Иван Семёныч взглянул на туго упакованные сумки, на заплаканное лицо жены с непомерно распухшими щеками «Как надоели эти уходы и приходы, приходы и уходы!» - подумал он и вышел в соседнюю комнату.
Как только захлопнулась дверь, к нему подскочила мать:
- Не держи, пусть катит (и для наглядности рубанула рукой в воздухе) к х…!
Иван, чувствуя себя жертвой насилия, удалился на веранду.
С каким-то отчаянием он посмотрел сквозь запылённое окно, сквозь голые ветки яблони на потемневший мартовский снег. Вот оно одиночество!
На днях ему стукнуло пятьдесят. Были гости. Мать и жена разносили блюда, чай, конфеты и, казалось, ничто не разрушит непоколебимый семейный лад! Жена была значительно моложе Ивана. Почему она его полюбила, он не знал. Но теперь всё! Он закрыл глаза и прислонил затылок к дверному косяку.
С улицы донёсся шум поезда.
Уехать! Купить билет, и уехать! Навсегда!!!
Не будет больше тайных интриг за спиной, открытых боёв без правил, наспех собранных поклаж. И быть может, его тихое исчезновение обернётся для женщин назидательной трагедией, объединит и даже сплотит их.
В форточку впорхнул воробей, покружив, ударился о стекло и шлёпнулся в низ. Его так ужасно защемило, что пришлось разрывать коробку и извлекать банку за банкой, чтобы сохранить ему жизнь.
Иван Семёныч грел его в ладошках и бережно дышал, поднеся к самому рту.
- Какой же ты несуразный и облезлый! Тоже поди одинок?... Ну лети, лети к своей зазнобушке.
Он высунул руки на улицу и раскрыл ладони.
Воробей перепрыгнул на ветку, но улетать не хотел.
* * *
Несмотря на поздний час, полыхала русская печь, а на столе росла гора аппетитных блинчиков – неприхотливое лакомство супруга.
Мать наглухо забаррикадировалась в другой половине.
Когда время перевалило за полночь, а кровать звала, жена тихо спросила:
- Вань, ты думал, что я на самом деле уйду?
Не дождавшись ответа, обняла его, положив голову на плечо:
- Ой, ты, Воробышек, мой!