Васька Будяк едва научился ходить, а уже прекрасно понимал, что через дорогу живёт человек – его большой друг. Дети они же, как животные – притворяться не умеют, если любят, то любят, если нет, то – нет. И когда приходила Мари Трофимовна, ребёнок знал, что эта громкоголосая тётька имеет прямое отношение к дому, где обитает Панжя. Пока Галина мамка справляла тары-бары-растабары, мальчик стаскивал с кровати своё одеяло и тащил к соседке. Бросал его на пол, как мог, расстилал и самостоятельно укладывался поверх одеялка, и показывал ручками – заворачивай, мол, и неси туда!
Когда открывалась дверь, и входило красное одеяло, Мари Трофимовну почти не было видно, оттуда свисали Котины ноги. Через секунду довольный малыш приземлялся на доливку, Галя обрадовано восклицала: «Ой, мама, ты Ваську принесла!». Котя тоже безумно рад, что рада Галя, он заливается смехом и тут же бежит к постели больного, девочка следом.
«Вася, Вася, сделай так, – Галька расставляет ноги на ширине плеч и, качая головой, произносит, – А-я-я-я-яй!» Вася хороший и послушный мальчик, что ему говорят, то и делает, он сию минуту расставил, подобно Гале ножки, и, переваливаясь с одной ноги на другую, вторил девочке: «А-я-я-я-яй!». Было очень смешно, что мальчишечка не мог покачать одной головой, а качался весь, как заводная кукла.
Вот это издевательство над сыном Ивана Григорьевича было многоразовым: «Вася, сделай так, да, Вася сделай так!», Вася и рад стараться, так и раскачивался весь вечер, как Ванька-встанька, а все смеялись.
Надо заметить, что любовь недавно народившегося Васьки и взрослого мужчины была обоюдной. Добрый по натуре Панайот Гаврилович буквально боготворил дитя. И однажды, в последнее лето жизни, когда он ещё мог выйти и посидеть во дворе, увидел, как маленький его дружок свалился со стула! Раздался душераздирающий плач, сильно Котя видать ушибся. Панжя уже физически не имея возможности прийти кому-либо на помощь, мог только закричать: «Мария, беги скорей, там ребёнок упал, не дай Бог, разбился!». Жив, здоров Василий Иванович по сей день, жаль, что Панжу не помнит, слишком был мал.
Зато Галя, да и девчата, наверняка, помнят многое, к примеру, летние вечера из детства.
Духота в союзе с комарами после заката солнца, гнала на улицу всех соседей, где ветерок разгонял комариные тучи, и сравнительно не так было жарко. Даже Иван Григорьевич в особо душные вечера выходил на общую «завалинку» поболтать с бабами. И до самой ночи рассказывались истории житейские. Дети здесь неподалеку, усядутся рядом, натянув подолы платьев на голые ноги, чтобы спрятать их от кровососов и сглотнув языки, слушали старшего Будяка. Его побаски почему-то были самыми интересными, всё ж таки Иван Григорьевич не часто удостаивал своим вниманием.
По праздникам, будь то седьмое ноября или 9 мая, Клавдия Григорьевна запекала гуся в духовке. Это её любимая домашняя птица, в том плане, что разводила она большей частью гусей и конкретно – гергулей. Как утверждала Нинка, так называлась порода белых гусей с тёмной полоской, что тянулась от головы по верхней части всей шеи.
Ненавидеть гергулей у Гали были все основания: они не давали ей выспаться в воскресенье. Единственное свободное от школы утро, а за лето и говорить нечего, будили каждый день. Выпущенные хозяйкой на волю гуси, не торопились убираться скорей на поросшие травой обочины и берега ериков. Они так долго гагакали и перекликались между собой, казалось, что специально испытывали детское терпение и потом, не спеша, разгоняясь, били крыльями и пускались в полу-полёт по дороге.
Первыми, кто вторгался в чуткий и сладкий Галькин сон был – петух: кукареку! Девочка почмокает губами, без обиды и недовольства, потому, что петушиное пенье это сигнал: ночь прошла, и страхи темноты отступили вместе с ней, она спокойно засыпала вновь. Далее следовало совершенно никчемное мычанье коров: Му-у-у-у! Ну и иди, раз тебе так положено, чо будишь, тварь? А гергули уже попросту добивали слабонервную соседку.
Так вот, зажарит Клавдия Григорьевна гуся, накроет стол, Иван Григорьевич предпочитая мужскую компанию, женской, приглашал Афанасия Афанасьевича Чертова. Подгадывали загодя, к десяти утра, когда начинался военный парад. Сядут мужики хряпнут по маленькой, раз, да другой и смотрят по телевизору парад Светской армии! Боевая техника обсуждалась подробно со знанием дела, в общем, разговор, подогретый водочкой, был чисто мужской и жёнам не понятный.
А разве можно забыть, как пели на два голоса бабуня с Марусей? «Андреевна, начинай ты – говорила Мари Трофимовна и привычным движением проводила по губам ладонью, собирая её в кулак. И бабунька тихо тоненьким голосочком запевала: «Ишов я из вэчэра ранэ-э-э-нько». «Тай, начав гармо-о-ошечку грать! – подхватывала мощным вторым голосом соседка – пойдём же пойдём же, карагла-а-а-за, пойдём в сад зэлэный гуля-я-а-а-ть!». Любимая бабунина песня исполнялась на уровне хора Пятницкого, женщины вкладывали в пение не только хороший вокал, но и натерпевшуюся всяких болей душу!