Лежал я как-то в больнице. Там всякого народу хватает. Но я как-то сразу обратил внимание на одного немолодого, правда там в основном немолодые, мужчину. Чистый, аккуратный он выходил из палаты на пятачок у поста медсестры и подсев к компании начинал что-нибудь рассказывать. Говорил он негромко, правильным, образным языком и как-то совершенно бесстрастно. И каждый раз компания или одиночный собеседник слушали его с открытым ртом. Закончив рассказ, он обычно вставал и уходил по какой-нибудь надобности.
Вначале перед операцией, я был погружен в собственные переживания и не особо вслушивался в его рассказы. А вот пройдя уже и операцию и реанимацию, застав его в холле прислушался. Он что-то рассказывал соседу по палате...
… Мы конечно того лося не по закону завалили. До сезона еще времени вагон и маленькая тележка, да и без лицензии. Но супружницы пристали: «Мяса давай!», тут поспоришь... А где кроме леса взять? Не город, здесь хоть в очереди постоишь чего-то добудешь, а там … Ну да не мы одни. И егерь мужик понятливый, - Только ребята не дикуйте, - понятно сам с того живет.
Ладно, лося убили. Разделали его, голова, копыта, шкура нам без нужды, так их прикопали от греха подальше. А саму тушу, на волокуше из осинок связанной, приперли до знакомой поляны. Тут прикрыли ветками. Место хорошее, возле озера, ручей в заводь впадает, журчит, утки в заводи плавают, к отлету готовятся. И решили мы нынче же вечером, впотемни от чужого глаза, на Мишкином «болиндере» (это транспртное средство собранное из трех мотоциклов с абсолютной проходимостью в лесной чаще, плюс коляска на прицепе,.) бочку привезти, да в эту бочку мяса нарубить и домой доставить. Я подумал еще, что нехудо было бы взять свою «фузею» 12-го калибра да патрон с утиной дробью, чтобы из кустиков по заводи шарахнуть, да пособирать, которых заденет. Второй патрон не понадобится, выжившие утки и сами не вернутся и другим накажут.
Сказано - сделано. Прикатили мы на поляну и, поскольку темнело уже Мишка отправился разводить костер, а я ружьишко на плечо да и пошел насчет уток, пока не совсем стемнело, а по пути глянуть на спрятанную добычу. Ну, подхожу, ногой срубленную ветку отпихиваю и тут вдруг … над тушей раздался сиплый рев и что-то громадное поднялось над кучей веток. Ей-богу, первое что подумал, - Лось воскрес! Так меня переклинило, что ничего не соображаю, ору, - Мишка, топор!!! Скребу ремень ружейный на плече, а тот как приклеенный, не поддается. Я ору. Привидение орет. Жуть.
Наконец зацепил ремень, ружье сдернул, в упор выстрелил и как без штанов остался. Патронов-то больше нет, Мишки с топором тоже, что делать? Но, слава Богу, привидение упало. Отдышался, подошел, посмотрел - медведь. Большой, но старый. Седатый. Наверное умер от страху или от инфаркта. Я ему не слабый заряд в грудь засадил. Огромная лужа помета под ним. Э-э, думаю, свезло. Был бы матерый да здоровый, лежал бы я уже без скальпа, а то и с пузом разорванным. Хорошему медведю моя дробь только почесаться.
Хозяева тайги ведь в это время гуляют, свадьбы у них медвежьи и орут они самыми нехорошими голосами. Я медведей не часто видал, зверь хитрый, острожный. В двух шагах пройдешь не заметишь. А вот один раз забыть не могу. Вышел я на берег речки, соображаю как к уткам, которые за поворотом плавают, подобраться удобнее на выстрел. А тут вдруг кто-то как заверещит, ну чисто человека на две половины разрывают — такой болезненный крик и жалостный, и жуткий. Гляжу а на на том берегу Бурый в кустах ворочается и на меня смотрит. Я мигом сообразил - это он мне сообщает, что все «девки» на том берегу евонные. Я спорить не стал и тихо скрылся.
Ну ладно, тут я вернулся на поляну - нет Мишки. Костер горит, бочка стоит, а никого нет. Где он, думаю, уж не домой ли рванул паршивец?, Но нет, дрезина тут, а его ни следа. Подхожу к бочке - мамочки, как кулаком по носу, такой смрад. Ну и Мишка конечно там, обделавшись и все еще под впечатлением. Убедил я его, что все уже кончилось, и его из бочки извлек. Ругать не стал, чем бы он мне помог, и отправил мыться на озеро. А сам бочкой занялся, у Мишки-то из штанов все повывалилось. Похуже штаны в лес-то надел, вот они и не выдержали.
Вот говорят черт под локоть толкает, так и здесь. Ты бы вот с бочкой что сделал? Воды бы налил прополоскать? Вот и я такую же глупость сотворил. Налил в бочку несколько ведер воды из ручья и ну раскачивать-полоскать.А бочка-то сухая. Воду как верблюд недельной выдержки пьет, а вода сам понимаешь с чем. Надо было выгрести все, да травой вышоркать, а так вылил я воду из бочки, отчего вся поляна засмердела, да и пошел Мишку звать. Тот стоит полощется в заводи где утки утром были и показалось мне, что все озеро до горизонта провоняло и ни одной утки в закатном свете. В этом году они сюда не вернутся, подумалось. Вернулись на поляну, понюхали бочку, безнадежно, и сдуру накатили ее в костер. Теперь еще и воздух над поляной был отравлен. Как назло ни ветерка. Но работа не ждет.
Хорошо я предусмотрительно мешки захватил, лосятину мы в них упаковали. Медведю лапу отрубили, посмотрели да и бросили. Весь больной, в личинках. Трихинеллез, доктор приезжал, расказывал, как эта болезнь ломает. Пришлось топор над костром калить, чтобы зараза не взялась, прилипчивая она. Прикопали старичка, ветками место забросали и домой. Ехал за рулем я, а Мишки сзади, так как от него все еще пованивало, или мне уж так казалось. Мясо привезли к нему на двор, он у околицы живет и сами сразу в баню. Я еще Мишке-то и говорю, чем это тебя жена кормит? Это ж почище химической атаки будет. Смеется.
Ночью уже на кухне у Мишки, женка его Татьяна подает жареное мясо и к нему квашеные огурцы... Я в еде не привредливый, но дух от них...
- Так вот чем тебя кормят, - говорю.
И тут с нами истерика случилась. Хохочем до рыдания прямо, до слез горючих, налавку валимся. Татьяна смотрит, два дурака хохочут, не знает смеяться или обидеться. Однако прохохотались и легко стало,будто и не с нами было.
- А испугаться в лесу каждый может, ничего смешного здесь нет, - остановил рассказчик разулыбавшегося было соседа.
- Ладно, пойду за ложкой, пока на обед зовут, - он тяжело поднялся и пошел в палату. Сосед кивнул в его сторону, - Не везет Виктору, и операцию надо делать и нельзя пока, да и очередь у него только через полгода подойдет. Если доживет.