Рассказ без страха и боязни о давно прошедшем
на примере парторганизации одного завода
Времена застойные, охаянные много и страшно со всех трибун и страниц всевозможных изданий, напоминают известную басню классика русской литературы о слоне и Моське.
Когда прошествующего по истории гиганта, давившего и размазывающего на своем пути все мало-мальски сопротивляющееся, выскочили облаивать молчавшие до сей поры по подворотням мелкие брехливые собачонки и примкнувшие к ним респектабельные псы-обыватели, сыто и безбедно пользовавшиеся его мощной защитой.
Но история все расставляет по своим местам, и в памяти народной почему-то нет почти имен тех, кто создавал всю эту крикливую мишуру, но остались мириады имен, казалось бы, бесследно растертых личностей.
Народ же, простой народ, жил, страдал, стремился, достигал, радовался и множился.
Простой человек был уверен в завтрашнем дне, знал, что будет сыт и занят, что будут сыты его дети, что они получат образование и тоже будут сыты и заняты работой.
Ушли в прошлое репрессии, перестали судить за собранные колоски, потому что ушли в прошлое времена, когда их собирали. Про уважаемого и любимого Леонида Ильича стали при жизни безбоязненно рассказывать анекдоты, что было намного героичнее, чем обливание больного и немощного старого человека, которого держала на верхушке властной пирамиды Система, грязью после смерти.
Борьба классовых идеологий, такая острая на установочных съездах партии, выродилась к описываемому мною периоду до фарса.
Вслед за Марксом и Лениным по их трудам в образовательных заведениях прилежно и привычно критиковали их противников, хотя не читали ни Маркса, ни Ленина, ни тем более трудов идеологических оппонентов. По той причине, что изучать основоположников по первоисточникам было громоздко и ненужно, а понять ход мыслей противной стороны было не почем, лишь потому, что в библиотеках трудов Канта и иже с ним отродясь не бывало.
Тем не менее, роль партии в стране была руководящей и направляющей. Партия принимала решения на очередном Съезде или Пленуме и вся мощная пропагандистская вертикаль приходила в движение. Вернее сказать будет то, что она не останавливалась никогда ни на минуту. Она получала очередной импульс и направление и продолжала не утомимую работу по внедрению установок Партии и Правительства в наше сознание.
Вслед за съездом, немедленно, собирался Пленум обкома партии, где с докладом выступал первый секретарь.
У обкома партии роль была координирующая в регионе, и одновременно властная. Все решения замыкались на обком. Первый секретарь играл роль удельного князька, от слова которого зависела судьба, а то и жизнь руководителя любого подчиненного в области ранга. Типичным можно назвать такой реальный случай, происшедший в конце 70-х годов прошлого столетия. Перед отпуском Первый дал поручение сделать внешний ремонт здания обкома. Доверие оказали самому серьезному строительному тресту в областном центре. Но по русскому «Авось» ремонт и покраску затянули до последнего дня и покрасили здание буквально перед выходом Первого на работу.
А в ночь пролил дождь. Краску смыло.
А утром на работу вышел Первый.
И выйдя из машины перед противоположным входу углом здания, проходя по парадной его стороне, с нарастающей тональностью разочарования произносил комментарий:
- Да… Кто ремонт делал? Петров? Да… Ну какой Петров руководитель треста? Разве можно Петрову трест далее доверять? Нельзя Петрову трест доверять… Нечего Петрову в строительном комплексе делать… Да Петрову и в области нечего делать…
Песня Петрова как начальника строительного треста была спета, карьера его закончилась. Соль вопроса заключалась в том, что параллельно со снятием с работы по партийной линии выносился выговор с занесением в учетную карточку, что служило пожизненным клеймом в биографии человека. На ключевую руководящую роль без согласования с обкомом взять не могли. Обком же свое отношение выразил мерой наказания, да еще устный комментарий бежал впереди выговора. Человек не мог устроиться даже на рабочую должность. Никто не смог бы взять на себя смелость трудоустроить специалиста с таким потенциалом как Петров. И уезжали Петровы работать в другую область.
Выговоры снимались по прошествии какого-то времени, но опять-таки все зависело от позиции Первого секретаря.
На нашем заводе заместителем директора работал бывший первый секретарь горкома партии одного из областных центров. Домыслами была окутана история вынесения ему выговора по линии Центрального Комитета Партии, но результат и следствие были как по описываемому сценарию. Трудоустроиться смог только в соседней области на максимально возможную по административной лестнице при его прегрешении должность. Оплошность, за которую он был наказан, была совершена в самом начале хрущевских 60-х. Добросовестно и без нареканий отработал на одном месте четверть века, но давил выговор. Давил уже не только его как члена партии, а портил определенную статистику в райкоме. Выговор пытались снять, проводи собрания в первичной заводской парторганизации, утверждали в райкоме (такова была процедура), дело доходило до обкома и бесследно пропадало. Не по зубам было обкому партии снять выговор, вынесенный по линии ЦК. Сам персонаж уже вполне комфортно жил с ним, не помышляя о новых высотах. Попытки снятия, инициированные райкомом, лишь бередили старые раны и порождали новые сплетни и шепот злопыхателей. Полностью реабилитировали уже старого человека в горбачевскую перестройку перед самым развалом партийных институтов.
Позитив же времени заключался в том, что его не репрессировали, не посадили, а дали спокойно жить и работать, обеспечили жильем. Выросли, получили образование, достигли своих высот дети без оглядки на груз родительских жизненных коллизий.
На обком замыкалась вся административная и идеологическая жизнь, кадровая политика.
Но было бы легкомысленно говоря о соответствии роли Первого роли удельного князя, искать в этом только отрицательные подтексты и поводы для обличений. В основном это были сильнейшие хозяйственники, которым доверялось проводить политику партии, от которых зависел авторитет партии на местах. Партия заботилась о своем авторитете в народный массах. Случайные люди в это кресло не попадали.
Хотя в семье было не без урода. В обкоме партии пост третьего секретаря (по идеологии) занимал человек с символичным именем Владимир Ильич. Доверили ему возглавить уборочную кампанию в одном из районов, куда и мы приехали представлять свои коллективы и контролировать своих посланцев. Владимир Ильич ежедневно собирал производственные совещания с подведением итогов. Собираемся мы, представители заводов, многие из которых видели руководителя такого ранга первый и последний раз в жизни, и видим развалившегося в кресле, заложившего ногу на ногу на манер дяди Сэма, сидящего во главе стола главного идеолога области. И слышим его сильно выстроенную идеологически речь по телефону с кем-то из партийных функционеров:
- Я тебе прямо так скажу, хотя вот и женщины передо мной сидят: выдрал бы я тебе одно место снизу доверху, и ни одного волоса не оставил бы…
Протокол вела женщина из секретариата сельского райкома, низко опустившая голову и, по-видимому, не привыкшая к подобным пассажам.
А может быть видевшая и более колоритные пассажи.
Лично у меня конечно и мысли не было проводить параллели между авторитетом партии и авторитетом Владимира Ильича. Но какое-то чувство разочарования осталось на всю жизнь.
Районный комитет партии – райком был обкомом в миниатюре, также координировавшем все вопросы хозяйственной деятельности разнородных предприятий административного района. Но здесь было и к народу поближе и грязь пожиже. Поскольку райком непосредственно добивался достижения определенных показателей от предприятий, самодурство и интеллект каждого руководителя высвечивались без полутеней. Не измерить никакой мерой сколько нервных клеток попортили временщики в райкомовских креслах настоящим хозяйственникам-руководителям предприятий. Их интеллект можно было представить по следующим картинкам.
Собиралась со всего района помощь в людях на очередную уборочную кампанию. Собрали народ в конференц-зале райкома, напутствовать чинно и важно вышел механизаторов сам Виктор Ефимович, первый секретарь. И держал речь, рисуя перспективу и одновременно озадачивая:
- надо сказать, у нас хороший прогноз на погоду. Мы ждем в мае два-три дождя, также в июне. В июле, жарком и сухом, успешно провести сенокос и в августе завершить уборочную.
Зал, который почти полностью был забит в основном вчерашними выходцами из деревни, грохнул бесхитростно от смеха…
Народ был прав. В мае и июне не выпало ни одного дождя, в июле все залили дожди с грозами, про август не помню, но урожай убрали с энтузиазмом и трудовыми победами.
Другой первый секретарь каждый день допытывался во время закладки картофеля в хранилища, пришли ли в норму нитраты, которые вышли за все допустимые пределы. Мы тогда, кстати, на знали что такое нитраты. А когда узнали, всю жизнь гадали над вопросом, как нитраты, набиравшиеся все лето, могли рассосаться под окрик секретаря райкома. О Кашпировском тогда еще и слуха не было.
Не было в партийно-хозяйственной жизни деятелей того времени многого, что им приписали позже фантазии обличителей.
Не было сверхпривилегий. Были госдачи, с которых съезжали сразу же после оставления должности. Были какие-то пайки. Все это ни в какое сравнение не идет с тем, что имеет сейчас заштатный клерк у кормила власти.
Не было массового взяточничества. Некому было дать взятку, например, за получение квартиры. Райком жилье не делил, распределение жилья контролировал райисполком, но он как огня боялся райкома. Потому что народ искал правду в райкоме партии и находил ее. Милиция осуществляла функции поддержания правопорядка и тоже как огня боялась райкома. Райком же, не имея в руках никаких материальных благ, не имея законных рычагов на осуществление правосудия, вел надзор за справедливостью согласно партийных норм и представлений.
Конечно, совсем не имеются ввиду регионы бывшего Советского Союза, где в те года работала команда Гдляна и Иванова.
Самая же веселая жизнь была в низовом звене: первичной партийной организации.
Посредством ее постановления партии и правительства доводились до умов трудового коллектива. Проводились партийные собрания, из которых самым значимым было отчетно-выборное. Избирался президиум, в состав которого обязательно вводился парторг, директор завода, умелый оратор-ведущий и пара-тройка рабочих-представителей цеховых партийных организаций.
С докладом выступал секретарь партийного бюро, обязательно один из нескольких штатных ораторов, непосредственно связанных с производством. Отбирались они по таланту зажечь аудиторию, оживить ее, создать настроение.
И непременно директор завода, речь которого выслушивалась с неподдельным вниманием и регламенту не подчинялась. Это было не удивительно, потому что руководитель подводил итоги работы заводского коллектива и рисовал перспективу развития.
А то, что у социализма тех времен были и перспектива и развитие, факт неоспоримый.
Несомненным плюсом того времени было то, что народу рисовали перспективу, с ним советовались, хотя и формально, как достичь ее, простой народ был в курсе всех дел партии.
На партийных собраниях принимали в партию, исключали из нее.
Давало ли членство в партии какие-то дивиденды?
Ответ не однозначный.
Образованному товарищу, стремившемуся к карьере, да. Давало.
Партийность была важнейшим пунктом в анкете. Для вступления в партию надо было поймать удобный момент. Потому что для приема в ряды КПСС инженерно-технического работника надо было принять туда же двух рабочих, что по-своему тоже было сложно.
Рабочий должен был быть сознательным, трезвым, ответственным.
Рабочему, кроме дополнительных хлопот в виде уплаты партийных взносов и обязательного присутствия на собраниях и политучебе, ничего. Хотя иногда членство в партии спасало. В памяти стоит мерзкий пример из прошлого.
Работал на заводе молодой слесарь. Старательный, специалист, закончивший училище с красным дипломом. Вступил в партию. Умел слушать, выполнял то, что поручали. Присмотрелись к нему и избрали в партбюро завода. Присмотрелись получше и избрали в члены райкома партии. Там присмотрелись еще лучше и рекомендовали в члены горкома партии.
А позже разразился скандал. Оказался партиец педофилом. И дело спустили на тормозах. Отделался он минимальным сроком с отработкой на химии. Из партии, разумеется, исключили. Большим, и можно сказать, страшным наказанием ему оказалось то, что на долгие годы стал он изгоем в районе, поскольку никуда от позора не выехал. Больной оказался человек, а партия во время диагноз поставить не смогла.
Партийное бюро завода вело всю организационную и воспитательную работу в коллективе. Если руководитель мог наказать разгильдяя нагоняем, рублем и просто матерщиной, то партбюро могло разгильдяю-коммунисту вынести наказание от постановки на вид до выговора с занесением в учетную карточку.
Вообще административно-идеологическое руководство на заводе составляло так называемый четырехугольник:
Директор, секретарь парткома, председатель профкома, секретарь комсомольской организации.
Хорошую просветительскую роль играли политзанятия и лекционная пропаганда. Качеству преподавателей и лекторов значение придавалось большое значение, были они на вес золота. Работа их стимулировалась через общество «Знание», которое платило лектору за каждую часовую лекцию четыре рубля пятьдесят две копейки.
В заключение хочется привести иллюстрацию веселой жизни партийной организации того времени.
Рассматривался на партийном бюро завода вопрос об эффективности политпросвещения в одном из цехов завода.
Александр Акимович, член партбюро, секретарь парторганизации одного из цехов, с шестью классами за плечами, задает серьезно провокационный вопрос Александру Анастасьевичу, секретарю другой цеховой организации, с теми же шестью классами в багаже :
- А как, помогают у вас в цехе политзанятия в работе?
На что тот, придя в себя от такого коварства, находчиво отвечает, переходя в наступление:
- Помогает… а как же не помогает! А у вас в цехе что, не помогает что ли?
Оба на заводе со дня основания, приехали на строительство его из деревни, получили квартиры в одном доме, сады в одном кооперативе, и надо же, заставила система разыгрывать спектакль друг перед другом.
Было время веселое. Как посмотреть и что видеть. Кто-то ищет только плохое и трагическое терзая память. Но ведь жили и выжили. Я вспомнил то, о чем написал, стараясь быть беспристрастным. То время не вернуть. Новое время рождает новые анекдоты.
Доживем ли, что бы посмеяться?