Рыжая

    

               
               
                Юрий Фельдман

               
                РЫЖАЯ
               
               
   Нет, не предвещал ничего нового и этот октябрьский день в устоявшейся его жизни. Наум Борисович Райх возвращался с работы домой. Впрочем, назывался он нынче - «Херр Райх», и работал не по инженерной части, как в Питере, а смотрителем в краеведческом музее. Служба не слишком обременительная, скучноватая,а всё же, в отличие от многих немолодых, при деле, немного, но зарабатывал. Жена, София, оказалась честолюбивей, добилась признания медицинского диплома, и безвылазно трудилась в больнице, как и прежде, врачом. Виделись они нечасто, что устраивало обоих. Не так заметно охлаждение. Оно и не удивительно, поднадоели за тридцать лет, отдалились.  Дети выросли, носы вытирать пока некому. До внуков ещё далеко. Непростой возраст. Впрочем, они не больно и мешали друг другу, почти не ссорились, жили себе параллельной жизнью.

    Итак, шел он через любимый свой парк, точнее от Северного вокзала к Главному, откуда   нужно ещё доехать домой на автобусе. Он любил эти сорок минут прогулки. Недалеко от музея выстроена большая детская площадка. Она столь велика и занимательна для детей, что сюда привозят малышей и детские сады даже издалека. Но есть одна, не бросающаяся с первого взгляда особенность. По вечерам и, особенно по выходным, площадку заполняют детишки тёмноволосые и громкоголосые, привозят их мамаши в платках и длинных неброских платьях. В Штутгарте каждый пятый - из мусульман, им здесь вольготней, чем в родной их Азии.

 Обычно Наум проходил мимо площадки быстро, не оборачиваясь на детские крики.  Да, вот, несколько дней, какое-то яркое пятно на фоне сливавшихся в неразличимо серое турецких платьев раздражало его. Он чувствовал это боковым, неосознанным зрением, Будучи неравнодушным к цвету, решил сегодня обязательно обратить внимание на это пятно. И подходя к площадке, он без труда разглядел огненно рыжую голову с начёсанными пышными волосами. Женщина сидела на скамейке у бревенчатой башни, утыканной жизнерадостной малышней. Одной рукой она трясла коляску с пищащим младенцем, другой держала на поводке молодого пятнистого далматинца, рвавшегося познакомиться с каждой проходящей собакой.  И, вдруг услышал родное, давненько не слышанное:
-     Куда ж ты дёргаешься, зараза!
От неожиданности Наум замер и рассмеялся громче, чем хотелось. К нему повернулось лицо с ярко накрашенным ртом и сердитыми, «метавшими молнии» глазами.
-     Вы что, русский? Ничего смешного нет. Покрутились бы с утра до вечера с этой писклёй и псиной за три копейки, потом бы и хихоньки устраивали!
-     Это не ваши?
-     Нет, конечно. К ноге, я сказала!
-     Извините за дурацкий смех, я не над Вами, просто от неожиданности.
-   Уже простила, а не могли бы Сарку минутку потрясти, я сегодня ещё не курила, уши пухнут?
-      Конечно,  покачаю, у меня пару минут есть. Значит, это не ваш ребёнок?
-   Шутите? Для малыша я старуха, сороковник стукнул. По знакомству приехала на год подработать. Хотела отдохнуть от своих проблем, а попала из огня да в полымя.
-      Бывает. Откуда Вы, простите?
-     Из Колпино, под Ленинградом. Я и работала недалеко фельдшером, в колонии. Устала от зэков, от грязи, думала Европу повидать. Теперь пашу у наших немцев, они вкалывают как черти, им без обслуги никак.
-      Колпино? Почти земляки, а мы восемь лет назад из Питера сюда перебрались.
-      Навсегда?
-      Похоже что так.
-      И не жалеете,?
-      Да нет, пока.
-      Какие вы счастливчики!
-     Счастливчики? Не знаю. Уже накурились? Смотрите, девочка уснула. Я свободен?
-     Потрясающе! Я плаксу никак полчаса трясу. Приходите ещё, словом перекинуться не с кем.
  Её макияж был столь же ярок, как и цвет волос, но сквозь маску  Рыжего  светились весьма приметливые зелёные глаза. Наум попрощался и бодро зашагал привычным маршрутом. Шёл двухтысячный год, на улице разгоралась многоцветная осень, любимое его время. Он спешил к компьютеру, к любезным сердцу художникам прошлого, подлинному своему увлечению. Сейчас заканчивал писать лекцию о Рафаэле и размышлял, почему жизнь гениев нередко коротка и трагична. Вспомнилось, - возлюбленная великого мастера, модель Сикстинской Мадонны, была тоже золотоволосой красавицей, и посмеялся над собой, над сравнением несравнимого. Мимолётное знакомство никак не зацепило его.

    Прошла неделя. Всё тот же, даже ещё более разноцветный парк. Отяжелевшие к осени утки крякливо разминались перед перелётом на юг. Лекция в библиотеке прошла удачно. Наум уже обдумывал следующую, по контрасту, о творчестве Пикассо. К великому испанцу он с молодости был неравнодушен. Потом мысли повернулись на размышления о своей ненужности в семье. И не сразу понял, что кто-то окликает его по-русски:
-     Господин хороший, что ж Вы проходите как мимо пустого места?
Он оглянулся, увидел даму с детской коляской и не сразу признал. Куда-то исчезли огненные буйные кудри. Нет, рыжий цвет остался, но перед ним стояла вполне привлекательная, европейски подстриженная женщина, с минимальной косметикой, в светлой курточке и брючках. Она определённо с вызовом улыбалась.
-     Здравствуйте, не узнал. Вы как-то с прошлого раза изменились.
-     Правда, так лучше?
-     Наверно. А где собачина?
-     Уже выгуляла. Сейчас Саркина очередь. Вообще она Сара. Немцы, даже наши, еврейские имена девочкам дают. Мода, видать, такая.
-     А Вас как звать?
-    Марина. Марина Иванова. Папаша моряк -  с печки бряк, морское имя дал, а сам  удрал за океан. Вы очень торопитесь?
-      Опять ребёночка покачать?
-      Нет, просто поболтать. Как Вас звать?
-      Наум.
-      Это Вам не к лицу. А папино имя?
-       Борис.
-       Наум Борисович, сейчас нормально, подходит. Вы человек серьёзный, по-другому нельзя.
Обращение по имени отчеству неожиданно попало в точку, польстило ему.
-       А Ваше отчество?
-       Оно мне ни к чему. Все зовут - Марина.  И лучше, знаете, на ты. Привыкла.
-       О чём, Вы, Марина хотели поговорить?
-       Так, ни о чём, просто о жизни. Вы, конечно, женаты?
-       Сто лет, точнее тридцать.
-       И детки имеются?
-       Двое парней. Один поступил в университет, второй гимназию кончает. Вопросы все?
-   А мой сынок баранку крутит. Жениться ему, видишь, приспичило. Жилья нет, сейчас в моей однокомнатной живут, ребёночка ждут.
-     Вы замужем?
-     Разве похожа я на замужнюю? Два раза была, хватит. А Вы в семье не больно-то счастливы.
-     Да? С чего это Вы взяли?
-     Знаю. Ведь я людей насквозь вижу.
-     Что ещё подглядели?
-      Не скажу.
-     Опасный Вы человек!
-     Не очень, злости маловато. И женщины у Вас были, но никого по-настоящему не любили.
-     Кого? Вы отличаетесь только прическами, и то не очень. Кто-то выдумал так называемую любовь.
-     Вам просто ещё не повезло.
-     Повезёт в следующей жизни. Что-то я заболтался. Простите, тороплюсь.
  Наум не оглядываясь, ускорил шаг. Он досадовал, что незнакомой женщине удалось   заглянуть в глубоко затаённое, и остро почувствовал, - она задела сердечную рану, казалось зажившую. С юности ждал и был готов к сильному чувству, горению, но не случилось. Наверно подсознательно, увлечение художниками, их искусством говорящим на языке эмоций,  являлось компенсацией непережитого. Он это чувствовал, запрещал себе даже мечтать о любви, как старается  не думать о детях несостоявшаяся мать.

  Семья Райх снимала квартиру в доме на окраине Штутгарта, города для жизни удобного и относительно небольшого. Он чуть больше их Купчино, района Петербурга, пятимиллионного колосса на Неве, откуда судьба занесла их семью в Германию. Стометровая четырёхкомнатная квартира, почти вдвое большая, чем в Питере, теперь казалась даже тесноватой. По комнате -  для парней, спальня да столовая, она же гостиная. Ну, кухня и ванная конечно. Так что ничего лишнего и нет. В гостиной, отгородив угол двумя книжными полками, Наум выделил себе рабочее место, где стоял компьютерный стол. Там до любого художественного альбома, в прямом смысле,  рукой подать. Назывался этот закуток кабинетом. Сегодня Наум, наконец, дорвался до Пикассо, просматривая альбомы и заглядывая в интернет. Он обдумывал, как связать голубой и розовый периоды творчества Мастера с поздними  абстрактными его построениями. Макет будущей лекции понемногу вырисовывался.
   И, вдруг, мешая сосредоточиться, всплыло лицо рыжей Марины, бесстыже точно заметившей то, в чём он и себе не позволял сознаться. Наум считал себя человеком достаточно скрытным, а тут…. И ему захотелось встретиться, чтобы убедиться, - никакая она не провидица, угадала случайно, попав наобум, как уличная гадалка. Он в сверхъестественное не верил.

-     Так что, на том же месте и в тот же час? Здравствуйте Наум Борисович! Потолкайте коляску, пока я с Джиной управлюсь и покурю. К ноге! Кстати, Вы постоянно выходите из музея. Вы экскурсовод?
-     А-га-а! На этот раз и не отгадала, я борец. До обеда борюсь с голодом, а пообедав – со сном. Спасибо, Марина за высокое мнение о скромной моей персоне, только я смотритель в зале, надзираю, чтобы школьники у чучел что-нибудь на память не отодрали или не разрисовали.
-      А я вообразила, как Вы, такой видный и представительный, что-то  объясняете, а тётки Вам в рот смотрят и тают.
-      Всё понятно. Значит, Ваше ясновидение носит характер чистой случайности!
-     То-то Вы ту девицу глазами раздели и ещё оглянулись. Ведь жену Вы не любите. Так?
-     Глупости. Мы живём тихо-мирно, не ссоримся.
-     Когда любят – ссорятся, мирятся, ревнуют, а если нет – вежливо, тишь да гладь. Как соседи.
-     Да кому нужны всякие страсти-мордасти, в мои-то годы?
-     Ах-ах! Не прибедняйтесь. Полтинник, разве возраст? Вы ещё мужчина в полном соку, это ж за версту чувствуется.
   Наум не стал уточнять, - пятьдесят отпраздновал три года назад.  Столь непохожая на жену и женщин его круга зеленоглазая рыжая колдунья чем-то заинтересовала его, и захотелось встретиться с ней вне парка.  Спросил, бывают ли у неё выходные. Она оказалась готова к вопросу, ответила, - на следующей неделе хозяева с дочкой улетают в Испанию, а её оставляют сторожить дом, да выгуливать собаку. И тогда можно…

  И наступило тогда, и ему было так упоительно хорошо познавать её, что он, придя на пару часов, остался на ночь и врал по телефону, якобы заигрался с приятелем в шахматы,  домой ехать поздно. Ему поверили, такое бывало. Утром, на работе он получил втык от начальницы, потому как заснул стоя. В течение недели, пока отсутствовали хозяева, они встречались ещё, не насыщаясь друг другом. Даже лекция о Пикассо застопорилась, не мог сосредоточиться. Софа подозрительно косилась, видя мужа тупо смотрящим в монитор компьютера. Он и сам не понимал, что творится. Стены и крыша внутреннего его дома, его души, почти физически трещали по швам. Нет, случилась не очередная влюблённость. Марина, внешне грубоватая, оказалась в постели тонко созвучной, и он чувствовал себя музыкантом, которому посчастливилось играть на скрипке Страдивари. Необъяснимым образам она поняла и разбудила дремавшую в нём свежесть чувств и нерастраченность любовной силы.
 
    Вернулись хозяева. Праздник закончился, встречаться, кроме парка, почти негде и некогда. Пару раз снимали номер в гостинице, оказалось чувствительно дорого для него, и не слишком понравилось обоим. Он пригласил её на свою лекцию в библиотеку, предупредив, что будет жена, и вряд ли сможет подойти к ней. Понятно, кивнула она. На лекции собралось человек пятьдесят. С вдохновением, - выступать Наум любил - рассказал об этапах творчества Пабло Пикассо, сопровождая выступление диапозитивами. Марина скромно сидела в заднем ряду, разглядывала жену и отягощённую годами русскоязычную публику. Вначале слушала с интересом, он всё видел, потом, когда пошли труднопонимаемые конструкции, стала рыться в сумочке, утешилась шоколадкой, заскучала.

-     Что Вы талдычите, не понимаю в искусстве. Бывала я в Русском музее, и в Эрмитаже. Когда красиво, всё ясно, понимать нечего, если два глаза на одной щеке у синей страхолюдины, такого в жизни не бывает, значит не искусство, а хрень, обман народа. Тут, ясный перец, объяснять нечего. Кстати, как Ваша спина?
-     Теперь не болит, а что?
-     Прошло и ладно. Я немного почистила, много грязи скопилось, особенно в крестце.
-     Ты серьёзно? Откуда узнала? Почувствовала? Да, с тобой не соскучишься!
-     Жена Ваша ничего, видать строгая, как учительница. А на Вас смотрит скучно, без любви.
-    Прошло. Наверно единственная любовь случается не чаще, чем страсть к манной каше на всю жизнь. Многие  живут вместе и хуже, особенно здесь, в эмиграции.
  Так беседовали они, прогуливая чужую девочку и чужую собаку. Их парк пах тонко увяданьем. Осень незаметно перекатилось в предзимье. Газоны покрылись пёстролоскутным одеялом листьев, деревья обнажали скелетную свою суть, солнце грело всё слабей, и в транспорте зачихали первые гриппозники. Проказник же Амур перепутал возраст и время года, - весеннее чувство не подчинялось календарям. Им было хорошо.
-       Откуда у тебя, Мариночка,  эти способности? Природное или обучалась?
-   И училась тоже. Моя бабушка Люба слыла знаменитой на всю Сибирь колдуньей и травницей. К ней море народу ходило и приезжало. Она болезни лечила, судьбу предсказывала, а по любовной части как скажет, так в точку, не промахнётся.
-      Ты, небось, и меня по её рецептам заполонила?
-     Не надо песен, Вы сами ко мне подошли. Люди считают, всё просто: пошептала, поплевала, травку дала, и человек здоров, а это целая наука. Люба знала, в какие недели болезни лечатся, в какие нет. И от луны зависит, и дней рождения, от разных тайн, всёго не расскажешь.
 Марина вдруг замкнулась, прикрыла глаза рукой, прислушалась, будто принимала сигналы, и непривычно серьёзно, тихо -
-     Идите домой, Борисович, плохая весть издалека. Но Вы выдержите, знайте, я поддержу.
-     Что за шутки?  Какая ещё новость, откуда?
-    Точно не скажу, похоже из Питера, крепитесь, идите, идите….

Уговаривая себя, что всё это чушь и чертовщина, ничего не должно произойти, открыл дверь и по  выражению лиц жены и Лёни, понял - случилось.
-     Наум, это валерианка, выпей.
-     Зачем? Софа, что стряслось, говори!
-    Звонил Миша, племянник. Вчера твоего Лёву подонки убили в Питере, в парадной его дома.
-    Лёвку, брата, убили? Не может быть! Какой ужас!
 -    Выпей, ничего не поделаешь. Послезавтра похороны, ты полетишь?
-      Конечно, а ты?
-    Я осталась одна в отделении, мне никак. Лёнька по интернету на завтра билет заказал. Попроси короткий отпуск на работе. Сообщи Ларисе, что прилетишь.
-     Лёвки нет, о, Господи, не умещается в голове!
-    Не кисни, тебе ещё питерских родных придётся поддерживать.

  Лёва, единственный брат, был на семь лет его младше. Он не уехал из Петербурга вслед за старшим, потому что его маленькая фирма выполняла заказы по программированию  для западных фирм и не бедствовала. Программисты, конечно, зарабатывали меньше чем на Западе, но благодаря Лёвиному английскому и связям, вполне достаточно. Да и сам он в те лихие девяностые жил лучше многих бывших сокурсников. Купил квартиру на Кировском проспекте, ездил на пожилом, но надёжном мерседесе. Дети учились в престижной школе, занимались теннисом и бальными танцами. Всё стоило денег. Лариса на полставки работала в его же фирме. Только лихое время, когда предпринимателей облагали рэкетом, а на улицах опасно не только по вечерам, было ещё в полном разгуле. Кто выследил, и за что убили брата – не так важно. Ясно одно, Лёвки, родного, любимого, умницы, умеющего ладить с людьми - больше нет. И сейчас, на подлёте к Ленинграду, душа его болела и кровоточила.

     На контроле девушка в серо-зелёной форме с бледным лицом, на  нём застыло плакатно недоброе выражение - враг не пройдёт – глянув неулыбчиво, проштамповала его паспорт. Выйдя из аэропорта, он быстро разыскал Ларису, заметно сдавшую женщину, вдову во всём чёрном. Она стояла у чумазого мерседеса. Молча обнялись, Лариса всплакнула. Она довольно лихо вела машину. По дороге к дому рассказала, что договорилась подхоронить урну с прахом Лёвы к могилам родителей на Преображенском кладбище. Наум, уехав в голодном девяноста втором году, тоски по родине не испытывал, и прилетел сюда первый раз. Несмотря на печаль, он заметил, что дома в центре свежевыкрашены, много вывесок и реклам западных фирм. Дороги на центральных магистралях тоже в порядке. Чуть дальше от туристических троп – дома скучны и обшарпаны, дороги пыльные и в колдобинах. Машин на улицах заметно прибавилось. Есть новенькие и шикарные иномарки, но большинство развалюшных. Попросил Ларису закрыть окно, - запершило, воздух насыщен выхлопными газами, будто все глушители враз прохудились. Водители на дорогах опасны, неуступчивы. Неву переезжали по Кировскому мосту и тут сердце его ёкнуло. Наум любил мост и вид на Петропавловскую крепость, и Собор, чей золотой шпиль сейчас утопал  в свинцово серых, набрякших ноябрьским дождём, тучах.

      Позднее, четыре дня в Петербурге вспоминались как обрывки тяжёлого сна. Очень белое, почти неузнаваемое лицо брата на прощании в крематории. Огромные, угрюмые толпы людей днём на улицах, будто никто не работает. Теснота в метро, где он единственный раз улыбнулся, увидев на рекламе красотку с гривой волос и надписью: «Окончательная победа над перхотью». И ещё удивительное ощущение, будто рыжая Марина, не давая впасть в отчаяние, зеленоглазо сопровождала его.

   Возвратившись домой, никак не мог вернуться в привычную колею. Опаздывал на работу, не заметил, что кто-то выломал зуб у чучела белого медведя. Пришлось объясняться, получил Mahnung (предупреждение), а от него недалеко до увольнения…. Дома ходил туча - тучей, угнетая домашних своим настроением. Подолгу рассматривал пожелтевшие фотографии, где родители и Лёвушка, ещё живые, улыбались. Даже любимое искусство не вдохновляло его. Часами сидел в своём «кабинете» не включая компьютер. И разговор с Мариной в парке не клеился. Перестал следить за собой, редко брился, похудел. Он горевал. Жена посоветовала обратиться к психотерапевту. Отказался.
-    Поехал бы куда-нибудь, сменил обстановку, – предложила она, - и нам невредно отдохнуть от тебя. Живёшь, будто в доме покойник лежит. 
  Он не ответил, но на завтра передал этот разговор Марине. Она вдохновилась:
-   Конечно, я это давно знаю, и карты показали - Вам необходима перемена. И мне  положен отпуск, давайте вместе. Интересно, где в январе тепло? За себя я заплачу, не беспокойтесь. Слышала, хозяева говорили, в аэропорту продают самые дешевые путёвки. Поехали сейчас!
   Наум прикинул: у Софы дежурство, дома никого. И согласился. Марина быстро отвела девочку и собаку, - «хозяйка сегодня выходная», и вот, они на электричке едут в аэропорт. Наум чуть ошарашенный, безвольно ведомый. Марина, напротив, напористо возбуждённая.
-    Объясни ей, нам надо, где тепло и недорого, переведи. – Они стояли у прилавка TUI, - крупнейшей  турфирмы.
-      Тепло и недорого, - неожиданно по-русски отозвалась скуластая раскосоглазая девушка в голубой униформе. – Сезон купаний сейчас в Доминиканской Республике, но там недёшево. Минутку, - только что кто-то отказался, есть с послезавтра два места в четырёхзвёздочной гостинице на Тенерифе. Вам на сколько дней? Десять? - И она назвала вполне приемлемую сумму. - Кстати, там всё включено. Еда и выпивка с утра до ночи.
-       Нам годится. Берём, летим! – обрадовалась Марина.
-       У меня нет с собой денег, - он растерялся неожиданно быстрому повороту дел.
-        Заплатите сегодня 15 процентов, остальное завтра. Резервировать?
-     Да, конечно, - поспешно ответила за двоих Марина. – Есть деньги, есть.- Она вынула кошелёк. -  И остаток завезём, не беспокойтесь.
Заполнили бумаги, расписались.
-       Здорово, как я рада! - Она чмокнула его в щёку. - Где эта Тенерифа? В Тайланде?
    Он немного удивился, потом коротко рассказал о Канарском архипелаге в Атлантике, и про остров Тенерифа, где он с семьёй уже отдыхал.

   Следующие два дня промелькнули как сон. Никаких препятствий. Жена дала денег, на работе разрешили отпуск. Марина свои дела уладила тоже. И вот они летят из сумрачной зимы в Германии  на неведомый ей остров в Атлантическом океане. Для Марины этот полёт особо волнителен, за пределами России и Штутгарта она ещё не бывала.
-      Ну, у тебя и напор, коня на бегу остановишь. Лихой вы народ, рыжики. Посмотри вниз, над Гибралтаром пролетаем. Справа это Европа, а слева уже Африка. Представляешь?
-      Нет! – Она с молодыми сияющими глазами  вкушала новое приключение в своей жизни. – Рассказать кому в Колпино, не поверят. Как в сказке!
-    Сказка впереди. Ведь мы из января за четыре часа прилетим в июнь. Там всё цветёт. Знаешь, пожалуй, правильно, что улетел. Мне уже сейчас полегчало.
-     Всё будет хорошо, вот увидите.
-     Надеюсь. Ты, ведь, по-прежнему золотоволосая волшебница?
-     Я Вас люблю, Наум Борисович!
-      Спасибо, Мариночка! Сегодня у меня нет сил на взаимность.
-      Ничего, силы подкачаем, это я запросто.

   В аэропорту Тенерифы тепло, даже душно. Пришлось сразу снять куртки. На автобусной стоянке ветер треплет буйные шевелюры пальм. Океан совсем рядом, по нему играют в догонялки белые барашки волн. До цели  полтора часа на автобусе. Пейзаж меняется от дикого и каменистого на юге, на всё более зелёный, обжитой северный. Вдоль дороги стайки ветряков вырабатывающих ток, череда огромных банановых парников, да бело-желтые курортные местечки. Без намёка на  январь. Забываешь, что в половине мира сейчас холодно и снег. Канарские острова, принадлежа Испании, торчат из океана даже южнее Марокко. Наконец,  приехали. Городок Пуэрто де ля Круз. Нарядные дома, солидный отель рядом с набережной, за ней вздыхает океан. В гостинице тихая музыка, неторопливость и вежливость. Служащие в красивой униформе. При оформлении предлагают бокал шампанского и улыбку. Комфортабельный номер, кондиционер. В ресторане столики на двоих. Изобилие блюд – глаза разбегаются. У Марины вид непривычно растерянный, старается подражать ему. Поужинали с явным перебором, хотелось всего попробовать. Выпили бутылку вина, Марина попросила ещё, понравилось. Вечером спустились в зал, три немолодые испанки и темпераментный их мачо выразительно и страстно танцевали «фламенко». Опять пили. Марина наклонилась к Науму, -
-     Посмотрите, наверняка наши!
   Через столик от них сидела пара. Он крупный и крепкий, похоже подкачивает мышцы, она – крашеная блондинка чьи формы на грани расползания.. Оба в цветных футболках в обтяжку и джинсах, загорелые. Дружно лузгали семечки, сплёвывая шелуху в бокал для шампанского. И выражением лиц заметно отличались от соседей. Науму не слишком хотелось общаться с такими соотечественниками, но он понимал, ей неуютно среди англо и немецкоязычной пожилой публики, оценивающе посматривающей на них. После концерта подошли знакомиться.
-    Алекс, - жизнерадостно представился мужчина. Рукопожатие железное,- мы из Ульма, а вы откуда такие бледные?
-     Люся, - подала руку лодочкой.
   По поводу встречи пошли в буфет знакомиться с разнообразием вин. Алекс сразу прилип к Марине. Они тут же начали болтать и смеяться. Наум узнал от Люси, - родом они из немецкой деревни в Казахстане. Семнадцать лет женаты, столько же лет сыну. Он где-то здесь, на дискотеке. В Германии уже пятнадцать, язык у них «не пошёл». Но ничего, общаются со своими - роднёй и земляками - «нас там много». Раньше работала бухгалтером, муж механизатором в совхозе. Нынче он упаковщик на складе, она по-чёрному убирает у богатых стариков. Общих тем разговоров как-то не нашлось. Наум почувствовал, что выпил лишнего, устал, и хочет спать. Марина неохотно оторвалась от Алекса, ей было весело, сна ни в одном глазу. Однако придя в номер, оба быстро отключились, отложив занятия любовью на утро.

   Они встретились за завтраком, Алекс радостно их приветствовал, сообщив, что успел занять и для них два лежака у бассейна, потому как «с этим здесь туго». Собирались долго, легли у бассейна почти в полдень. Он оказался разговорчивым, открытым. Рассказал, прежде его звали Александром, что жарятся пятый день, потому такие загорелые. Отель похвалил – « со жратвой и выпивкой нормально, спортзал  есть, а вот в футбол погонять негде». жизнью в Германии они довольны, хотя по телевизору  смотрит дома одни русские программы. Очень ему Путин нравится, уверен, что «он хозяин и наведёт порядок в Русланде». Пока они беседовали, женщины, вооружившись семечками и картами, играли в подкидного. Судя по оживлению лиц, смешкам и слаженному киванию, взаимопонимание было полным.
   Алекс, узнав, что Марина не жена, подмигнув, одобрил, мол, нечего в Тулу со своим самоваром. «Она баба простая, свойская, я в этом вопросе неплохо разбираюсь». Слова эти и ухмылка, неприятно царапнули Наума, будто приоткрылось то, что он не разглядел или не хотел видеть. Первый раз захотелось домой в привычный и понятный ему свой мир.
    Начиная с обеда и до вечера длился почти беспрерывный  буфет, точнее пьянка. Последнее, что он помнил, они с Люсей сидят на чёрном песке, темно, а Марина с Алексом плещутся в ночном океане, и тот в полный голос  орёт припев песенки:

                Эх, рыжая, такая
                Сто лет всё молодая.
                Когда её не тронь,
                Всегда она огонь!...

  Она безостановочно хохочет. Ему даже показалось, они целовались…. Ночью Науму стало плохо. Марина нажимала какие-то точки на руках, груди, на голове. Что-то  странное наговаривала, пока он не уснул. Засыпая, он дал себе слово больше не пить.

    За завтраком они с новыми знакомыми не встретились, и хорошо. Видеть их Наум не хотел. От греха подальше, решил провести день с Мариной вне гостиницы. Они погуляли по городу, благо день выдался нежаркий. Он показал ей старинный собор и порт, черный вулканический песок пляжа. В магазинчике она выбрала сувенирное полотенце  с надписью TENERIFFA. Полюбовались видом снежной вершины потухшего вулкана Тайда, возвышающейся над островом, пообедали в китайском, неизбежном во всём мире ресторане, посидели и послушали дыхание океана. Потом, случайно набрели на антикварный магазин, где хитрый итальянец из Вены продавал вперемешку как настоящие картины, так и подделки. Ну как было Науму удержаться и уйти? Они, два знатока, зацепились языками, не растащить. Марина скучала, зевала, заявила, что хочет спать. Попросила ключ от номера, обещала не заблудиться и ушла.
   Через час он забеспокоился и с бьющимся сердцем поспешил в отель. Зачем-то на цыпочках подошел к двери, прислушался. Предчувствие не обмануло его. Звуки и вскрики двух голосов не оставляли сомнения. Там занимались любовью…. Он в такой ситуации не бывал. Что делать? С выскакивающим из груди сердцем спустился во двор. Там у бассейна сидела Люся с неизменным кульком семечек и кружкой пива. Она читала детектив Дашковой.
-     Где Алекс? – глупо спросил.
Она пожала пухлыми плечами, -
-     Кто его, кобеля, знает. Трётся, наверно, возле чьей-то юбки.
-     И Вы так спокойны?
-   А что делать, привыкла. Бывало и хуже, когда он на наркотиках сидел. Чуть в тюрьму не загремел. Да будь я дома, ушла бы. А здесь куда денешься? Родня и соседи засмеют,- мужика не удержала. Одной ещё хуже, вот и терплю. Возьмите семечек, сама жарила.
Она всхлипнула, полезла за платком, отвернулась.
     Несчастная женщина, рабыня,- подумал Наум, но куда больше жалел себя. Его тянуло домой. Он не представлял, как прожить здесь ещё целую неделю, не хотел, не мог видеть рыжую мерзавку…. Последнее время всё так навалилось. Ощущение ненужности  в семье, потеря любимого брата, теперь ещё измена Марины. Где взять силы? Бродил по городу до вечера. На душе мрак, сердце жмёт. Роились несвойственные ему мысли о бессмысленности существования, нежелании жить. Он пытался сопротивляться, отталкивать их. Тщетно. Стоял, облокотившись о гранитный парапет, смотрел на набегавшую пену волн, манивших, будто притягивающих его. Кто-то обнял его за плечи. Марина. Он сбросил её руки, с болью закричал,
-     Как ты могла!
-     Прости.
-     Нет, как ты могла!?
-     Он попросил.
-     И, и этого достаточно!?
-     Нет, я опьянела.
-      Он воспользовался…. изнасиловал?
-     Ну, не совсем. Вообще это несерьёзно, забудьте.
-     Какая ж ты, сучка!!
-      Ударьте меня, побейте. Глядишь, полегчает.
-      Исчезни, видеть тебя не могу!
 Она неожиданно посуровела лицом, вошла в него зелёным взглядом, встала близко и твёрдо,  тихо выговорила,
-      Я вижу, как  сильно болит сердце. Снять приступ?
-      Убирайся, ничего мне не надо!
-      Могу и уйти. Я вижу, начинается инфаркт, тебя отвезут в больницу, в испанскую. Уходить?
-       Что ты хочешь?
-       Снять боль с твоего сердца, а там прогоняй.
-       Ведьма!
-       Не мешай!... Потерпи ещё чуть-чуть… Тихо…Так…. Вздохни. Сейчас должно стать легче.
-       Прошло, - удивлённо, - и неубедительно буркнул, - всё равно не прощу.
-      Ну, теперь пойдём спать. Смотри, полицейские на нас косятся. Бушуешь, будто я уже жена.
-       Никогда!
-      Ладно, успокойся милый. Это я ещё не решила. Дай руку. Вот так.  А завтра отметим мой день рождения, если хочешь, вдвоём. Будешь мне рассказывать про твоих художников, обещаю слушать. Приглашаю. По глазам вижу, ты согласен. Да?
"Нет. нет и нет!" - протестовала душа его, пока ноги согласно вели их в гостиницу.               
 
                Stuttgart, Juni – Oktober 2009