Не знаю, как у вас, а у нас по ночам солнце превращается в мужика бородатого, напяливает на спину старенький акваланг и шароёбится по дну морскому. Дайвер итиомать. Сам видел.
Дерикой. Шестнадцатиэтажный дом. Последний этаж. Она встала за пятнадцать минут до рассвета. Сонно послонялась по квартире. Вышла на балкон, легко взобралась на перила и оттолкнулась от них.
Почти каждое утро, вот уже третий год она совершала утренние полёты, для того чтобы поздороваться с солнцем. А если утро выдавалось ненастным, она с лёгкой грустью продолжала спать. Но, поскольку спала, то грусти этой почти не замечала.
Как это началось и откуда взялось умение летать, она не помнила. Просто, как-то проснувшись для себя необычно рано, она почувствовала, что если прямо сейчас не полетит, то умрёт. Страха не было. Не было вообще ничего, кроме желания парить.
Летала она при помощи мысли. Достаточно было подумать о высоте или о повороте, а иногда, ради озорства, о мёртвой петле или штопоре, как всё это послушно и легко выполнялось.
Поднявшись на километр от земли, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, она направлялась к Медведь-горе, из-за которой каждое утро выходил рыжий бородатый мужик с аквалангом за спиной.
Женщина опускалась на одну из скал Адаллары. Кричала что-то радостное в рассвет. А затем, искупавшись в ещё прохладной морской воде, отправлялась обратно.
Дорога домой была более замысловатой, чем путь к солнцу. Людей в это время уже достаточно много, и она боялась, что кто-нибудь сможет обратить внимание на её несколько странное поведение. Поэтому, долетев до старого кладбища, она приземлялась и не торопясь шла к своему дому.
Он тоже умел летать. Но, в отличие от неё, делал это только во сне. После литра белой. Это как минимум. Пил он наяву, а летал во сне. Иначе у него не получалось. Делал он это неосознанно. То есть, пил он совсем не для того, чтобы летать. Более того, он вообще не видел никакой связи между своими запоями и следующими за ними полётами. Однако, так или иначе, но он летал и летал с удовольствием. Правда, со скоростью иногда возникали проблемы.
Как-то он с удивлением заметил, что в воздухе не один. За ним с интересом наблюдала молодая женщина. Она парила чуть левее от него. Она была красива, стройна и легка. Зависнув в воздухе, он дождался, пока женщина не поравняется с ним, и заговорил с ней. Странно. На трезвую голову он был довольно стеснительным человеком. И от этой природной добродетели не избавлял его даже кир.
Говорили они ни о чём или обо всём сразу – это не важно. Важно то, что любая тема, затронутая в беседе, для них становилась до боли знакомой и родной. Ей казалось, что она лично знакома с Куртом Хаунштайном, а ему, что он прочёл и знает наизусть всего Бродского. Она научила его управлять скоростью и показала, как делать мёртвую петлю. После чего, полетав ещё немного вместе, они расстались.
Расстались для того, чтобы встретиться вновь.
Правда, произошло это гораздо позже, чем этого хотелось ей, да и ему тоже. Просто после очередных двух бутылок водки он почувствовал себя неважно и решил, что ему необходима пауза. Сказано – сделано. Не пил больше месяца. И больше месяца, каждое утро вылетая к солнцу, женщина надеялась на встречу с тем, кого уже почти любила. Даже тогда, когда делать это было нелепо и глупо. Некоторым из нас месяца вполне достаточно для того, чтобы не только перестать ждать, но и вообще забыть о том, что ты когда-то, кого-то ждал. Однако что-то ей подсказывало, что он обязательно появится – тот, которого она почти любила.
Вторая встреча была подстать первой, только знакомиться им не пришлось. И неловкость первой встречи была заменена радостью второй.
Нет ничего лучше пешей прогулки с бутылочкой водки в руке. Идёшь по просыпающемуся городу. Прихлёбываешь. Наслаждение, сравнимое разве что с ****ься. А ещё говорят: лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Идиёты. Кастраты моральные. Гомосеки непьющие. Жаль мне вас.
За два часа выкушал около литра водки. В одно лицо. Захотелось ещё. Звоню Алику и требую продолжения. Тот ничего не понял, но на всякий случай пообещал. Гудели. Под утро я сник, чем испортил настроение Алику, его подружке и тайному другу оной. Добрался до дома в гордом одиночестве. Не раздеваясь, уронил своё тело на кровать и заснул. Проснулся я почему-то в Гурзуфе.
Меня никак не обрадовало отсутствие людей в этом обычно населённом пункте. Пунктиром солнечный летний день корячится, а в нём нет ни одного человека. Странно. Если не сказать больше. Обычно, в такую пору там сливе негде упасть. А тут, на тебе. Никого. Гурзуф после эпидемии холеры. Или тифа. Или сибирской язвы. Или Гурзуф во сне. Моём сне. Ну, конечно. Как же я сразу не додумался? Мне только приснилось, что я проснулся. На самом же деле я ещё сплю. И в подтверждение своей гениальной догадки, без каких-либо плачевных последствий я разбиваю две витрины в достаточно крутых магазинах. Ничего не происходит. То есть, витрины разбиваются, стёкла со звоном падают на асфальт, однако никто не указывает мне на моё неправильное поведение. Да и кому это надо? Никого ж нет.
Я отталкиваюсь от земли и взлетаю. C набором высоты долго возиться не пришлось, а вот со скоростью возникли проблемы. Решив поэкспериментировать с этим разделом физики, поднимаюсь примерно на километр от земли, дабы не врезаться сдуру в какое-нибудь высокое дерево. Наверное, я чересчур самозабвенно занимался ускорением с тормозами, потому что не заметил, как оказался в воздухе не один. За моими тщетными попытками овладеть скоростью наблюдала, находясь, чуть выше и левее от меня, миловидная молодая женщина.
Позже я видел её ещё один раз и тоже во сне. Мы, словно две белых вороны, беспечно парили в воздухе. Одна птица была целой вселенной мысли дремлющей прибрежной гальки; вторая же, напротив, – ничего необычного – являла собой лишь будущее в сознании времени.
Мы целовались. Мы были на небесах, но…
Начался сезон дождей и одиночества. Книжки съедаются библиотеками. Кофе пьётся ведрами. Сигареты уходят пачками. В пачках суетятся заезжие балерины из столиц. Сто лиц раскрашены под Гойко Митича. В театре имени дамы с собачкой балет «Зверобой». Одним словом, провинция.
Мне бы в спячку, да к той, что научила летать. Но хрена лысого тебе, милый друг, а не зажигалку. Спать – пожалуйста, а вот летать – увольте. Нехуй выёбываться. Ходи, как все. По земле.
Правда, оттого что я бросил пить, спать я стал гораздо лучше.
Она умеет летать, но вынуждена делать это в одиночестве.
15.09.2009 г. Ялта.