В восьмидесятых годах прошлого века вдруг почему-то стало модным ходить в походы без еды. Появлялись многочисленные публикации, описывающие прелести «голодных» походов, когда участники на маршруте ничего не ели, а только пили воду и почему-то разведённую водой томатную пасту, и при этом великолепно себя чувствовали и возвращались из похода обновлёнными и окрепшими. Помню высказывание одного такого туриста: «Счастье – это идти вдаль, босиком и без пищи».
Кто не хочет стать счастливым? И вот я, захватив с собой из провизии только литровую бутылку воды, отправился в пятницу после работы за клюквой. Томатную пасту я проигнорировал, резонно рассудив, что клюква вполне её заменит. Проигнорировать «для полного счастья» резиновые сапоги я, однако, не рискнул, ибо в сентябре по нашим северным болотам босиком долго не проходишь.
Электричка, автобус, и вот я уже бодро шагаю по военной дороге из бетонных плит. Тёплый сентябрьский вечер, ласково пригревает осеннее солнышко…. Вокруг – ни души. «Да, это и есть счастье – шагать по пустынной дороге, обрамлённой тёмно-зелёными елями и берёзами в осеннем золоте листьев, ощущая упругую силу тренированных мышц, вдыхая полной грудью воздух с ароматом прелой листвы…» - блаженствовал я.
Я приближался к месту, где к главной дороге, по которой я шагал, перпендикулярно подходила боковая дорога, и краем глаза заметил, что по ней мчатся «Жигули» с женщиной за рулём. Боковая дорога заканчивалась, примкнув к главной, и машина неминуемо должна была повернуть направо или налево. «Что-то великовата у неё скорость, не впишется в поворот» - машинально отметил я. Несмотря на полное отсутствие движения по дороге, я, опытный турист, шёл не по плитам, а по земляной обочине, с противоположной от боковой дороги стороны. До перекрёстка осталось метров семь – восемь, когда «Жигули» начали поворот, и я увидел, что они несутся прямо на меня.
В книгах нередко описывают, как в критическое мгновение перед героем проходит вся его жизнь. Я всегда воспринимал это как художественную гиперболу. Но вот последовательное описание моих мыслей за то время, пока несущаяся на скорости километров пятьдесят (по моей оценке) машина описывала дугу на дороге шириной не более шести метров: «Не может быть! Днём, при прекрасной видимости, на сухой пустынной дороге… Это же – как в кино! Словно кто-то специально подстроил инцидент, чтобы меня убить! Да нет, она справится и проедет мимо! Нет, мчится прямо на меня! Отпрыгнуть? Да нет, не может быть, чтобы на меня! Нет, всё-таки на меня! Надо прыгать! А в канаве – вода? (Посмотрел) Сухо!».
Я прыгнул в глубокую канаву, идущую вдоль дороги, и услышал, как машина чиркнула шинами по краю канавы и затормозила. Выбравшись из канавы, я первым делом с изумлением уставился на цепочку своих следов на обочине, которую пересекал след автомобильных протекторов. Сомнений не было: если бы я не отпрыгнул, валяться бы мне сейчас в кювете с переломанными костями. Затем я поднял взгляд на шоссе. Поперёк дороги стояли «Жигули», в которых не наблюдалось никаких признаков жизни. Некоторое время я смотрел, потом, подумав, что, может быть, с водителем что-то случилось, шагнул к машине. Тут дверца медленно отворилась, и из машины выглянуло смертельно бледное женское лицо в обрамлении белокурых волос.
- Простите, ради Бога! Не справилась с управлением… - еле слышно промолвила она.
- Да ладно! – махнул я рукой и с улыбкой пошагал дальше, подумав: «Эх, блондинки!».
От конечной остановки автобуса до болота, на которое я шёл, было более двадцати километров, и я стремился пройти вечером как можно больше, чтобы на следующий день не тратить время на ходьбу. До темноты я успел отшагать километров двенадцать. Но вот уже пора устраиваться на ночлег. Я свернул в лес и отошёл от дороги метров на сто, чтобы не был виден мой костёр (в лесу самая главная опасность – чужой человек). Луны не было, и если на дороге глаза ещё смутно различали окружающие контуры, то в лесу было не разглядеть даже собственную руку. Я двигался буквально наощупь. По своему всегдашнему обыкновению обходиться самым минимумом, я не взял даже фонарик. Что ж, не беда! Наломав нижних сухих веток ёлки, я разжёг костерок и при его свете огляделся. Вот и площадочка для ночлега!
Достав ножовку, я спилил несколько сухих сосен и распилил их на куски длиной метра по полтора. Запас дров на ночь готов. Затем я натянул между двух сосен верёвку на высоте около восьмидесяти сантиметров и, перекинув через неё край полиэтиленовой плёнки, закрепил его несколькими бельевыми прищепками. Свободный край плёнки я оттянул под углом градусов сорок пять и прижал к земле одним из распиленных брёвен. Под плёнку положил пенополиуретановый коврик, а в изголовье свернул опустевший рюкзак. Домик тоже готов!
В метре от лежбища я соорудил таёжный костёр – нодью: два самых толстых бревна кидаются рядом на землю, у самых концов на них кладутся два сучка – поперечины, а сверху – третье бревно. В щель между брёвнами набиваются мелкие сучья и поджигаются. Обуглившись, пространство между брёвнами пышет жаром и отлично согревает даже в заморозки. Не страшен такому костру и дождь. Полиэтиленовая плёнка отражает часть тепла, которое греет спящего с другой стороны. Не нужны ни палатка, ни спальник.
Пока костёр разгорался, я сидел на брёвнышке и глядел в огонь. Бесконечно можно смотреть на эти жёлто-оранжевые струи, ни на мгновение не останавливающие своего колышущегося движения. Сознание полностью отключается, и время летит незаметно…
Но вот брёвна обуглились, и я улёгся в своё логово, наслаждаясь прогревающим до костей жаром. Правда, периодически приходилось поворачиваться, прогревая подмёрзший противоположный бок, но это было так приятно!
Успокоенная моей неподвижностью лесная мелочь стала оживать. То тут, то там слышались шорохи, но я был безмятежен: в моём рюкзаке – ни крошки продуктов, так что мышки мне не опасны.
Мои веки уже стали смыкаться сладким сном, как вдруг над лесом раздался гогот улетающих в тёплые края гусей. Они летели так низко, что был слышен даже шорох их крыльев. Только пролетела одна стая, как за ней проследовала с таким же гоготом другая, потом – третья, четвёртая… Моя душа, казалось, звенела от восторга, испытывая непередаваемое ощущение единения с природой, от которой я не был отделён даже тонким полотном палатки. Это такое чудо – лежать непроглядной ночью в лесу у жаркого костра, вдыхать хвойный воздух и слушать пролетающих гусей!
Гуси пролетели, заморосил мелкий дождичек, и под его дробь, выбиваемую по натянутому полиэтилену, я погрузился в сон. Каждые час – полтора я просыпался от холода и подкладывал новые брёвна в прогоревший костёр. А утром проснулся свежий и бодрый, выспавшись так, как никогда не высыпался в городе, в комнате, выходящей окнами на шумный Большой проспект Петроградской стороны. Следуя общей тенденции упрощения и вульгаризации речи, мой район даже в печати всё чаще называют «Петроградкой», Васильевский остров – «Васькой», но у меня никогда не повернётся язык произнести эти слова-уродцы…
Я быстро собрался, опять глотнув из бутылки ледяной воды, и через два часа уже был на болоте. На кочках меж чахлых ёлочек краснели крупные клюквины. Они были очень разные: от светло-красных до почти чёрных, одни – круглые, другие – продолговатые…. Оказывается, и клюква бывает разных сортов!
Целый день я ползал по кочкам, собирая урожай северных болот и время от времени отправляя в рот горсть сочных ягод. Голода не чувствовалось абсолютно.
Но вот солнце уже опустилось к краю леса. Пора готовить ночлег. На болоте это не так просто, как в лесу. Хотя оно и покрыто зелёным ковром мха, но под тяжестью сапога из него выдавливается вода.
Напилив сухих стволиков чахлых сосенок, тут и там торчавших на болоте, я соорудил из них трёхслойный настил, верхний слой которого надёжно удерживал меня над водой. Для костра – тоже настил, но в один слой. Третий, тоже однослойный настил – для кучи дров на ночь.
Подготовка ночёвки заняла у меня более трёх часов, и уже совсем стемнело, когда я, усталый и взмокший от пота, разжёг костерок. Какое это удовольствие! Да и вся эта нелёгкая работа по обустройству ночлега тоже – в удовольствие, особенно, когда всё так хорошо получилось. Я наслаждался ощущением, что на многие километры вокруг нет ни души, я совершенно один и в полной безопасности. Тучи развеялись, и надо мною синело звёздное небо. Луна ещё не взошла, и лишь колышущийся свет костра освещал несколько ближних сосенок, а дальше темнота была столь плотной, что казалась осязаемой.
Я пожалел, что нечего пожевать, но это было, скорее, желание соблюсти ритуал, нежели ощущение голода. Костёр разгорелся, и раскалённые угли окатывали меня волнами жара, такого приятного в холодном ночном воздухе. Дневное тепло, не сохраняемое тучами, стремительно уносилось к звёздам. Как хорошо, что есть на свете костёр!
Неподалёку загавкал олень. Его одиночное «гав!» вполне можно принять за собачье, но, повторившись несколько раз с механической одинаковостью, оно разительно отличается от заливистого собачьего лая. Я наслаждался ощущением, что где-то рядом разгуливает настоящий живой олень, представлял его бархатный бок, его чуткие ноздри, осторожно вбирающие запах дыма моего костра…
Незаметно я уснул. А утром все кочки оказались покрыты изморосью. Поверхность мха затвердела и царапала коченевшие пальцы. Жалко было покидать такую уютную ночёвку, в которую вложено столько труда, но краснеющие ягодами кочки призывно манили меня. Затвердевшие клюквинки с весёлым стуком сыпались в корзину и хрустели на зубах. Вокруг по-прежнему не было ни души. Да, стоило зайти так далеко, чтобы насладиться первозданной природой и не видеть снующих здесь и там по болоту и перекликающихся сборщиков клюквы.
Поднявшееся солнце растопило иней, отогрело мох и ягоды. Я снял свитер, наслаждаясь несущими тепло лучами светила. Ярко голубело небо, зеленел мох, алели ягоды…. Это и есть счастье!
Но вот до отправления последнего автобуса осталось пять часов. Пора в обратный путь. Я впервые был на этом болоте и, намотав за два дня между сосенками не менее десятка километров, не нашёл тропку, по которой пришёл. Страха заблудиться не было: есть компас, есть солнце. Но болота бывают не везде проходимы, и поиски пути могут сильно задержать, а мне надо успеть на автобус.
Идя напрямик по азимуту, я прошёл приятную часть болота, устеленную зелёным мхом. Начался кустарник, залитый водой. Всё глубже погружались мои сапоги, и вот уже первые струйки проникли за голенища. Но возвращаться не хотелось. Я стал перебираться по веткам кустов. Тяжеленный рюкзак, до отказа набитый клюквой, тянул вниз. Иногда нога соскальзывала с ветки, плюхалась в воду, и вот уже оба сапога промокли. Я махнул на всё рукой и зашагал прямо по воде, уже скрывающей мои колени.
Кончается не только всё хорошее, но и плохое. Постепенно дно стало подниматься, и я снова вышел на мох. Но это были не твёрдые кочки с краснеющей на них клюквой, а покрывало из переплетённых растений поверх воды. Оно прогибалось под моим весом, и при ходьбе передо мной катилась «волна» в полметра высотой, на которую мне при каждом шаге приходилось взбираться. Это было даже тяжелее, чем подъём в гору, так как при переносе тяжести на напряжённую ногу, поставленную на вершину этой «волны», опорная поверхность опускалась, и вместе с ней напряжённая нога уходила вниз. У организма отсутствовали двигательные навыки подобного рода, и было невероятно тяжело. К тому же, я ежесекундно ожидал, что при очередном шаге сапог прорвёт растительный покров, и был готов мгновенно упасть плашмя, чтобы не провалиться целиком. Кто знает, какая подо мною глубина?
Вспомнилось, как на Байкале я впервые попал на такой растительный ковёр, покрывающий воду. Я и не подозревал о существовании таких природных образований. Не понимая, почему болото вдруг стало так прогибаться подо мною, я смело зашагал вперёд. Вдруг нога провалилась в ледяную воду, и я рухнул лицом вниз. Выставленная вперёд рука тоже пробила покрывало и безуспешно пыталась нащупать в воде опору. Тяжеленный рюкзак перелетел на затылок и вдавил лицо в мох, сквозь который тотчас просочилась вода, не давая мне дышать. Удерживало меня на поверхности лишь бамбуковое удилище, которое я нёс в другой руке и которое удачно легло на ковёр поперёк моей груди. Я был абсолютно беспомощен: попробуйте, лёжа на воде, подняться над её поверхностью! К счастью, в том походе я был не один. Но шедшие сзади приятели не понимали, почему я не встаю, и весело смеялись, думая, что я балуюсь. Наконец, кто-то сообразил, что баловство уж слишком затянулось, и помог мне.
Но «Проходит всё», как было написано на кольце царя Соломона. Под моими ногами – твёрдая земляная тропка среди берёз и осин. После пройденных ужасных участков болота идти по ней так легко, что у меня – ощущение, будто я качусь на велосипеде, несмотря на тяжеленный рюкзак, в котором – не менее тридцати килограммов клюквы. Тропка вывела меня на какую-то заброшенную военную дорогу. Вдоль неё – ряды колючей проволоки на покосившихся бетонных опорах, какие-то полуразвалившиеся строения из бетонных плит, брошенная военная техника… «Вот где «Сталкера» бы снимать!!» - подумалось мне. Пейзажи были значительно сюрреалистичнее, чем в знаменитом фильме. И ещё мелькнуло: «Не забрёл ли я в запретную зону? Заметут, а то и подстрелят…».
Но всё обошлось, компас не подвёл, и я, наконец, выбрался на знакомую дорогу из бетонных плит, по которой начал свой путь, едва не прервав его под колёсами машины блондинки. До автобуса – восемь километров. По бокам дороги – клюквенные болота, из которых непрерывно выходят цепочки любителей клюквы. «Неужели они все влезут в автобус? - ужаснулся я. - Как хорошо, что я не остался на этих ближних болотах среди других сборщиков!».
Я шагал с привычным напряжением. Но вскоре обнаружилось нечто странное: обычно я всех обгоняю, а тут все почему-то обгоняли меня. Я попытался ускориться, к тому же, и время поджимало, но почувствовал, что не могу. На болоте выброс адреналина от ощущения опасности придавал мне энергию, а тут наступил спад, и я еле волочил ноги.
Подошло время отдыха (я шёл в привычном туристском режиме: пятьдесят минут – движение, десять – отдых), и я присел на обочине. Кровь запульсировала в освободившихся от лямок рюкзака плечевых артериях. Ноги гудели. Мимо проходили последние, запоздавшие сборщики. Шедшая самой последней женщина мельком взглянула на меня. Видимо, что-то во мне привлекло её внимание, ибо она снова поглядела более пристально, затем подошла, молча сняла рюкзак, молча достала оттуда полиэтиленовый пакет с двумя бутербродами с колбасой и большим яблоком, молча положила передо мной и пошла дальше. «Ну и ну! – изумился я. – Это как же я выгляжу, что мне прохожие еду подают?». Но бутерброды и яблоко оказались очень кстати. Казалось, они рассосались прямо во рту.
Я продел руки в лямки рюкзака, тяжело поднялся и пошёл. Уже смеркалось. Пришло осознание того, что я опаздываю на последний автобус. Сил ускориться не было. Я и так еле шёл, свесив голову и глядя под ноги, расслабив всё, что только можно. Редкие машины проносились мимо. Я пробовал голосовать, но никто не останавливался. Да и видно было, что машины забиты людьми и корзинами. Я совсем отключился, машинально переставляя ноги по земляной обочине.
Очнулся я от вспышки фар несущегося сзади автомобиля и в их свете увидел, что по моей стороне дороги навстречу мне мчится лесовоз со штабелем брёвен. Я, как всегда, шёл по обочине, и был бы в безопасности, но одно бревно открепилось и развернулось поперёк. Едва я успел присесть, как оно со свистом пронеслось над моей головой. Если бы именно в этой точке дороги лесовозу не встретился автомобиль, который при разъезде зажёг дальний свет, приведя меня в сознание, я бы валялся в кювете с переломанными костями. Что за фатальная дорога!
Но никаких эмоций не вызвало это происшествие в моём обессиленном от голода и тяжёлого рюкзака организме. В трансе я переставлял ноги, как та лягушка в кринке с молоком, хотя шансов успеть на последний автобус уже не было…
Вдруг рядом затормозил «Москвич», и парень-водитель спросил меня о той боковой дороге, у которой я вечером в пятницу едва не завершил свой жизненный путь. Я предложил ему показать её. В машине больше никого не было, я погрузился, и мы тронулись. По пути я уговорил парня подбросить меня до автобуса.
Вот так насыщенно прошли эти два дня моей жизни. Я не забуду их до конца моих дней, так же, как помню множество других дней и ночей, проведённых в маршрутах по Ленобласти, Кольскому, Уралу, Карпатам, Тянь-Шаню, Памиру…. А что бы я вспоминал, просиживая выходные перед телевизором?