Петрушка глава четвёртая and end

Геннадий Петров
начало:
Петрушка глава первая
http://proza.ru/2009/10/09/89

Петрушка глава вторая
http://proza.ru/2009/10/09/1340

Петрушка глава третья
http://proza.ru/2009/10/10/1155


1

Петров и вся нарядная блондинка бесцельно шли вдоль трассы и молчанья. Разреженностью в сердце упиваясь, он алчно смаковал свою свободу. А девушка с бездумностью кошачьей считала телеграфные столбы. Под каблучками туфелек шикарных покрякивал ритмично мелкий щебень и скатывался с насыпи ретиво.

Уж сонно веко вечера дрожало, всё ниже опуская сень ресниц на скулы мира с ссадиной заката.

- Свернём? - он указал на хвост тропинки, что плавно утекала в клеть подлеска.

Блондинка чуть помедлила.
- Свернём.
(Тайком, не удержавшись, посмотрела на ТОТ фрагмент его обширных джинсов. С улыбкой инстинктивно облизнулась.)

Под рёбрами стволов клубились листья. Орали птицы, видимо, ругаясь, но как-то даже весело, азартно.

- Крепка, как смерть, любовь, - изрёк Петров, сжимая локоть девушки. - А ревность... Люта, как преисподняя... Как пламя.

- Меня один ревнивец так избил, - Елизавета вспомнила с обидой, споткнувшись через кочку и заохав.

- Есть ревность к красоте - не к человеку. К любви, но не к любовнице, пойми же. -

Он плавно, будто кланяясь, нагнулся и отряхнул ей брюки от колючек тяжёлой и задумчивой рукой.

- Любовь есть путь, а красота - ворота. За ними же...
- Понятно. Пушкин, что ли?

- При чём здесь Пушкин, детка?
- Так. Не знаю.
Она его в щеку поцеловала, приятно ослабев от превкушенья.

- Поверь, малоизвестные поэты намного интересней знаменитых. Мир лучшее на свет не выставляет. Есть гений славы. Есть же - гений слова. А впрочем, я на всех на них насрал.


2

Лифт не работал. Видно, подавился. Из шахты доносились чьи-то крики и гневный стук мужского кулака.

Ценители, толкаясь как мальчишки, по лестнице взбирались шумной кучей.

- Слышь, пацаны, я вспомнил, как Хромой устроился в столовку подработать...

- А что он отмочил там, я не помню?

- Хромой испёк блины.
- Во-во, с начинкой! -

Высокий парень в кепке сделал жест, как будто разворачивает что-то. По этажам катился гулкий хохот.

- А некрологи!.. Рыжий, - некрологи!

- Какие комплименты этим самым... по адресам героев соцтруда!

- Приятно о себе прочесть такое!

- Ага!.. невосполнимая утрата!

- Сей муж бессмертен в памяти потомков!

- В нём было столько внутренней красы!..

- По-моему один коньки откинул...

- Да Лысый, не гони!..
- Ты что, не помнишь?

- Фигня, - то был реальный некролог.

- Какой этаж, братва?
- Дай сигарету.

Они остановились отдышаться.

- А лекция в ДК!..
- Вот это фишка!

- Там натолклись тогда одни старухи.

- Да, это, блин, покруче некрологов!

- Крутейший был скандал!.. Скажи-ка, Длинный!

- Да-а!.. - Длинный весь затрясся от восторга. - Он снял штаны и выперся на сцену!..

- Дрын, как у лося!..
- Бабки охренели!

- И вспрыснул первый ряд!.. да как обильно!

Ценители, хватаясь друг за друга, изнемогали в судорогах смеха.

- А лекторша!.. - воскликнул Коротышка и ткнул воображаемой указкой. - Невроз инициирует расстройство... Дисфункция... Ой, кто это?.. Вы что!?!

- Кричит ей в рожу: Кура, мать, тэ ипсум!

- Я, говорит, от злости возбудился...

- Нет, от того, что лекторша - уродка!

- А ну-ка тихо! - шикнул парень в кепке.
- Глядите, дверь открыта! - (Все замолкли.)


3

Они вошли в сырую колонаду - сосновый бор, по-шишкински уютный. Хромой попутно нож бросал в деревья. Оружие, красиво кувыркаясь, без промаха втыкало в их кору холодный зуб с сухим коротким стуком.

- Да ты крутой, - блондинка восхищенно следила мягкий взмах его руки.

Обоим стало грустно. Скоротечность...

Петров присел на пень и, наклонившись, по рукоять вогнал прямой клинок в ковёр дремливых, вкрадчивых хвоинок.

Елизавета рядом примостилась легко и по-простецки, по-мужски. На корточках она казалась старше.

- Ты что, так много знаешь про любовь? По-моему, в любви одна лишь похоть.

Хромой зевнул.
- Я пробовал когда-то единорога страсти оседлать... Искал... Но бессознательно, наощупь. И тут же очутился в лабиринте классических скабрезных анекдотов: звонки "по коду", муж в командировке, треск "молний", недоснятые штаны, забытые носки и след помады, волнистый волосок на одеяле... В конце концов, скандалы, крики, драки...

- Да, но с ментами драться!.. Ты без крыши.

- Я бросил драться двадцать лет назад. Я просто не даю себя ударить. - Он рукава закатывал сонливо.

- И что же, ты потом остепенился?

- Потом - уют семьи. Такой же глупый, в унылой накрахмаленой пижаме и с палачом-будильником глумливым на тумбе у постели, у виска... Я чаял красоту найти в теплице.

Петров утёр ладонью бычью шею, размял суставы пальцев - громко хрустнул, вспугнув ворон в высокой кроне дуба.

- Нет выхода из этой зябкой скуки. Так много намалёванных дверей, но это только фикция рассудка. Нет выхода! Отсюда не слиняешь... Ни творчество бездумное природы, ни собственных фантазий кутерьма апатии конечной не излечат.

Хромой разулся, туфли отодвинул и с детским наслажденьем почесал громадную растоптанную пятку.

- И если есть такое в мире место, где острота возникнет на мгновенье, то это место в самом центре боли! Верблюду не пройти через него, а человек проходит лишь по пояс. Вперёд ногами, признаками пола и скучной теснотою живота. Достоинство - лишь выдумка безумцев. Как написал в последних Эдвин Губе: "Срамно родиться, униженье - быть, стыд - умереть, позор - себя убить".

- Самоубийство - выбор самых слабых, - сказала навпопад Елизавета.

- Да-да, как мастурбация, пасьянсы
и сновиденья. САМ С СОБОЙ – НЕ В СЧЁТ.


4

Соратники, дыша как свора псов, на цыпочках протискивались в кухню.

- Что, спит ещё?
- Ага, ногами к верху!

- Где рюмки?..
- Тихо!
- Вроде, там на полке.

- Бутылку доставай.
- Да зацепилась...

Ценители шептались над столом, поглядывая искоса на двери в единственную комнату Петрова.

- Ты напердел, Кабан?!.
- Иди ты к чёрту!

- Вот так вот спозаранку обжираться.

- Какая вонь!..
- Да сами вы вонючки!

- И правда, пацаны, смердит ужасно...

Они толпой рванулись по проходу. Дверь отворил высокий парень в кепке. Соратники вытягивали шеи.

Посередине комнаты лежала гора неясных тряпок и тетрадей. Её венчала куча чуть поменьше, но явно однородней по составу.

- Тебе, Кабан, такое не по силам.

- Да-а, это нужно очччень много жрать...

- Братва, так это ж записи Хромого!

- Костюм его...
- Смотрите, там и деньги!

- А где же сам засранец?
- Смылся, сволочь.

Ценители, соседку допросив, узнали, что Петров ушёл под утро "с какой-то кривоногой тощей ****ью".

В молчании растеряном, печальном они брели по знойному бульвару. Высокий парень в кепке приотстал, засовывая в сумку раздражённо "Столичной" непочатую бутылку.

"Но как же так?.." - ему, вдруг, показалось, что все они тихонько исчезают. Как чары колдуна, который умер, как призраки запущенного замка, который под ударом грозной бури рассыпался на камешки и щепки. "Да ерунда! Найдётся он. Поймают! Жаль, если гений, чёрт возьми, подохнет банальным кататоником в психушке," - подумал парень в кепке. И исчез.


5

- Я много женщин знал, о чудо-дева. И треть из них... По крайней мере, четверть... Не меньше пятой части - это точно - пленяли красотой.
- Тебя пленяли? -
подначивала девушка Хромого.

- Нет, это всё прелестная фальшивка. И мягкая, как вата, красота всевечных целок с робкими руками и взорами, опущенными долу (в которых явно зреют метастазы вздыхающего тихо увяданья), - Петров загнул один из толстых пальцев.

- И мраморное псевдосовершенство красавиц воспалённо неприступных. И похоть шлюх с загаженными ртами. И приторная роскошь стройных кукол с клеймом "для состоятельных мужчин". (Что ждёт их, кроме скуки ювелирной?)...

Елизавета, хмыкнув равнодушно, взглянула на массивную ладонь, которая подсчитывала женщин. ("И тут веснушки... Я не замечала.")

- И даже каучуковая гибкость спортсменок, балерин, царевен цирка, дающих сексу десять измерений. В их тельце гуттаперчивом дрожит - пока не лопнет - проволока воли... - Он руку сжал в кулак. Потом расслабил. - И сонная медлительная нежность, ну, тех, не то котят, не то детей, с которыми легко, когда устанешь. От них тошнит, лишь только отдохнёшь! В них красота, - ВО ВСЕХ НИХ - инвалидна.

- А я?
- Ты неестественно красива. "Таких как ты в природе быть не может, я это просчитал как дважды два". В природе всё старо. И всё стареет, - добавил вдруг Петров и стиснул зубы.

- Ты говоришь... Ну... как-то жутковато. - Елизавета выплюнула в горсть жевательной резинки скользкий шарик.

- Ты словно оплеуха, ты - как вызов. Ведь ты объемлешь всё. И всё вбираешь! Давно я не испытывал такого. А если поразмыслить, - никогда.

Он встал с пенька, потёр лицо руками, сминая щёки крупной бледной складкой.

- Всё. Я решил покончить с этим делом.

- С каким? - Она зажмурилась игриво.

- С каким? Все эти глупые попытки кого-то разбудить горючим жалом. Я понял, это только усложняет. Важней - один-единственный поступок, срывающий покров вселенской Майи.

- Опять ты круто съехал на умняк! - надула губки девушка, краснея. На хвое по-кошачьи растянулась.

("Поступок! Неужели он взрослеет?!" - Елизавете стало как-то сладко. Она ещё не слышала признаний... А это обещает быть забавным! "Хотя на кой мне муж с таким задвигом?")

- Скажи, Петрушка...
- Да, моя голубка?

- А ты бы смог... посмел меня убить?

Она с тупой рассеянной улыбкой мечтательными пальцами коснулась его ножа.

- Вот этой милой штучкой?.. Едва ли подвиг яйцами сверкать, шифруя по проспекту без прикида! Ведь ты... - Она вздохнула утомлённо. - А впрочем, ты безвредный недоумок.

Как это странно!.. Девушка, мурлыкнув, лениво потянулась в тихой неге, на спутника скосив лукавый взгляд. ("А я ведь вру. Чего же ты молчишь? Я ж вижу, ты совсем не сумасшедший. Ведь это я тебя расколдовала!" - подумала она, всё так же жмурясь.)

Она уже входила в двери храма, затмив, конечно, всех прекрасным платьем, нежнейшим, снежно-белым!.. И с вуалью! Так хорошо! Венчаться нынче модно.

Движеньем головы, таким изящным, копну волос отбросила за плечи. И рассмеялась солнечному блику, который словно бабочка уселся на хрупкий носик, сморщенный игриво.

Хромой, кряхтя, запястья почесал, веснушчатые руки разминая.

- Я знал, что ты поймёшь меня, голубка.

Она царила. Церковь - только рама для красоты моей. Ах, как чудесно! - подумала сквозь грусть Елизавета. - Все лопнули от зависти, весь мир, как пузыри, как глупый детский мячик...




***********************************


Вместо эпилога

Темнело. Набухающая ночь как мошкара над городом повисла, настырность крыш от неба отделяя, любовно облегая свет домов далёких и смешно миниатюрных.

Прихрамывая, он шагал вдоль трассы. Медведь-шатун, не знающий ни сна, ни, - что ещё ужасней, - насыщенья. Стояла тишь. Лишь редкие машины, во тьме родившись парой светляков, порой мелькали - с мимолётным взрыком, - обдав его волной тугого ветра. Петров невнятно что-то бормотал, их провожая взглядом замутнённым. А солнце над зубастым краем леса туманному простору напоследок багровый демонстрировало зад...


-------------------------------------
В венце, бубенцами бряцая,
легко выступает вперёд,
объятая страстью, босая,
в дрожащие руки берёт
пузатое тело бокала,
где лунный проказливый блик
и ласковым ломтиком сало
на жа

------------
(Случайно обнаруженный обрывок;
его, после осенней опохмелки,
разувшись дома, бережно отклеил
с подошвы туфля Сидоров


- F I N -