамповать. Преподают ребятам специальные дисциплины, в юридических вопросах подковывают, не с нулём пришли бы в колонию или в СИЗО. Но разве мы этих выпускников видим? Уходят в милицию - престижнее. У нас, в городской колонии, огромный дефицит кадров. Что же говорить о глубинке?
Каков же выход? Только один, традиционный. За тысячи лет своего развития человечество другого не придумало. Хотите профессионалов? Нужна жёсткая конкурсная основа. Чтобы на место сотрудника уголовно-исполнительной системы люди стремились толпами. Если не сто, то хотя бы человек пятьдесят на место. Тогда и выбирать будет из кого. А для этого - социальные льготы и не просто большая - огромная зарплата! Приближенная к «боевым» в Чечне. Но уж тогда и требования предъявляются другие. И к образованию, и к физическим данным, и к дисциплине. Человеку будет что терять. А иначе вскоре в системе подберутся такие кадры, что между «тюремщиками» и «арестантами» принципиальной разницы не будет.
Плохо сейчас всем, скажете вы. И будете правы. Но мы говорим об особом социальном институте. Уже расхожей стала истина: по состоянию тюрем судят о состоянии общества. А вот что пишет профессор Михаил Детков о местах лишения свободы в царской России: «Тюрьма рассматривалась правящим классом в качестве неотъемлемой части русской действительности. Расходы на её содержание постоянно росли. В 1879 г. они исчислялись в сумме около 9 млн. рублей, в 1906 достигли почти 18 млн. рублей, в 1907 - почти 20, 5 млн. рублей, в 1913 превысили 34 млн. рублей. Постройка каждой новой тюрьмы преподносилась обывателю как общественное благо, её открытие сопровождалось торжествами как событие особой государственной важности».
Вот так. Государство прежде всего должно ценить специалистов, очищающих общество от навоза, который оно, это государство, и породило. Оно обязано создавать им не хорошие (это слишком просто) - идеальные условия быта! А не такие, когда последний раз на море человек отдыхал десять лет назад и неизвестно, когда отдохнёт там снова. И не надо оправдывать себя тем, что «другим хуже». Руководитель, который успокаивает подчинённых словами, что у кого-то дела идут ещё паршивее, должен быть вышвырнут со своей должности через минуту после произнесения этой фразы.
А пока... Остаётся лишь присоединиться к мнению, которое высказал ещё в XIX веке секретарь Великобританского Говардского общества Виллиам Талака в письме на имя начальника Главного тюремного управления России:
«Позвольте мне выразить надежду, что Русское правительство примет какие-либо меры к тому, чтобы его тюремная система не навлекла бы как ныне на Ваше Государство стыд и позор перед всем цивилизованным миром...»