Отрывок из поэмы

Анатолий Соколов
Весной на улице Фабричной
Не без участья  Аонид
Собор души русскоязычной
Кричит кикиморой  навзрыд,
На встрече с юностью-царевной,
Влюбленных низвергавшей в ад,
Суров, как Скобелев под Плевной,
Бог отворачивает взгляд.
Но кормит школьной шоколадкой
Пацан придворного Муму,
В душе лелея кисло-сладкий
Букет  иллюзий про тюрьму.
Отца фуражка  пахнет морем,
Он в брюках клеш, со  стопарем
Кричит: «Мы флот не опозорим,
Пусть даже все, что есть, пропьем!»
Ах, Боже, китель где отцовский,
Погоны, кортик, где он сам?
Плетусь, кряхтя по–стариковски,
За портвешком в универсам,
Чтоб в проходном Новосибирске
Дни детства встали в полный рост…
Давно родителей и близких
Уже прибрал к рукам погост.

В тисках удачи неизменной
Кустилась дружная семья,
И двор казался ойкуменой,
И город рос быстрей, чем я.
В китайской куртке не по росту,
Освободившись от  опек,
Вдруг по Спартаковскому мосту
Однажды  вышел на проспект,
Добра и зла не разумея,
Не ведая  научных тайн,
Ристалищ местного Бродвея
Вмиг сделался завсегдатай.
Учился путано и скверно
Между спортзалом и кино,
Тайком с героями Жюль Верна
И По Эдгара пил вино.
И в опьянении, на диво
Внезапном, из дворовых недр
Повелевал мне с коллективом
Инстинкт перемещаться   в центр.
Где, как «Туманность Андромеды»,
Отягощен избытком  сил,
Когда смеркалось,  до «Победы»
От «Маяковского» бродил.
Зачем?  Там полчища Мамая
Творили темные дела,
С ума сводила скука злая,
Но, слава Богу, не свела.
И жизнь текла  не так уж плохо,
И дом под каждым был кустом,
И вдруг стихотворений Блока
Вонзился в память третий том
Наперекор молве слащавой
И без надежды на авось,
«Когда в листве сырой и ржавой
Рябины заалеет гроздь…»
И вслед за этим потрясеньем
Помчались стаей по пятам
Крестьянский Лермонтов – Есенин,
Ахматова и Мандельштам.
Поэтов русских вереницы
На перепутье лет и зим
Кружились надо мной как птицы,
Лишь Пушкин был непостижим,
Он в безысходности и блеске
Лет в пятьдесят открылся мне,
Когда к реке проспектом Невским
Катился с фигой в портмоне…

Бывало, от боев кулачных
Трещал на площади «плетень»,
Шел дым из заведений злачных,
Варилась сплетен дребедень,
И открывал мне Казанова
Воображенья Бухенвальд,
И милиционер блатного
Ногами втаптывал в асфальт,
Век сокрушался от истомы,
Но мальчик  рад был, если мог
Из-под полы купить альбомы:
Гоген, Вламинк, Сезанн, Ван Гог
Да Густав Климт, блиставший в Вене,
Где Фрейд – с душой почти на «ты»,
И передвижников в забвенье
Пылились честные холсты.
Для современников,  влюбленных
В реальность снов,  зачем Сезанн?
От гнета чувств неразделенных
Хотелось волю дать слезам.
Девичий взгляд острее стали
Подросткам души резал в кровь…
«Ау, Липовская Наталья,
Ты  наша общая любовь!»

Общаюсь нынче церемонно
При встрече с дамой пожилой…
Опять листва,  желтей лимона,
Кладет на грунт за слоем слой.

По кругу –  склянка с «Солнцедаром»,
И  мама шепчет:  «Божемой»,
Рычит в зверинце календарном
День счастья с траурной каймой:
Порою портят жизнь мужчины
Сильней, чем зубы –  конский жмых,
Очередные годовщины
Тех, кто «живее всех живых»,
Когда сподобишься родиться
В день смерти главного вождя –
В январском мраке дохли птицы,
Тепла нигде не находя…
В стране, как в зале ожиданья,
С провинциальной чистотой,
Вдруг оттепель в похолоданье
Перерастала и в застой…
Но  мог легко, как в сказке детской,
Приумножать души казну,
Учиться, в Армии Советской
Надежно защищать страну.
И философствовать, и вирши
Писать  под руководством муз,
Карабкаясь вперед и выше:
Казался вечным наш Союз.
Мечтаний  явь,  вождей харизма,
Соблазны райского  труда…
Ужель, звезда социализма,
Ты закатилась навсегда?

Я плакал, когда умер Сталин,
И вслед толпе его чернил
Был чудной женщиной  отставлен,
Родителей похоронил…
Должно быть, жизнь пришла в упадок,
Коплю стихи, как царь Кощей
И завершить шестой десяток
Мечтаю в обществе  друзей.
Сгибает груз переживаний…
Но, видимо,  не вышел срок:
В груди горит огонь желаний,
Багровый, как Луи Армстронг,
Когда он с выпученным взором,
Готовый лопнуть от натуг,
Как будто потный черный  ворон
Вдувает музыку в мундштук.
Он  гениальностью распарен
Трубой до неба достает,
И с ревностью сибирский парень
Внимает  фейерверку нот…
Еще не изменяет тело,
И ум в распоряженье свой,
Но, чу – душа зашелестела,
Как куст заржавленной листвой.