С Клаусом я познакомился на приграничной станции Наушки на юге Бурятии. Он возвращался с подругой из тура по Китаю, Таиланду и Монголии. На привокзальном рынке ребята разглядывали пеструю палитру восточного барахла, вываленного на деревянные лотки. Они ждали, когда придет иркутский поезд, к которому должны подцепить их вагон. Поезд опаздывал, швейцарские туристы начинали нервничать. Мысль задержаться в этой глухомани еще на некоторое время никак не согревала их души. Но вот кучка шоферов, занимающихся частным извозом, патрульных милиционеров и просто встречающих зашевелилась и стала плавно перетекать на перрон. Швейцарцы оказались моими попутчиками и наши вагонные разговоры во время поездки до Иркутска в итоге круто изменили мировоззрение Клауса Шульца – учителя начальных классов из швейцарского городка, надежно укрытого Альпами от всего остального мира.
Год спустя
В Иркутском аэропорту в тот день объявления о регистрации и посадке на рейс до ничем не примечательного якутского поселка впервые дублировались по-английски. Ведь на этот рейс был заявлен интурист. В самолете, разместившись, словно парашютисты на боковых скамейках, мы все четыре часа полета разглядывали этикетки на упаковках со сметаной и йогуртами. Ими был заставлен весь самолет. Во сколько, интересно, выливалась эта сметана покупателям, после того, как пролетала почти 3000 километров в салоне самолета? Хотя вполне возможно, сметана летела и вовсе без билета или со скидкой, положенной ей как знакомой командира корабля. В таком случае она имела все шансы быть купленной и съеденной жителями Якутии или хотя бы особо избранными из их числа.
В хвостовой части самолета стояла стеклянная банка из-под томатов. Каждый пассажир мог встать и покурить, использовав стеклотару в качестве пепельницы. Самолет был изрядно потрепан. Входная дверь для страховки была прикручена внутри на алюминиевую проволоку.
Когда наш «лайнер», кашляя и подпрыгивая, начал заходить на посадку, я услышал, как Клаус что-то шепчет, закрыв глаза. Прислушавшись, я уловил слова молитвы «Отче наш». Наверняка, сейчас он проклинал своего психолога и тот день, когда пришел к нему в глубокой депрессии после расставания с подругой. Врач посоветовал тогда сменить обстановку и совершить какой-нибудь экзотический тур. Тут перед Клаусом встала дилемма. На всем глобусе уже практически не осталось места, где бы он ни побывал хотя бы раз. Вскоре подоспел и ответ, подкупавший своей неожиданностью и оригинальностью. Начитавшись Достоевского, Клаус взял на работе отпуск на 12 месяцев, сложил в кошелек 50 тысяч скопленных долларов в виде кредиток и дорожных чеков и отправился на весь год в Россию, чтобы поездить по ней, изучить сложный русский язык и, если удастся, покопаться в не менее сложной русской душе. Мне в этом гениальном плане отводилась роль организатора и сопровождающего в сибирской половине тура. Вторые полгода Клаус должен был провести в столице нашей Родины, совершенствуя язык уже в стенах МГУ.
В стране якутов
На тот момент Клаус не знал по-русски практически ни одного слова. Поэтому заходившие ко мне домой соседи и знакомые, желавшие впервые в жизни взглянуть на «живого» иностранца, могли не выбирать слов, оценивая его. Впрочем, они бы не выбирали их, если бы он и знал русский. Там, в тайге, не принято кривить душой, даже за очень большие деньги. Внимание моих земляков больше всего привлекали разные предметы экипировки европейского гостя: его палатка и спальный мешок, сделанные из легкого пестрого материала, а также швейцарский ножик с множеством скрытых в нем инструментов на все случаи жизни. Интерес вызывало то, что могло бы пригодиться в тайге на охоте.
Однажды из окна я увидел следующую картину. Клаус, сидя на лавочке с моим соседом – жестянщиком дядей Геной, пытался завязать невербальное общение. Он достал CD-player, чтобы удивить старика, ни разу не бывавшего за пределами своего улуса, и всю жизнь получавшего гонорар за внеурочную работу в литрах и половинах литра. На протяжении всей жизни лишь они скрашивали его досуг и гнали мысли о дальних странах. Все трубы, торчавшие из крыш поселковых домов и теплиц и помогавшие людям выживать в пятидесятиградусные морозы, принадлежали «перу» дяди Гены. И вот, увидев диковинный проигрыватель для лазерных дисков, покрутив его немного в руках, дядя Гена вернул новомодную забаву европейцев хозяину и равнодушно произнес: «Пластинки, что ли?»
Были за эти две недели и поездка на рыбалку на моторной лодке, по пути туда забитой водкой, едой и канистрами с бензином, и обратная дорога в поселок, когда мы спускались по реке весь день, давая далекому гостю возможность полюбоваться якутской тайгой. Честно говоря, спускались мы своим ходом еще и потому, что, давно не видев столько бензина, пацаны всю ночь прогоняли на лодке и ехать назад было уже не на чем. Но в течение этого шестичасового сплава Клаус заснял 4 фотопленки, пытаясь запечатлеть то, что местным жителям не кажется чем-то удивительным: выбежавшую на берег рысь, переплывающего реку сохатого или занесенные в Красную книгу лилии, которыми у нас покрыты все берега. Клаус принимал самое непосредственное участие в процессе ловли хариусов. Во время рыбалки, натянув сапоги «болотники», он вызвался тащить тот конец невода, который находился в реке. Именно тогда он заучил первые русские слова. Эти слова выражали в зависимости от наполненности невода рыбой либо восторг, либо досаду. Этими словами впоследствии Клаус приводил в восторг всех местных жителей. А на первом занятии в МГУ, на вопрос «Что вы знаете из русских слов и выражений?», Клаус сразу вспомнил и произнес заученные на рыбалке фразы, стилистическая окраска которых была далека от нейтральной, и этим немало позабавил московских филологов.
Через неделю я уже не боялся отпускать Клауса одного. Каждое утро, навесив рюкзак, он выходил во двор и, оглядываясь, по сторонам, выбирал себе новую сопку или речку, которую собирался покорить сегодня. Все население нашего поселка уже хорошо знало его и всячески помогало ему. Так, путешествуя по берегам рек, он то и дело наталкивался на компании, пришедшие на пикник. На таких пикниках он мог испробовать все прелести кухни из даров северной природы. Были угощения таежными деликатесами, такими как шашлык из оленины, замаринованной в томатном соке, соленые хариусы, маринованные маслята и голубика со сгущенкой, а также пирожки с сочной кисловато-сладкой брусничной начинкой. Ни в одной стране мира, где побывал Клаус, такого меню не предложил бы даже самый фешенебельный ресторан.
Оксана
Лично я не имел возможности удивить Клауса изысками таежной кухни. Все то время, что меня здесь не было, квартиру, в которой после смерти матери давно никто не жил, естественно никто не оплачивал. Как следствие, энергетики обрезали нам свет. Проблему с чаем для завтрака, однако, удалось решить сразу. Утро для Клауса начиналось с того, что, набрав воды в чайник, он шел к соседям, и те без лишних вопросов ставили его на плиту и кипятили. Вопрос горячего питания взяла на себя давняя знакомая нашей семьи, пышная хохлушка Оксана. Она готовила нам нехитрый обед, умудряясь при этом за неделю израсходовать на продукты меньше десяти долларов. Люди здесь привыкли обходиться малым. Клаус очень полюбил Оксану за ее доброту и гостеприимство. Он не знал о том, что она одна воспитывает дочь, результат романтической любви с судовым механиком Николаем. Эта love story развивалась на небольшом судне «Туяна». Там Оксана проходила практику во время учебы в речном училище по специальности «радист судна класса река-море». Где-то за неделю до свадьбы Коля утонул.
Второй муж Оксаны был закоренелым уголовником, избивал ее и дочь и наконец ушел, оставив после себя в память женщине два отсутствующих передних зуба. Я думаю, если бы она попросила Клауса, он решил бы проблему с новыми зубами, не задумываясь. Но люди там не умеют просить.
Теперь, вернувшись в родной поселок, Оксана работала санитаркой в психоневрологическом интернате, называемом в народе «дурик». Зарплату, как и во всех бюджетных организациях, там не платили, и поэтому скорый шанс вставить зубные протезы Оксане не светил.
Вообще через работу в «дурике» рано или поздно проходит вся молодежь поселка, никуда не поступившая после школы учиться. Девчонки идут в няни, парни – в санитары. Прекрасно понимая ничтожность своих шансов, Оксана, прикрывая рот пальцами, держащими папиросу, шутила после того, как Клаус, сытый и довольный, закуривал «Мальборо»: «Спроси, может останется со мной ночевать, я и постельку свежую постелю».
Невесты для Клауса
В стремлении завладеть сердцем Клауса меня поразили две мои землячки Елена Ивановна и бывшая первая красавица поселка Юлька. Елену Ивановну, нашу бывшую пионервожатую, я встретил на свадьбе знакомых. Не получая в школе никакой зарплаты, она подрабатывала тамадой. Я сразу вспомнил светлые дни своего советского детства, когда она муштровала мой пионерский отряд к смотрам песни и строя, добиваясь идеального, как у кремлевского караула, шага. Летом в пионерском лагере она приучала нас к спорту и разучивала с нами летку-енку. На второй день свадьбы, проходившей в поселковом клубе, народ уже заскучал и хотел разнообразия. Кто-то решил привезти Клауса. За ним отправили машину, водрузили его на сцену и попросили произнести речь, затем «на бис» он повторил заученные на рыбалке маты. Именно это и стало апогеем присутствия Клауса на свадьбе и вызвало всеобщий восторг. Расслабившись в конце второго свадебного трудового дня, Елена Ивановна попросила познакомить ее с ним. В заключение разговора мне пришлось перевести обескураживающую фразу: «Спроси, может, ему что-то нужно от меня, как от женщины».
Юлька же была одноклассницей моего старшего брата. Когда в детстве я играл с пацанами во дворе в машинки, то, наматывая сопли на кулак, втайне ревновал ее к брату, видя, как он катает Юльку по поселковым улицам на мопеде. Красивая блондинка с длинными распущенными волосами, она привлекала к себе внимание почти всего мужского населения поселка. Вместе со своей подружкой они составляли классический дуэт. Нельзя было оторвать глаз от этой парочки, шедшей вечером на танцы в клуб: белокурая Юлька и ее темненькая подружка Танька с такими же распущенными волосами. В стильных нарядах, которые девчонки шили себе по выкройкам из рижских журналов, у нас никто, кроме них, не ходил. Они очень напоминали солисток группы «АББА».
После школы Юлька даже не задумывалась над тем, куда пойти учиться – только в театральное. Все ждали ее возвращения со вступительных экзаменов из Владивостока. Она вернулась, но сказала, что поступать не стала. Якобы на пляже до нее стали домогаться крутые ребята, одному из них она поставила пощечину и получила в ответ удар в переносицу. Следующий ее путь лежал через аэропорт домой. Затем была еще одна попытка уехать на Большую землю. Где-то в одном из городов Золотого кольца она выучилась на товароведа, родила дочь, однако семейная жизнь не заладилась, и она вернулась домой. Теперь уже навсегда. Красота женская, имеющая подлое свойство быстро блекнуть, стала демонстрировать это на Юльке. Она стала пить, не отказывала теперь практически никому из местных парней. Последнее время работала дворником на рынке.
Все это я узнал здесь из рассказов людей. И вот я увидел ее сам. Она оделась в белую китайскую блузку, нелепую юбку и, закрепив остаток некогда шикарных волос в заколку, заявилась к Оксане посмотреть на моего гостя. Выпив с нами совсем немного, Юлька быстро «окосела» и, вспомнив те времена, когда могла заворожить любого мужика, кинулась целовать Клауса. Он оттолкнул ее, и она стала приставать ко всем подряд. Тогда Оксана отправила ее домой.
Отъезд под покровом ночи
Чем ближе приближался канун отъезда, тем больше меня мучил вопрос, как уехать отсюда незаметно. Дело в том, что ехать обратно до Иркутска Клаус захотел непременно на поезде. Путь в 400 километров от нашего поселка до железнодорожной станции пролегал по таежной гравийной дороге, где на всем протяжении встречаются лишь три маленьких населенных пункта. Не так давно на этой дороге расстреляли четверых наших мужиков, отправившихся во Владивосток за машинами, зная, что они везут с собой крупную сумму денег. Я, как мог, распространял по поселку слухи, что у Клауса нет наличных денег, и что у него есть особая медстраховка. Если с ним что-то случится, то сюда для расследования сразу прилетят особые силы Интерпола. Тем не менее, памятуя о том, что береженого Бог бережет, уехали мы внезапно для всех. За два дня до этого была еще всенощная отходная в местном трактире, где всех входящих знакомых Клаус приглашал за стол выпить за наш отъезд. Под утро были тихие посиделки на кладбище, где за столиками, сооруженными на могилах отцов, мы вместе с моим школьным другом и Клаусом поминали всех, кто ушел от нас за то время, что меня носило по городам и странам.
Всю дорогу я вглядывался в темноту за окном, пытаясь рассмотреть там грабителей, но все прошло спокойно. Я не стал тогда рассказывать Клаусу про жуткий случай, чтобы не пугать его. Не стал я также показывать ему промелькнувшие среди тайги невдалеке от трассы силуэты бывших бараков ГУЛАГА. Рассказал я обо всем этом лишь через полгода. Но тогда мы уже сидели в китайском ресторане на Арбате, и Клаус был уже студентом МГУ.
После возвращения на родину Клаус сразу помирился с подругой. Теперь они вместе продолжают бороздить просторы земного шара. Время от времени Клаус звонит мне, и мы разговариваем с ним по-русски. Он жалеет о том, что тогда, в Якутии, не понимал ни слова по-русски и не мог пообщаться с людьми сам, без моей помощи. Его очень интересуют события, происходящие на моей малой родине. И все чаще он говорит о том, как бы было здорово съездить туда еще раз.