"Остановка: Лихоборская набережная. Автобус дальше не идет". Мне идти тут пару минут. Сойдет.
Что ж не так? В этой радужной меланхолии гармонии нет. Светило, безумно лучилось солнце, силившееся превозмочь холод середины осени. Небо прочистилось до такой лазури, от какой в октябре лишь грусть. Так, бывает, у безнадежно больных незадолго до агонии наступает просветление ума и прилив сил. Вот и погода, готовясь накрыть нас белым саваном снега, ненадолго стала ясной.
Дойдя до асфальтового мостка, пересекавшего Лихоборку (ручеек, впадающий, кстати, в Яузу), я увидел уток, прежде мною тут невиданных, да еще и в большом числе. Краем глаза поймал и добрую женщину – та, похоже, покормив птиц, уходила тропкой вверх, прочь от реки.
Шел пятый час пополудни, и солнце накренилось так, что свет залил всю лихоборкину воду аккурат под утками. Став на мостке и опершись на зеленую его ограду, я вспыхнул и сам, но тихо.
Под мною буйствовала, как могла, зелень, напористо выползали фиолетовые цветки, а жухлость иных трав лишь оттеняла праздник бытия. Согласительно кивали ветвями деревья и еще почти что зелеными листьями махали влево-вправо, как взрослый позволяет порой поребячиться. Под кронами, в полутени берегов, лежали камни, некоторые и замшевелые, торчали железные прутья, валялись подгнившие доски, картонки и просто мусор – всё тоже подогрето солнцем как бы невзначай. Но то – лишь каёмка, в центре всего холста – золотое озерцо, смотревшее на меня, смеявшееся своею рябью. В нем кувыркались птицы, разбиваясь на стайки, подныривая, толкаясь, словно играя в салочки, сохраняя при всём этом чрезвычайную важность.
И всё слилось воедино – травы, цветы, воздух, солнце, озеро и птицы – завертелось, перемешалось и было мне, стороннему наблюдателю, представлено на блюдечке. То и была гармония, то и был Он.