Юрка

               

Из цикла историй под общим названием  «ВОЗВРАЩЕНИЕ К СЕБЕ».


 * * *

     – ... од йом бли самим…
     (…еще день без наркотиков… иврит)

     – ... од лайла бли самим...
     (…ещё ночь без наркотиков… иврит)

     – ... од йом бли самим...
 
     – ... од лайла бли самим...

     «Вот интересно – они всерьёз думают, что этими ежедневными припевочками можно кого-то перевоспитать?.. Ну-ну». Усмехнувшись, Кирилл поправил рулон туалетной бумаги, висящий на шее  (позорная метка за брошенный на землю окурок), поймал внимательный взгляд Мориса, переделал усмешку в лучезарную улыбку и, мысленно показав тому средний палец, снова активно включился в многоголосый хор:

      – ... од лайла бли самим...

     Скоро полгода, как Кирилл, подростком привезенный несколько лет назад мамой и бабушкой в страну (Надо дать ребенку будущее!), по решению суда проходит лечение здесь, в кеиле - закрытом учреждении для наркоманов. Не лучшее место для времяпровождения, но... Альтернатива у него была – сесть в обычную тюрьму. Но из двух зол, как говорится... Тем более что место уже привычное – третий заход, как-никак. Все воспитатели – свои. Почти что родственники. А Морис, так тот - ну просто отец родной!



     Весна. Ясное, синее небо. Свежая зелень деревьев. Яркие цветы на ухоженных клумбах. Пение птиц. Рай.
     Кирилл подмёл и без того чистейшие дорожки и теперь, с ведром в одной руке и совком в другой, ходил по газону, собирая мусор. С сегодняшнего дня, на неделю, он был распределен в бригаду уборщиков. Всю предыдущую оттрубил кухонным рабочим – самообслуживание.
     Мусором, в обычном понимании этого слова, конечно же, и не пахло: за любую брошенную бумажку налагались суровые санкции. Так что бросать – себе дороже. Собирая в ведро упавшие веточки, птичьи перышки и листья, он медленно приближался к блоку, где жили матери с маленькими детьми.

     Возле блока, на детской площадке, под присмотром Галит, выпускницы из «шлав гимел»*, галдя, играли несколько ребятишек.
     Отдельно, в сторонке, спиной ко всем, на траве одиноко сидел маленький мальчик, затерявшийся в большой, не по размеру, съехавшей с одного плечика, футболке. Сын новенькой, Даниэлы, репатриантки из Аргентины, неулыбчивой веснушчатой девушки с большими, светлыми, постоянно печальными глазами. А сын – эфиопчик. Бывает. Любооовь...
     Он сидел как-то по-взрослому, согнувшись и обхватив руками коленки. Тоненькая коричневая шейка, казалось, с трудом держала непропорционально большую, кудрявую голову.
     – Привет, Галитка! Сегодня ты за мамку?
     – Привет! – ответила по-русски Галит, и  Кирилл, нимало не смущаясь, достав записную книжечку, записал туда её промах (заработает вечером очки у Мориса!). – Извини, подруга!
     – Да ладно.
     – А этого  почему в игру не берёте? Нехорошо. Расизмом, однако, попахивает.
     – Каким расизмом? Он сам не хочет. Да... и вообще... Странный он какой-то.
     – Странный? Чем же он – странный?
     – Не шумит, как другие дети, не кричит. Не смеётся. Сидит вот так всё время и... ждет. Кого-то.
     – Ждет? А кого?
     – Я знаю? Не говорит никому. Даже матери.
     – Да брось! Странный. Это мы тут все – странные. А он – просто маленький ребенок. Сколько ему? Года... три?
     – Три? А шесть – не хочешь?
     – Шесть? Да брось! Что-то он на шесть... не очень тянет. Какой-то... заморыш.
     – Заморыш, говоришь? А какие ещё дети у нас, у наркошек, могут быть?
     – Нууу. Не надо так... мрачно. Забыла про стакан, про который нам Морис постоянно вкручивает? Ты когда в хостел* уходишь?
     – Да не забыла. Только мне, почему-то, всё время стакан полупустой попадается, а полуполный – кому-то другому. А в хостел... через семнадцать дней.
     – Ну вот! Видишь? Совсем ничего осталось. И встретит тебя там новая жизнь. С распростертыми объятиями! Устроишься на работу, на мифаль*, будешь пахать по двенадцать часов, заработаешь кучу денег и – выучишься... на… старшего помощника младшего дворника! Была вчера на текесе*? Слышала, как после нашей кеилы люди преуспевают?
     – Да ну тебя. А ты про Игаля слышал? Упал.
     – Упал? Уже? Да ещё же и месяца не прошло. Ну... упал и упал. А паренька-то вы в игру возьмите! Что он там у вас один сидит? Слушай, а может, вы просто приглашать не умеете? Он, кстати, на иврите-то говорит?
     – Конечно, говорит! Он же – сабр*.
     – Са-а-абр...
     Оставив на земле ведро и совок, Кирилл подошел к мальчику, присел на корточки и осторожно положил руку на худенькое плечико, полностью поместившееся в его ладони. Почувствовав прикосновение, ребенок медленно повернул голову и, посмотрев на Кирилла неожиданно светлыми (совсем, как у матери!), не по-детски печальными глазами, серьезно спросил
     – Ты почему не приходил так долго? Я давно тебя жду.
     – Меня?
     – Тебя.
     – А... А... А почему – меня? Ты... уверен? Что... не ошибся?
     – Уверен.
     – Хммм... Интересно. А ты что, меня знаешь?
     – Знаю.
     – Знаешь? И откуда?..
     – Я всегда тебя знал!
     – Аргумент.
     – Что?
     – Да нет, ничего! Ну, раз так, давай знакомиться – меня зовут Кирилл!
     – Кариль?
     – Ки-рилл.
     – Ка-риль?
     – Хорошо, Кариль так Кариль! А тебя?
     – Уриэль.
     – Ух, ты! Как серьезно!
     – Ты можешь называть меня Ури.
     – Ури? А можно, я буду называть тебя... Юрка?
     – Почему?
     – Дружок у меня был... Юрка...
     – Был? А где он?
     – Юрка? Юрка... ушел.
     – Умер? Наверное, его никто не звал. Звать надо. Громко-громко!
     – Давай не будем о грустном! Хорошо?
     – Хорошо.
     – Ты вот лучше скажи мне, Юрка, а почему ты вместе со всеми не играешь?
     – Я тебя ждал! Боялся, что вдруг ты меня не заметишь? А теперь ты пришел. И я пойду играть. Ведь ты больше не уйдешь?
     – Да мне... вообще-то... надо.
     – Я знаю! Сейчас – иди! Но ведь ты не уйдешь насовсем? Ведь ты вернешься?
     – Ну... Конечно. У меня есть идея! Мы с тобой попросим разрешение и, если нам его дадут, то сегодня же, после ужина, в личное время, пойдем смотреть ежика, который живет возле дальнего забора! Пойдешь?
     – Пойду! И маму возьмем?
     – Обязательно – без мамы нам нельзя. Ну, беги пока... играй. Эй, Галка! Ты что там, телегу на меня строчишь?
     – А ты догадайся с трех раз! Догадался? Полчаса тут болтаешь, вместо того чтобы работать!
     – Да я же общественно полезное дело делал – с ребенком общался!
     – А это уже пусть Морис решает – полезное или какое, а не я! Нужны они мне, эти проблемы, перед выходом?
               
     Теперь, после первого совместного похода к ёжику, всё ежедневное личное время, которое раньше просиживал за пианино в клубе (неоконченная музыкалка на бывшей, да бабушкины – Царство ей Небесное!– уроки), Кирилл проводил с Юркой. «Делал спорт», как принято говорить здесь. Бегал с ним, учил пинать мяч и подтягиваться. Постепенно худенькие, как макаронинки, безо всякого намека на мышцы ручки и ножки приобрели упругость, тщедушное тельце расправилось. И теперь Юрка, если не на шесть, так на пять... ну... на четыре с половиной (хорошие четыре с половиной!), тянул точно. На коричневых щечках (И как такое может быть?) заиграл румянец. Из глаз ушла, ну... почти ушла, печаль. И, что самое главное, он начал, как все нормальные дети, кричать и смеяться. А ведь времени-то прошло всего ничего, какой-то месяц.
     Даниэла, мама Юрки, никогда не принимала участия в их спортивных играх. Она сидела где-нибудь в сторонке и светлыми печальными глазами наблюдала за происходящим. И печаль, так прочно поселившаяся в них, казалось, день ото дня становилась всё сильнее и глубже.

     – ...Устал? Нет? А я – устал! Ну, пойдем. Отдохнем. Рядом с мамой. А вот и мы! Умори-и-и-лись. Всё. Хватит на сегодня.
     – Устал, маленький?
     – Немножко. Мама, ты видела? Видела? Я забил Карилю гол!
     – Видела, мотек*! Я всё видела. Посиди. Спасибо тебе, Кирилл.
     – Да брось.
     – Кариль? А завтра? Завтра я забью тебе много голов!
     – Завтра? Завтра у нас – День посещений! Ты что, забыл? Завтра к нам придут гости! Мамы, папы, бабушки, дедушки! У тебя есть... бабушка и дедушка?
     – Нет! У меня никого нет. Только мама. И ты. Раньше была только мама. А теперь – ещё и ты!
     – Уриле, детка, ты очень устал?
     – Нет! Это Кариль устал!
     – Дай-ка маме мячик. Дай-дай! Ну, дай же – я тоже хочу поиграть в футбол. Вот! Смотри!
     – Ух, ты! Как далеко!
     – Сбегай, милый, принеси.
     – Я мигом!
     – Кирилл! Я давно хотела с тобой поговорить.
     – Поговорить? Говори.
     – Лишнее всё это, Кирилл. Я – против!
     – Лишнее? Против? Против чего?
     – Ури слишком к тебе привязался! Если что... для него это будет очень большая травма. Он через такое прошел. Ты знаешь... Он родился... меньше килограмма. Меньше, чем пакет сахара! Представляешь? Я когда его увидела – у меня сразу мозги на место встали. Четыре года чистая была. Работала. Ведь у меня специальность есть! Человека одного встретила. Влюбилась без памяти. К свадьбе шло. А как Ури к нему прилепился... Всё было – как в сказке! Пока он не узнал, что я... бывшая наркоманка. И сказка кончилась. И я опять упала... Ури, мотек шели*! Вот молодец! Давай мячик, мама ещё раз пнет!
     – Грустно. А что ты имеешь в виду – «если что»?
     – Ты же не ребенок, Кирилл. Никто из наших не может знать, что будет завтра.
     – Права.
     – Кирилл! Я очень тебя прошу! Ради Ури! Постарайся от него отдалиться. Я-то сюда сама пришла. Считай, с того света. Ури меня вернул. Кричал - «Не умирай, мамочка! Не умирай! Слышишь?!! Не умирай!!!». После этого мозги у меня опять на место встали. А ты... Да и Морис уже косо смотрит…
     – Хорошо, Даниэла. Я тебя понял. Жалко.
     – Прости, меня, Кирилл. И спасибо тебе.

* * *               

     Не спеша (А куда торопиться?), Кирилл, теперь он трудился в бригаде ремонтников, красил дальний забор. И хотя никто за ним не наблюдал, красил тщательно и качественно. И делал он это не в силу своей врожденной любви к аккуратности – просто уже хорошо усвоил один из законов кеилы: не хочешь иметь себе проблем – лучше сразу сделай хорошо.
     Вокруг, привлеченные запахом краски, кружились осы, которых в этом году было необычно много - говорили, что кто-то "пронёс" обработку. Они лезли в банку, садились на кисть, мешая работать. «Да они что, совсем тупые?.. Не понимают, что это – несъедобно?.. А, может... нюхнуть хотят? Для драйва?..» Подобное предположение развеселило Кирилла и немного подняло какое-то… «удавленное» в последнее время, настроение.
     Скоро месяц, как он, по просьбе Даниэлы, отодвигал от себя Юрку, мотивируя постепенное сокращение их ежедневных встреч своей занятостью. Юрка, как будто всё понимая, ни о чём не спрашивал. Он как-то съежился, окрепшие ручки и ножки очень быстро опять стали напоминать макаронинки, а в глаза вернулась печаль. С одной стороны, оно конечно, жалко паренька... А с другой – права Даниэла – как он может привязывать к себе кого-то?. Да и сам?.. По большому счету, оно ему надо, чужое горе? Так что всё – к лучшему, «перетрётся, перемелется – и мука будет», как говорила бабушка.

     По трассе, хорошо видимой сквозь ажурный забор, пронесся амбуланс* с сиреной. Кто-то «приехал»...
     Двигаясь вдоль забора, Кирил  успел покрасить изрядный кусок, когда увидел бегущего к нему Стаса.
     – Кир! Быстро! Тебя Морис зовет!
     – Меня? Чего вдруг?
     – Мне он не докладывался.
     – Ладно. Зовёт так зовёт. А это всё – забирать?
     – Не знаю. Сказал – быстро!
     – Давай заберем – лишнее не будет. А то оставишь... А что случилось-то? Пожар?
     – Даниэла... умерла.
     – Что?.. Как это?.. Да брось...
     – Оса её укусила.
     – Оса?!
     – Ну да! А у неё – аллергия! Наш врач хотел ей сразу что-то там вколоть, а вен – нету. Ты же знаешь, какие у нас вены. Вызвали амбуланс. Да только...
     – Ужас... А как же теперь Юрка?
     – Кто?
     – Ури! Пацанчик её?
     – Не спрашивай! Говорят, всё прямо у него на глазах случилось.
     – Ужас...
     – Говорят, он так кричал! Звал её. Просил, чтобы не умирала...

     В дверях медицинского блока Кирилл столкнулся с выходящей Иланой – штатным психологом, молодой симпатичной женщиной, тоже из «русских»
     – Лена! Что там? С Юр... С Ури?
     – Истерика. Кричит. Тебя требует.
     – Меня?
     – Ну да! Мы уже и так, и этак. Еле укол сделали. Руку Морису прокусил! Не можем взять. Бедный малыш.
     – Так поэтому Морис...
     – Да! Иди быстрей.

     Рывком открыв дверь в комнату, в которой раздавались голоса, Кирилл увидел Юрку. Сжавшись в комочек, как затравленный зверёк, он сидел в глубине большого кресла и уже не плакал, а только тоненько, жалобно скулил. Рядом с креслом стояли врач, Морис и ещё какие-то люди – Кирилл не рассмотрел.
     Увидев вбежавшего Кирилла, Юрка снова закричал высоким, пронзительным голосом
     – Ка-а-ари-и-иль!!!
     Невзирая на присутствие начальства, ни у кого не спрашивая разрешения, что являлось вопиющим нарушением всех правил кеилы, Кирилл схватил ребенка на руки
     – Юрка! Я здесь. Здесь. Ну... Ну что ты? Всё. Всё.
     С невероятной силой, неизвестно откуда взявшейся в тоненьких «макаронинках», Юрка обхватил Кирилла за шею и изо всех сил прижался к нему  маленьким дрожащим тельцем
     – Кариль... Мама... Умерла... И теперь... У меня... Только... Ты...
     – Кирилл! Постарайся уговорить его ехать! Ты слышишь, Кирилл?
     – Кари-и-иль... Они хотят забрать меня от тебя!
     – Нет, Юрка, нет! Не от меня. Просто надо.
     – Я поеду... Поеду. Теперь, когда ты снова пришел. Я тебя ждал, Кариль...
     – Да, маленький. Да. Я знаю. Я пришел.
     – И ты больше не уйдешь?.. Никогда?.. Ты придешь ко мне туда?.. Придёшь?.. Пообещай, что придёшь!
     – Приду. Ну, конечно же, приду. 
     – Ты ведь теперь всегда будешь со мной, Кариль?! Пообещай!
     – Всегда. Я не обещаю, я клянусь тебе, Юрка!..

                * * *

     – ...од йом бли самим...

     – ...од лайла бли самим...
   
     – ...од йом бли самим...

     – ...од лайла бли самим...


----------------------------------------

«шлав гимел» –  последняя, выпускная ступень
  «хостел» – частично субсидированное государством жильё
  «мифаль» – фабрика, завод
  «текес» – официальное торжественное мероприятие
  «сабр» – человек, родившийся в Стране
  «мотек шели» – ласковое обращение, дословно: «сладость моя»
  «амбуланс» – машина «скорой помощи»