Летнее утро выдалось хмурым, неприветливым. Мелкий, надоедливо моросящий дождик. Лужи на асфальте. Отяжелевшие от воды кустарники и поникшие цветы на клумбах. Но хуже всего небо с его медленно и низко плывущими тучами. Они окружили этот мир со всех сторон, сжали его, ограничили всё пространство территорией военного аэродрома.
Некоторые самолёты ещё дремали на стоянке, укутанные чехлами. Другие, расчехлённые, блестя умытыми дождём фонарями кабин готовились к буксировке на старт, или уже катились по рулёжной дорожке, вслед за аэродромными тягачами. Аэродром пробуждался.
В утренней тишине хорошо был слышен постепенно нарастающий гул запускаемого реактивного двигателя. Вскоре из линейки стоящих истребителей вырулил разведчик погоды и, выбрасывая из сопла жар реактивной струи, резво покатился к дальнему торцу взлётно-посадочной полосы. Самолёт чуть притормозил. По плавной дуге вырулил точно на осевую белую пунктирную линию и замер. Гул вдруг перерос в раскатистый гром, извещая о переходе двигателя на режим форсажа. Из сопла выплеснулся конусообразный полосатый язык пламени. Разведчик погоды промчался по взлетно-посадочной полосе, легко оторвался, поджал под себя шасси и исчез в облаках.
Летный состав, выходя на свежий воздух после постановки задачи на лётную смену, поглядывал на небо, оценивал высоту нижнего края облачности и видимость. Ну что же, несмотря на дождь, погода была вполне лётная, видимость три-четыре километра, нижний край метров 300. Командир полка, слетав на разведку погоды, подтвердил прогноз дежурного синоптика об улучшениях в течение лётной смены. Инженеры и техники деловито, но без суеты готовили самолёты к полётам.
Согласно плановой таблице полётов, старший лейтенант сначала слетал на спарке МиГ-23 УБ с командиром эскадрильи, а затем ему предстоял самостоятельный вылет на «боевом» в зону на сложный пилотаж. Подойдя к своей «ласточке», лётчик деликатно, даже нежно прикасаясь к обшивке фюзеляжа, крылу, оперению, шасси, обошёл самолет вокруг, внимательно осматривая его.
Крепкий, ладный истребитель-бомбардировщик МиГ- 27К с бортовым номером «31» стоял, прижав крылья к фюзеляжу. Лейтенант любил свой самолёт и гордился, что летает на нём. Подошёл техник, протягивая журнал подготовки самолёта, тоже старший лейтенант. Офицеры дружили, поэтому формальности отбрасывались. Техник только начальству докладывал, вытянувшись по стойке смирно и приложив руку к шлемофону. Здесь же он просто сказал:
- Аэроплан к полёту готов. Куда летим?
Получив ответ: «В зону на пилотаж», дружески кивнул и похлопал по плечу:
- Ты там крутись поаккуратней.
От этих слов на душе сразу стало теплее, уютнее.
Впереди полёт, дело любимое и интересное. Это здесь на земле моросит дождь, вокруг уныло и тоскливо, а там за серыми тучами всё по-другому. Там солнце, простор, бесконечная голубизна неба, радость полёта на сверхзвуковом истребителе. Там самолёт и пилот сливаются воедино, в одно неразрывное целое, и уже не могут существовать друг без друга…
Лётчик поднимался по стремянке не спеша, даже как-то нарочито медленно. Затем, опираясь левой рукой на козырёк фонаря кабины, а правой на заголовник катапультируемого кресла, резко подтянулся, и, не касаясь сидения, сразу поставил ноги на педали, одновременно усаживаясь в кресло. Внимательно осмотрел кабину и запросил разрешение на запуск двигателя у руководителя полётов. Техник, убрав стремянку и подключившись к СПУ, стоял на безопасном расстоянии от воздухозаборника.
«К запуску!». «Есть к запуску!». «От двигателя». «Есть от двигателя». РУД на малый газ. Лётчик нажал кнопку ЗАПУСКА двигателя. Набирая обороты, двигатель вышел на режим малого газа. Глухой, ровный, мощный гул реактивного двигателя говорил, что всё в порядке. Приборы это подтверждали, параметры работы двигателя – температура газов, обороты, давление масла - в норме. Проверив работу системы управления, систему навигации, лётчик установил рукоятку управления механизмом поворота крыла сначала на 45, затем на 16 градусов. На табло высветилось: АРЗ ВЗЛЁТ – ПОСАДКА. Проверил выпуск и уборку закрылков и отклонения носков крыла. На ППС загорелся и погас сигнал ЗАКРЫЛКИ ВЫПУЩ. Надев кислородную маску, лётчик запросил у руководителя полётов разрешение на выруливание. «Четыреста полсотни пятый выруливайте». Лётчик привычно прихватил тормоза, дал команду на уборку колодок из под колёс. Техник жестами показал: «Колодки убраны, СПУ отключено». Удерживая тормозами истребитель, лётчик плавно увеличил обороты двигателя до 70 процентов и поднял левую руку вверх к шлему. Техник «козырнул» правой рукой, а левую - резко выбросил в сторону руления, показывая, что препятствий нет. Лётчик отпустил тормоза, и самолёт плавно покатился. Перед полосой технический пост выпуска. Всё в порядке. Теперь запрос на выруливание на ВПП. Получив разрешение, лётчик установил истребитель точно по оси ВПП и, нажав тормозной рычаг, ещё раз проконтролировал показания навигационно-пилотажных приборов - курс, крен, тангаж, курсовой угол навигационного маяка. На пульте нажата кнопка-лампа НАВИГ., на правом борту включён АЗС ДИСС. Тормоз передних колёс включён. Плечевые ремни застопорены в притянутом положении. Угол стреловидности крыла 16, закрылки 25. «Разрешите взлёт». «Взлёт разрешаю». РУД на «максимал». Обороты 100 процентов. Форсаж. На табло загорелся сигнал «Форсаж». Лётчик плавно отпустил тормоза.
Истребитель рванул, набирая скорость - 100, 150, 200, 240 километров в час. Лётчик плавно взял ручку управления на себя. Взлётный угол 15 градусов, скорость 300, 320 и… истребитель в воздухе! Высота 15 метров, левая рука привычно переставляет кран шасси в положение «УБРАНО». Высота 100, скорость 500, закрылки убраны. Скорость 600, ФОРСАЖ выключен. Разворот в сторону зоны.
Внизу остаётся неожиданно тонкий слой облаков. Но солнца не видно. Под истребителем – облака, вверху – то же самое. Облачность высокая, многослойная. В зоне верхний слой облаков растворился в бездонной голубизне. Набор высоты энергичным боевым разворотом, переворот. Но при выводе лейтенант с удивлением обнаружил - навигационные приборы не работали. Ни один из них!
Что за чертовщина? Что с приборами? Старший лейтенант был достаточно опытным пилотом, за его плечами было уже несколько сотен часов налёта. Ситуации случались всякие, но такая (!) - впервые. Лётчик попытался выйти на связь с землёй. Связи не было. Час от часу не легче – подумал он. К собственному удивлению, он оставался совершенно спокоен. Первое, что пришло в голову, это – постучать рукой в перчатке по приборам. На приборы это не произвело никакого впечатления.
Лейтенант ввёл машину в вираж. Самолёт описал полный круг. Пошёл на второй. Что делать? Должен же быть выход из этой ситуации. Лётчик по солнцу определил примерное направление на аэродром, но очень приблизительно. Где аэродром, где столь желанная взлётно-посадочная полоса? От ответа на этот вопрос зависела уже сама жизнь.
Пилотировать истребитель без приборов, практически на ощупь, когда не видно земли, без навигационных приборов, ох как не просто… Ах, мать-перемать, если бы не эта низкая плотная облачность! Ну, хотя бы небольшой просвет в облаках!
Положив самолёт на крыло, лётчик сделал уже, по его расчётам, три круга. Внизу, по-прежнему, эта проклятая непроницаемая вата облаков. Земля не просматривается… Но вдруг… что это?! Вдали, сквозь облака, что-то ослепительно блеснуло золотом. Лейтенант вздрогнул, что это блестит? В памяти лихорадочно всплывали возможные ориентиры. Он сделал ещё один круг - опять блеснуло золотом. Боже! Не может быть! Это же подсвеченный солнцем купол храма, который находится всего в семи километрах от аэродрома! Лейтенант взял направление на золотой блеск, как на спасительный маяк. Ещё какое-то время он отчётливо наблюдал сверкающий золотой луч.
Усилием воли лётчик подавил всю нахлынувшую на него гамму чувств. Теперь он точно знал расположение своего аэродрома. Остальное было делом до автоматизма отработанной техники пилотирования. Лейтенант благополучно посадил истребитель. Затем, как водится - разбор полётов, случившегося инцидента, наказание виновных и так далее и тому подобное.
Через неделю старший лейтенант был в городе, рядом с которым находился аэродром. В самом центре, высокий, поражающий своей великолепной архитектурой, стоял Храм. Когда-то местные власти приспособили его под склад деревянной тары. Подойдя к этому зданию, лётчик застыл на месте. Купол Храма был выцветшим, ржавым и облезлым, без креста…
Лётчик долго стоял перед Храмом. Мысли путались в голове. А потом… а потом ему вдруг подумалось, что, несмотря на десятилетия забвения, все эти выбитые стёкла и ржавые лоскуты кровли, от Храма по-прежнему исходило какое-то особое величие и одновременно строгость. Казалось, он вобрал в себя силу веры многих поколений православных русских людей и душу своих создателей-зодчих. Летчик вдруг осознал простую мысль: «истинное золото никогда не блекнет», и прошептал: «Прости нас, Господи, мы действительно не ведаем, что творим»!
P.S. Эта история имела место в реальной жизни. Её рассказал мне лётчик, полковник ВВС Владимир N.
Октябрь 2009 года