У мамы неожиданно пробудился интерес к обустройству нашего скромного быта. Виной всему стала подруга, устроившаяся медсестрой в поликлинику спецбольницы. Её врач оказалась женщиной стильной, предприимчивой, неравнодушной к вещам красивым и дорогим. Среди пациентов попадались люди влиятельные, допущенные к распределителям. Они-то и помогали доктору с бесчисленными приобретениями. Достаточно было звонка, нескольких слов - и врач получала вожделенный гарнитур, красивую кофточку, только входившие в моду женские сапожки. Мебель, одежда несколько месяцев спустя доктору надоедали. Хотелось чего-то свеженького, а простоявшая год–два переезжала в дом медсестры.
В семье, где подрастали две дочери, денег едва хватало на скромную жизнь, а тут дорогая мебель. Втянувшись в эту разорительную гонку за красивой жизнью, на глазах худели мамины приятели. У младшей дочери обнаружились проблемы со зрением. Экономили на еде, и без того скромной. Хозяйка начинала что-то готовить, а муж спешил к соседям, одолжить стаканчик растительного масла, хлеба, соли. Увидев бегущего с пригорка соседа, бабушка Фекла Семеновна настораживалась, занимала свой пост на высоком крыльце у входной двери и грозно спрашивала: «Мишка, опять бежишь что-то просить у нашей пустодомки. Или думаешь, я не знаю, за чем ты прибег. Скоки ты получаешь, а скоки я. А у мине все есть, и вухи наварены, и требуха, и картошки полон погреб, и помидоры у кадки, а ты, машинист, побираиси». «Мать, -выскакивал отец, - иди к себе, что ты пристала к человеку, он не к тебе пришел». Сосед смущенно доставал из-за пазухи стакан для масла, запихивал в карман несколько луковиц.
Время от времени мамина подруга объявляла, что после получки они начинают новую жизнь. Они будут хорошо питаться. Покупать больше нечего, дом и так полная чаша. Но приходил заветный день зарплаты, доктор в очередной раз что-то меняла, и грузчики, матерясь, заносили в дом к тете Нине громоздкий шкаф для посуды, именуемый хельгой, напольные часы с боем, полированные шкафы. Покупки стремительно устанавливались, домашним объявлялось, что это последнее приобретение, через месяц начнется другая жизнь, и все внимание будет уделено хорошему питанию. Вечером мама выпекала коржики, накладывала с верхом тарелку и отправлялась в гости к приятельнице подкормить оголодавшее семейство и посмотреть покупки. Особенно поразила маму даже не мебель, а ковёр на полу и искусственные китайские цветы в вазе, причудливо отражавшиеся в полировке не покрытого скатертью стола.
В начале 50-х ковер зачастую был самой дорогой вещью в доме. Им гордились, берегли от моли, сырости, пыли. Мебель в домах у большинства савинцев, её называли обстановкой, была непритязательной. Во время войны в городе, оставшемся без жителей, мало что уцелело. Немцы перед началом битвы на Курской дуге вывезли гражданское население на Украину. В оставленных домах основательно похозяйничали мародеры. Рассказывая о чем-то удивившем, говорили: «У них в зале такая обстановка». У нас в доме стояли остатки бабушкиного приданого - комод, буфет, платяной шкаф. Ковров не было. Как–то отец с гордостью объявил, что нас ждет сюрприз, и унес на работу покрывало с бабушкиной кровати, которым она ночью укрывалась. Спустя несколько дней папа принес творение деповского художника - выписанную масляной краской по одеялу картину - олени на опушке леса. Краска высохла, одеяло стояло колом, рисунок кое–где поплыл, но бабушка была потрясена её великолепием и повесила на стену у кровати. Лишившись покрывала, она недолго огорчалась, прикрыла узкую железную кровать всесезонным пальто и успокоилась. Но на этом благоустройство дома не закончилось.
Облупившийся шкаф из бабушкиного приданого, переживший революцию, две мировые войны и оккупацию, папа решил облагородить. Дубовые дверцы в войну уволок некий рачительный хозяин, содержимое шкафа стыдливо прикрывала ситцевая занавеска. Отец сколотил дверцы из досок и фанеры, принес из депо резиновые щеточки разных размеров, покрыл шкаф светлой краской и расписал его этими щетками под дуб. Мы с Ленькой тоже попробовали свои силы в росписи по дереву. Кляксы, что мы поставили, вполне сошли за сучки. Мама, вернувшаяся с дежурства, с ужасом осмотрела папины художества и сказала, что шкаф хорошо бы вытащить в сарай и не пугать людей. Фекла Семеновна молча перетянула обновленный «шихфанер» в свою половину.
После её смерти это громоздкое сооружение действительно перекочевало в летнюю кухню. В нем долго хранились инструменты отца. В середине 60-х, когда в моду вошли диван–кровати, торшеры, журнальные столики, мама решила обновить интерьер. Денег было мало, поэтому папа собственноручно соорудил книжные полки, выточил из дерева тоненькие ножки и сделал изящный журнальный столик, мама застелила диван клетчатым пледом. Комната приобрела непривычный вид. Современный и стильный. В домах у соседей сверкали никелем спинки кроватей с горой подушек, крахмалились подзоры, выглядывавшие из-под покрывал, а у нас уже был модерн. Крышка старого кабинетного рояля натиралась растительным маслом с керосином, в полированных боках инструмента отражался зажженный торшер. Комната вечером напоминала гостиную богатого семейства, недавно увиденную в кино.
Родители любили вспоминать, как охала случайная гостья - жена директора мебельного магазина, разглядывая самодельную отцовскую мебель. Вкус мамы она признала безупречным. «Куда им до нас с их полированными импортными гарнитурами», - посмеивался отец. Когда теперь мы заглянули в общество счастливого потребления, а более сноровистые уютно в нем обосновались, я вспоминаю дорогих наших соседей с их мечтой о красивой и богатой жизни, которая начнется со следующего понедельника. Отец, взвинченный материнскими рассказами о бесконечных покупках приятелей, как-то обронил: «Поверх моды на вершок мы жить не будем. Тему закрыли! Об институте для Таньки думать надо, а не о барахле». На этом разговоры об «обзаведении» в семье закончились.
Мама в начале 50-х