Варежка

Сергей Ковешников
*на ресурсе Самиздат финалист конкурса постмодерна Пневматика-2009
Новосибирск, "Континент КМК": журнал "Замысел", N5, 15/05/2001, ISBN:5-901076-03-6

...Да, это было трудно, но я решилась. Я не смогла больше противиться этому.
Лампочка на лестничной площадке едва светила. Стараясь не наступать на потрескавшиеся плитки пола, я осторожно шагнула к двери. Подёрнула полы у шубки, опустилась на корточки и, сдвинув ушанку на затылок, приникла глазом к замочной скважине.
Коридор был ярко освещён. Слева, на вешалке, одно на другом висели пальто и куртки. И первой к двери - его серая дублёнка. Сухая, без следов снега, с нелепо торчащей, забытой в кармане белой варежкой. Точно брошенный и ненужный щенок смотрел на меня, свесив ухо. И он смотрел на меня, а я - на него, и нам не нужно было слов, потому что и без них нам всё было понятно. Он подмигнул, я ответила. Так мы поговорили. После чего он закрыл глаза и ещё печальней склонил своё ушко к полу.
И это было невыносимо. Я перевела взгляд направо. Там, по обе стороны от трельяжа, прямоугольно чернели дверные проёмы. Свет падал в комнаты, косо освещал пол и терялся во тьме. Тогда я посмотрела вдоль коридора и, сквозь перегородившую его бамбуковую занавеску, разглядела дверь ванной, край холодильника и по бликам на них, поняла, что в кухне горит свет.
Облокотившись плечом о косяк, убрав прядь волос, я прижала ухо к филёнке, но поначалу услышала лишь неразборчивый шум, звяканье посуды, плеск воды. Мешало то, что отовсюду - и снизу, и сверху до меня доносились разнообразные звуки: какие-то неразборчивые голоса, неумелые гаммы, извлекаемые из пианино, детские крики, знакомый голос диктора по телевизору. Потом постепенно из всего этого выделилась музыка. Это звучал радиоприёмник на кухне. Остальные звуки словно притихли и теперь не мешали мне.
Какое-то время я просто слушала музыку. Играло что-то знакомое, много раз игранное, длинное и нескончаемое. И когда уже стала терять терпение вдруг раздался его голос. Он смеялся...
Внутри головы стало нестерпимо горячо и я зажмурилась. Затем, не раскрывая глаз медленно, скользя спиной по стене, поднялась.
На улице шёл снег. Он падал мне на лицо и таял. Я отошла от крыльца и посмотрела на окна. В большой комнате зажёгся свет. На шторах мелькнула и пропала чья-то тень. Вдоль стены я прошла за угол, на другую сторону дома и здесь опять подняла глаза. В кухне всё ещё горел свет, и всё так же чернели окна в двух других комнатах. Я решилась.
Оглядевшись по сторонам, шагнула к декоративной решётке, что закрывала лоджию первого этажа и, зачем-то снявши перчатки, хватаясь за прутья, полезла наверх. Уцепившись за перила, я подтянулась и, наклонивши туловище вперёд, уселась с краю. Юбка задралась к верху и я натянула подол на колени. Обернулась и посмотрела вниз. На дорожке стояло двое. Он держал одной рукой её за плечо, а другой указывал на меня.
- Как ты думаешь, это кто? - донёсся до меня её голос.
- Да чёрт её, собаку знает!
- А слушай, может это вор? Видишь, как он сидит. Сидит и на нас смотрит.
- Ну а нам то что? Сидит, значит надо... Ладно, хватит! Пойдём.
И они сдвинулись с места и пошли, белея на меня снизу лицами. Так и прошли, пока не скрылись за углом. А я спустила ноги на пол лоджии и, скрипя снегом, подошла к балконной двери. Сквозь открытую в коридор дверь, в комнату падал свет и угасающей дорожкой стелился по ковру. Я разглядела сквозь не замёрзшее стекло диван, подставку для книг, телевизор. Здесь никого не было и здесь никого не ждали.
Сбросив с плеч шубку, я сквозь форточку пролезла внутрь. Спрыгнула с подоконника на ковёр, пересекла комнату и вышла в коридор. На кухне играла музыка, ещё там из крана лилась вода, стучала расставляемая на столе посуда.
Какое-то время я простояла, заворожено прислушиваясь, затем осторожно, за ухо, потянула варежку из кармана, зажала в кулаке и вернулась в комнату. Выбралась на улицу. Медленно спустилась по решётке вниз. Прислонилась спиной к стене и раскрыла глаза. Здесь всё ещё падал снег, небо было белое-белое, мокрое и солёное. Я залезла рукою в карман и поднесла варежку к самому лицу. Она распушилась, но казалась такой же печальной и одинокой. И глядя на неё, я сказала:
- Ну что ты, глупышка, ведь теперь мы с тобою вместе.
- А ты будешь обо мне заботиться? - спросила она и ворсинки дрогнули, и просыпались мне на ладонь тёплыми капельками дождя.
- Буду, - сказала я и заплакала.
 
19/08/97