Ни с чем несравнимый запах школьной пыли, едкий и всегда парящий в воздухе, мог напомнить Галине П. только одно – мытьё полов. Да счищенную просохшую грязь с плохо помытой обуви под партами, что ей приходилось выметать после уроков.
Сельская школа – заложница грязи, поддерживать в ней чистоту не так и легко. Выстланная асфальтом дорожка по Лёлькиной стороне эту проблему не решила, грязи стало меньше, но ещё предостаточно, чтобы натаскать в школу. У корыта перед школьным порогом, дети старательно смывали прилипшие комья, но подкаблучная грязь оставалась. Высыхала, отваливалась и растоптанная множеством бегающих ног, поднималась благополучно вверх.
Бачир Нахович, ратовавший за порядок и здоровье, своими действиями убивал сразу двух зайцев. Детей, что весь день сидели почти все в резиновых сапогах, зарабатывая себе ревматизм, и, что дышали пылью, директор обязал приносить вторую обувь. Не сказать, чтобы сильно пыли уменьшилось, но главное, борьба с ней велась.
Мари Трофимовну ещё не проводили на пенсию, смена сегодня была Козлихина и Галя, выйдя из «пыльного царства», шла домой с предвкушением тёплой хаты и обычного горячего обеда. Если всё это есть, то окна должны быть запотелыми. Но прозрачность стёкол насторожила, отсутствие дымка над трубой тоже ничего хорошего не предвещало, и школьница напряглась: что-то не то.
Ученица голодная, как собака переступила порог холодной хаты, мать лежала укутавшись в одеяло и ждала дочь, она заболела. И уже понимая, что ей самой придётся топить, готовить и убирать в комнате, Галька не сдержалась. Злость мигом, как нарыв прорвалась: «А что с тобой?!» резко, голосом далёким от участия, спросила дочка. Мари Трофимовна залилась от обиды слезами: и поболеть нельзя!
«Это что за иродов я родила? Ни жалости к матери нет, ни ласкового слова не услышишь!», причитала захворавшая. Она тут же вспомнила всю свою жизнь, начиная с девятимесячного возраста, когда начались все её невзгоды. «Девять месяцев было, когда меня бросил отец, мать плакала за ним день и ночь, пока сама на тот свет не отправилась. Оставила меня сиротой, и я ничего хорошего не видела! Воспитывал дедушка, а что дедушка, как дедушка. Ну, думала, замуж выйду, что-нибудь увижу хорошее, и замужем ничего хорошего не видела. Ваш батька только пил, бил меня и гулял, как проклятый! Ну, думала от детей что-нибудь хорошее увижу, и от вас ничего хорошего нет! Что за дети у меня? Нет у вас ни сраму, ни стыда, ни совести!». Это такой словесный трезубец, коим пронзала Мари Трофимовна противника в заключение речевого поединка. Правда, «противник» на этот раз оговариваться не смел, чувствуя собственную вину.
Галька уже переоделась, уже сто раз пожалела, что так обидела мамку, всё-таки материнские слёзы они никогда не падают на землю, они застревают комком в горле и побуждают к самоедству. Зачем так сделала? Уже занялись дрова в печке, и тёплый дух вытеснял студеный воздух. Уже скворчала на сковородке картошка, и крышечка чайника готова заплясать от кипения, А Мари Трофимовна едва остановилась, вытираясь платком. Фу! Слава Богу, замолчала...
Оправдывать Галю не собираюсь. Просто, когда идёшь со школы с одними мыслями, что мамка дома, и там тепло и сытно, а тебя встречает собачий холод и унылая пустота кастрюль. Да, судя по Галиному поведению, мать болеть не имела права, ну, хотя бы в этот день. Опомниться, повиниться, погладить мать или коснуться плеча, чтобы она почувствовала, что её тоже любят, Галя не могла. Почему же нагрубить, обидеть было проще, чем проявить ласку? Может потому, что сами той ласки не видели. Некогда было мамкам, загнанным работой и хозяйством, разводить нежности.
Крошечный эпизод, когда мать уставшая присела на стул, а маленькая Галя прислонилась и даже делает попытку залезть на колени. Как кошка проверенным движением головы ищет руку хозяйки, чтобы та погладила, так и ребёнок льнёт к матери, в поисках её ласки. «Ой, Галя, деточка отойди, я так устала!» и руки не грубо, но отталкивают дочь. Может здесь ключ разгадки?
Хочу сказать, какая ни есть дочка, но она всё сделала, мать согрелась, покушала и Галя вместе с ней, обе подобрели, да и простила мамка свою грубиянку.
Далее по программе – уроки. Кто бы мог подумать, что со временем десятилетний груз, давивший на сознание, что, придя со школы, ты не свободен, пока не выучишь уроки. Будет преследовать нашу героиню ещё долгие годы. Уже зарабатывая деньги, она после смены уставшая, но с хорошими чаевыми падала отдохнуть и думала – отчего ж так хорошо? Ах да, не надо уроки учить.
Задача не поддавалась, и когда Гальку на улицу вызвала целая делегация одноклассников, стало ясно, что они тоже ничегошеньки не сделали. И тут кто-то предложил сходить к Бечику. А что все слышали, как Бачирнахыч на линейке публично приглашал детей хоть к себе в кабинет, хоть домой, если ученик не смог решить задачу. И вот отчаявшись самостоятельно справиться с заданием, дети решились на такую крайность. Было как-то неловко идти и расписываться в собственной беспомощности, успокаивало, что ты не один такой не сообразительный.
Галя, Буньтя, Грузин, Михайлов, весь цвет шестого класса, и кое-кто ещё, чьи имена улетучились из памяти, как водяные пары и растворились во времени, вошли в общий барачный коридор. Осторожно постучались в дверь. Открыла Валентина Леонидовна, Григорьев ещё не успел обозвать жену директора, так что встретила всех учительница одинаково безразлично: «Оденься, – кинула она через плечо мужу, – тут и девочки пришли». Выходит, что пацанов в неофициальной обстановке математик мог встретить в трусах и майке, ну, что делать, была у человека такая слабость, не любил одеваться.
Жили Левченко-Туовы в бараке рядом со школой, не огороженный школьный двор как бы сливался с их коммунальным двором и всё, что ни делал Бачирнахыч, было на виду. Учащиеся не раз наблюдали, как директор школы, облачившись в резиновые сапоги, в шляпу, в старую фуфайку, без штанов, только в трусах, орудуя вилами, убирал перед занятиями домашний коровник. А минут через десять смотришь, Бачир Нахович уже в наглаженных брюках и чистой рубашке идёт по школьному коридору. Дети привыкли к неординарному странному облачению их главного наставника, и никто уже не смеялся и не удивлялся. Надев брюки, он вышел к малолетним ходокам.
Разбирал директор задачу настолько подробно и дотошно, что следующий раз при подобной ситуации идти к нему никто не захотел. Выйдя на улицу, дети, однако не спешили домой, ну, как можно пройти мимо качели и не покататься?
Устройство для качания, сооруженное уральским умельцем Загвоздкиным, как раз возле директорского барака, примитивное, но на крепких цепях и с широкими досками у основания, ни одну детскую душу не оставило равнодушной. Оно мгновенно стало любимым и популярным аттракционом местного значения! Качельный потенциал, казалось, был безразмерным. Столько детей цеплялось во время перемены за эти цепи, запрыгивали на ходу, сваливались, опять тянули руки!
Один раз по вине Грузина широкая доска, выпущенная из его рук, ударила Галю. Вовка ехидно хихикая, и понимая, что из-за него Чиликиди сейчас взбешена! Всё написано на ее перекошенном от боли и злости лице, спасаясь от естественной ответной реакции, побежал в школу. Галя за ним: она его гада прибьёт!
Мальчишка оглядывался и ускорял бег, в классе девчонка настигла обидчика. «Да ты знаешь, что я тебе сейчас сделаю?!» закричала угрожающе она. «Хе-хе! А, чо ты мне сделаешь?» подхехекивал Шаповалов. Но на всякий случай забился в глубь класса – Галька хотя и меньше в два раза, но в психе может кинуться.
Ничего, конечно, ему сделать Галя не могла. Как не крути, Вовка ровесник, с таким не совладаешь, тем более, что любовь к этой девочке ещё не зародилась в «грузинской» душе. И Галька была для него одна из многих. Ударить он её не посмеет, понятное дело, сестра Хачика, но и себя бы не даст в обиду, прикусив язык, защитится.
Дети кинулись к самодельной забаве, лезли, толкаясь, кто быстрей и так было здорово и приятно, вырвавшись на волю, на свежем воздухе ни о чем, не думая полетать снизу вверх и обратно!