Это была одна из последних остановок метро, то ли Медведково, то ли какая другая, сейчас уже не скажу точно. Газеты и книги в поездах, электричках и метро за много лет сделали свое дело, и при электрическом освещении глаза уже отказывались в вечернее время читать, а голова воспринимать содержание современных масс-медиа. Тем более, было удивительно, что на этот раз “pocket-book”, купленная для жены, оказалась у меня в дипломате. Еще более удивительное заключалось в том, что я читал ее второй раз(!). Кроме Есенина, Солоухина и Тургенева, пожалуй, никто более не удостаивался такой чести в последние десять лет.
Почувствовав, что остался в вагоне в гордом одиночестве, я быстро встаю и, не убирая носа из книжки, выхожу в дверь. При этом я невольно сталкиваюсь с милиционером, заходящим в вагон для ускорения моего выхода (Ах, да, это в театре: “Ваш выход!”). В результате нашего «соприкосновения» розовая книжка с золотым тиснением (едва не написал “обрезом”, но, вспомнив современное криминальное значение этого слова, остановил себя) аккуратно уходит в щель между вагоном и платформой. Правда, страж порядка этого не видит. Повернувшись, он уже контролирует наличие ЛКН (лиц кавказской национальности) в числе пассажиров, ожидающих состав в обратном направлении. Поезд ушел, и я растерянно смотрю на книжку, стоящую на ребре между шпал рядом с рельсом. Не проходит десяти секунд, как мой дипломат оказывается на краю платформы, а я, упершись левой рукой, аккуратно соскакиваю вниз, чтобы не попасть на рельс. Книжка у меня в руке, но везде высокое напряжение, и я прикидываю, что на защитный короб надо встать, как можно аккуратнее. Боковым зрением вижу “свет в конце туннеля”, вернее, в его начале, но сейчас это не праздник разума, а начало конца, - движется состав.
Подаю неопределенный возглас, милиционер поворачивается, обалдело смотрит на меня, затем на выползающий состав, и гамма чувств написана на его лице (альфу и бэту я не успел заметить). Правая нога моя уже на защитном коробе и я протягиваю ему книжку, поскольку, если я буду опираться руками о платформу, она мне будет мешать, или я могу ее запачкать (не знаю, какая из этих мыслей превалировала в тот момент). Страж порядка двумя руками хватает мою руку и буквально выдергивает на платформу, при этом его резиновая дубинка оказывается там, где только что была виновница происшествия. Состав со скрежетом тормозит, поэтому я фактически не слышу тираду, обращенную ко мне (думаю, она была не без фольклора). Пока дежурная по станции подходит к нам, мой спаситель (“моя милиция меня бережет”) уже достал бланки квитанций, чтобы оформить штраф по п. 2.11.7 Правил пользования метрополитеном.
В процессе выяснения (на троих) обстоятельств дела, я признался, что зачитался “Принцессой на бобах”. Дежурная, которой было далеко за 25, ойкнула: “Это, что, кино по телевизору показывали про худенькую, что ломалась с работой, и нового русского?”. – Да, да, а лицо у меня, видно, вытянутое, только сейчас до меня стало доходить, что вылезти самому мне было бы сложно, а милиционера могло и не быть. Нет, дальше лучше не думать. Но и восьмидесяти рублей у меня сейчас нет, да и после отпуска они, ой, как нужны… И в эту тягостную паузу раздается голос дежурной: ”Володя, давай, не будем его штрафовать, у него это получилось, потому, что он читал книжку про нас, про женщин оттуда”, и она показала рукой в сторону темного тоннеля, куда только что ушел очередной состав. После этого дежурная с помощью нехитрых щипцов на палке достала стражу порядка основной его “рабочий инструмент”, и инцидент был полностью исчерпан. А я, свободный от обязательств и угрызений совести, был отпущен восвояси.
Когда этот текст уже был написан, в “М. К.” в начале ноября было краткое сообщение об аналогичном случае с часами, закончившемся, к сожалению, трагически.