Скакал я недавно на коне серебристом из славного града Шумерли в Кёнигсберг, да остановился на Куршской косе в маленьком литовском городке.
Отпустил я коня своего пастись, сам же на скамейке расположился на берегу залива. Рядом рыбак рыбу удит, на горизонте парусник под чёрным флагом маячит, вдоль берега белоснежная яхта Романуса Абрамовичуса проплывает о двадцати мачтах. Фрегат пиратский как даст залп по яхте белоснежной—яхта и легла на обратный курс в Клайпеду, фрегат же за яхтой ускорился. Романтика!
А можно и велосипед на прокат взять с приложением—тренером по фитнесу. Едешь по дорожкам вдоль залива, а рядом тренер бежит и плёткой тебя постукивает, чтобы не замедлялся. Ой, хорошо!
Если же метров триста в сторону Клайпеды пройти, то увидишь каменные изваяния богов литовских, что днём литовские сказки сказывают, а по ночам туристов покусывают. Романтика…
Так вот, сижу я на скамейке, глаза закрыл, прибой слушаю. Вскоре три чайки прилетели—и давай «Черновик» Лукьяненко читать, да в лицах, да по-литовски. Язык литовский я люблю очень—спится хорошо под речь такую. Эх, хорошо!
Вдруг слышу голосок приятный:
-Алексей, Алексей!
Открыл я глаза—ан стемнело уж. Фонари горят позолоченные, и всюду каменные изваяния шастают, ноги разминают, ищут укусить кого, да только меня не трогают—худой я.
А в заливе, в трёх метрах от берега наполовину старуха, наполовину рыба плещется. То голова седая из-под воды покажется, то хвост дельфиний.
-Иди ко мне, любимый!— голоском приятным взывает русалка старая.
Под хохот изваяний оживших снял я с себя костюм белоснежный, да в воду прыгнул. Подплыл я, значит, к русалке—глазки узенькие, лобик в морщинках, щёчки впалые, носик картошкой, ротик большущий, губки толстые да в трещинах, груди давно уж на нет сошли, ручки артрозом скрученные. Мне ж красавицей кажется неписаной—ясень пень, околдовала. И слились наши губы в поцелуе, и язычок её дотянулся до самых гланд моих, этак меня никто не целовал ещё. И оказался я на Вершине Блаженства, а с Вершины той вся Балтика как на ладони. На горе той исполняли нам бакланы песенку Сани Рыбака, селёдка «Барыню» отплясывала, а мы всё целовались с русалкою…
…Очнулся я у большой кучи мусора. Огляделся по сторонам--точно Кёнигсбергское княжество. Море, сосны, мусор. Чайки «Войну и мир» цитируют, да в лицах—обожают чайки русскую классику.
Неподалёку Вихрь мой верный отдыхает—передние колёса вытянул, задние под себя поджал—мол, жарко ему.
Вздохнул я тяжко, пообещал себе через год к прелестной русаке вернуться, сел на коня серебристого, да в Кёнигсберг отправился. Так что, ежели пропаду, ищите меня на Вершине Блаженства…
Алексей Беляев.
08. 09. 2009 г.