Две правды

Ольга Суздальская
Летним утром прихожан в храме оказалось несколько человек – я пришла не к самому началу службы, а загодя, благо двери храма открываются в половине седьмого.

Тихонько поздоровавшись с Мариной, работницей церковной лавочки, и купив свечу, я подошла к иконе «Спас Нерукотворный».  Склонившись перед святым Ликом, начала молиться, но оживлённый диалог подошедших женщин перебил мою тихую молитву.

Я с удивлением посмотрела на шумно что-то обсуждающих кумушек. Одна, возрастом за семьдесят, была в совершенно простой – правильнее сказать деревенской – одежде. Вторая, лет примерно шестидесяти или немногим меньше, напротив, являла собой модницу, что особенно подчеркивала кокетливая шляпка.
Модница глянула на меня, и я, невольно засмущавшись моего простенького шарфика и неловкости присутствия при чужом разговоре, решила на время отойти от любимой иконы.

Однако, услышав причину их спора, забыла и про своё смущение, и про желание не мешать. Кумушки говорили о Спасителе! И как говорили!

Та, что явно приехала в гости из деревни, буквально подтолкнула свою городскую подругу к иконе:
– Да вот же! Вот! Смотри! Ну-у?! Видишь? Узнаёшь теперь?

Модница, сдвинув шляпку, чтобы не мешали поля, и приблизившись к святому Лику почти вплотную, ответила:
– Вижу, разумеется! И раньше видела!
 Её гостья продолжила с ехидцей в голосе и подбоченившись:
– А говоришь, не видела никогда!  Кто да кто! Вот кто! Понятно тебе?

Модница, не отрываясь и не отвечая, смотрела на икону, а громкоголосая кумушка –  на модницу:
– Ну, разобралась что ли? Узнала? Чего молчишь? Скоро служба начнётся!

В ответ женщина в шляпке нерешительно прошептала:
– Тимофеевна! Не пойму я – кто же это? На Николая Угодника, вроде, не похож...

Потрясённая услышанным Тимофеевна, поперхнувшись, бесцеремонно ткнула подругу локтем в бок и, не обращая внимания на явное желание смущённой модницы сбавить тон разговора, заявила во всеуслышание:
– Дак ты чё!!! Как не поймёшь?! Какой тебе Николай Угодник? Шляпу носишь, а Спасителя не знаешь! А ещё ителиге-енция! Да у нас в деревне про Спасителя и то каждый знает! Хоть кого спроси! Как вы в городе-то своём живёте, а? Для красоты вам церковь, что ли? Христос это! Вот кто! Слышала такое имя? Церковь вам зачем, если вы даже Христоса не знаете?!

Расстроенная модница попыталась, было, оправдаться и успокоить свою гостью:
– Ну не ругайся, пожалуйста, Тимофеевна! Стёпа мой – неверующий. Да и я не очень в этом понимаю. По наследству мне икона Николая Угодника досталась, потому знаю про него. А сама-то я атеисткой выросла. Если бы с тобой в больнице не познакомилась, так бы и ходила мимо храма этого. Привыкла на себя надеяться. Да на Стёпу.

Но Тимофеевна не собиралась успокаиваться:
– На Стё-ёпу! Что тебе даст Стёпа твой? Царство Небесное, что ли?
– Да что там... Царство... Небесное... – модница пожала плечами, – неизвестно ведь: есть оно или нет? А про Христоса я знаю. И не про Христоса, а про Христа! Ты, Тимофеевна, неправильно говоришь. Надо говорить – Иисуса Христа! Я просто по словам твоим сразу одно с другим не связала. Да и в иконах не разбираюсь. Так, посмотрю, и дальше иду. Ну, уж поняла теперь: на этой Иисус Христос. Спаситель.

Некоторое время Тимофеевна молча, с глубокой жалостью смотрела на свою городскую подругу, а потом сказала слова, на которые оглянулись все, пришедшие к тому времени в храм:
– И-су-ус, значит? Вона, как вы Его в городе своём прозвали, Спасителя нашего! Ну, пусть по-вашему, по-городскому – Исус, а по-нашему, по-деревенскому – Христос! Э-эх! – Тимофеевна расстроенно покачала головой. – Сроду не слыхивала я, чтобы на Пасху батюшка наш говорил: Исус Воскресе! А батюшка у нас у-умный! После семинарии! Это, может, ваш – городской – чего намудрил, так пусть у нашего спросит! А не спросит, так я всё равно знаю, что Спаситель наш – Христос! Христос Воскресе, понятно? В деревню пора тебе, вместе со Стёпой твоим!

С того дня прошло несколько месяцев, а я, вспоминая Тимофеевну, не перестаю восхищаться решимостью этой деревенской женщины в желании защитить имя Спасителя от городских, на её взгляд, нововведений.
А ещё я думаю – может, и мне пора в деревню...