Традес, чавелы!

Людмила Арама
Деревню заполонила дымка цветущей черёмухи. Её терпкий, густой аромат проникал даже сквозь закрытые окна, дурманил голову, не давал спокойно спать по ночам. Дед категорически запрещал маленькой Люське приносить в дом ветки черёмухи, считалось, что от неё можно «угореть», не станут выпаривать птенцов утки, которых весной поселяли в избе, а самое малое, что может случиться - сильно начинала болеть голова.

В ту весну, когда Люське исполнилось пять лет, взрослых мучила головная боль совсем по другому поводу - в деревне снова, после нескольких лет спокойной жизни, объявился цыганский табор. Цыгане раскинули свои кибитки в поле между фермой и кладбищем. По вечерам там горел костёр, деревенская молодёжь шла на звуки странных околдовывающих песен, парни и девчата, порой, проводили всю ночь в окружении цыган. Наверное, потому, что не было в маленькой деревеньке никаких развлечений, цыган воспринимали как заезжих артистов.
Днём цыганки ходили по дворам, в основном побирались - где буханку хлеба выпросят, где ещё что-то из еды. Некоторые «молодухи» соглашались на то, что бы им погадали, тоже за немудрёные деревенские харчи.

В тот злосчастный день Люська была в доме одна. Бабушка с соседками обсуждала последние новости на облюбованной для этого дела полянке, заросшей густой мягкой конотопкой, дед Егор убирал в пригоне за коровой. Люська же занималась любимым делом - рисовала химическим карандашом на выданном дедом листе бумаги. И тут появилась она, молодая цыганка в цветастых юбках, со сверкающими монетками на шее.
- Есть кто дома?
- Нету... - струхнув, ответила Люська. Росла она ребёнком робким, нелюдимым, чужих людей боялась панически. Иногда даже с матерью после долгой разлуки отказывалась разговаривать. А туг, словно бесёнок в неё вселился:
- Тётенька, а чего тебе надо-то?
- Да кусочек бы хлеба, молочка, если есть. Детки голодные, есть просят.
Люська быстренько сбегала в сени, принесла крынку молока, буханку хлеба и отдала цыганке.
- Пойдём, деточка со мной, по¬можешь мне молочко донести. Тут недалеко. У нас весело, хорошо, пойдём?

- Ладно, - сразу согласилась Люська. - Пойдём.
Она доверчиво взяла цыганку за руку и зашагала с ней к деревенской окраине. Чем приглянулась бродяжьей душе пусть черноглазая, но абсолютно белобрысая девчонка - непонятно. А Люська никогда не испытывала такого счастья, такой воли, ей хотелось смеяться и петь во всё горло. Но пела цыганка, на непонятном, но таком красивом завораживающем языке. Люська, крепко держась за смуглую руку новой знакомой,
приплясывала, выделывала ногами такие кандибоберы, будто бы рождена была в цыганском таборе, а не в русской деревенской семье. Когда они дошли до места, где расположился табор, цыганка взяла Люську на руки и крикнула:
- Традес, чавелы!

Цыгане засуетились, начали запрягать коней. Пятилетней девчушке было всё интересно -лошадки, которых она так всегда любила, мальчишки и девчонки в цветастых нарядах, гортанная речь незнакомых, но, казалось, таких уже родных людей...
Неизвестно, как бы сложилась Люськина жизнь, если бы не бабушка Пелагея, соседка, травница, деревенская целительница, в то время уже совсем немощная старушка. Кое-как перебравшись через дорогу, она истошным голосом стала звать хозяев дома. На её голос вышел дед Егор из пригона.
- Людку вашу цыгануха увела, догоняй, Егор!
Дед как был с вилами в руках, так и помчался за деревню. Поспел вовремя.
- Отпусти девчёшку! Убью!

Может быть от неожиданности, а, скорее всего, от нежелания навлечь на себя лишние неприятности, цыганка поставила Люську на землю. Та всё ещё улыбалась и хлопала в ладоши. Дед Егор схватил внучку за плечи и как следует встряхнул её.
Люська словно пробудилась от сна. Она с недоумением озиралась вокруг, потом прижалась к деду и завопила:
- Тятя, пойдём домой!!!
До вечера девчонку била нервная дрожь, уже затемно пришлось её вести к бабке Пелагее. Всё обошлось,- вот только при виде проезжающих по деревне цыган Люська пряталась под кровать, и выманить её оттуда не мог ни дед ласковыми уговорами, ни бабушка, грозившая всыпать по первое число.
Даже повзрослев, уже не Люська, а Людмила не могла слушать ставшую так популярной цыганскую музыку. Традес, чавелы - кочуем, цыгане, - вот, пожалуй, и всё, что она понимала и чего боялась долгие годы. «Традес» - это не для нас. Мы - люди оседлые!