Н.Кроминой
Как повяжешь галстук,
Береги его...
Мама не умела ничего «доставать». Мои ровесники прекрасно понимают, что означало это слово. Не покупать, не выбирать, а доставать. Все, за небольшим исключением. Не было проблем только с книгами. В начале 50-х их покупали немногие. Бабушка говорила, что таких сумасшедших, как мои родители, в Савино больше нет. «Усе люди как люди, а эти чокнутые, нет бы, нужное что доставали».
Одним из первых испытаний для меня, когда впервые с наглядной очевидностью дошел смысл сказанного бабушкой, стало вступление в пионеры. Только не подумайте, что в добропорядочной советской семье завелось вольнодумство. Ни боже мой! Все обстояло прозаичней. Я примчалась к маме на работу с радостным известием, что завтра особо отличившихся в учебе досрочно примут в пионеры. Мама растерялась и побледнела: «А галстук»? Она уже пару недель разыскивала это алое сокровище, но, как назло, в небольшом городе их размели с прилавков в мгновение ока. Запасливые домохозяйки, начинавшие день с обхода торговых точек, давно позаботились о своих чадах. Мама, как всегда, об этой проблеме узнала последней. Была надежда, что предусмотрительная приятельница купит и на мою долю, но та божилась, что забрала последний. Можно было заказать с проводниками в Москву, но они вернутся только через три дня.
Я уже начинала потихоньку скулить, Надежда Петровна, слышавшая разговор, была настроена решительно. Сенечка её ещё не отобедал, не размял пальцы на кнопках трофейного инструмента, а она уже подступила к нему: «Доставай, где хочешь, дите без галстука в школу не пойдет». Своих детей у Надежды Петровны не было, ко мне относилась со сдержанной симпатией. Не тискала, не целовала, зная, что я не выношу «телячьих нежностей», но глаза теплели, когда я объявлялась там.
Семен Абрамович, грузный, одышливый, с раскрасневшимся после еды лицом, относился ко мне благосклонно. В нужный момент я исчезала, не докучала просьбами, но, если позволялось, слушала его игру, как завороженная. Видя такое внимание, он искоса поглядывал, перебирал пальцами и начинал наигрывать попурри из моих любимых произведений. Надежда Петровна не выдерживала:
-Семён Абрамыч, хватит, она уже побледнела.
-О, настоящие ценители и в обморок могут упасть. На моих концертах и не такое случалось. Это же искусство!
Надежда Петровна восхищенными, повлажневшими глазами смотрела на него. Но вот лицо её приобрело напускную строгость: "Да она еще не ела после школы, а ты её музыкой кормишь. Евгения Алексеевна, Семен Абрамыч уже уходит, кормите ребенка, она у вас синяя".
Мне нравилось наблюдать за их пикировкой, они говорили обычные слова, а сами не сводили друг с друга глаз. И такое тепло было в них, что я опускала глаза и начинала рыться в портфеле. В этот раз репетиция сорвалась, Семен Абрамович был отправлен добывать галстук. Отказа ему быть не могло, он был популярен, как киноартист. Впрочем, звезды экрана к нам в ту пору не заглядывали, а когда в депо организовали встречу с Анкой–пулеметчицей, зазевавшиеся зрители едва не подавили друг друга в красном уголке. Отец добыл мне первый в жизни автограф, но мальчишки не поверили и отлупили с досады. С той поры я автографы не беру.
Вернулся Сенечка ни с чем. Такую ерунду никто не собирался припрятывать. Со дня на день должны были подвезти еще. Я как могла успокаивала маму, предлагая то двойку получить, то разбить в классе окно. Надежда Петровна, слушая это, хваталась за сердце. «Это ж до чего ребенка довести». И вдруг её озарило: «Женя, да у меня припрятан кусок вишневого штапеля, хотела белье пошить».
Две самозваные швеи и примкнувшая к ним санитарка Нюра сначала зачем-то измерили мне шею, потом вырезали из куска ткани нечто, повторяющее её изгиб. Мама быстро обшила красными нитками, тетя Нюра погладила, и приступили к примерке. Из зеркала на меня глянула бледная, тоскливая физиономия. На фоне коричневой формы уныло свешивались два темно-вишневых перекрученных конца изделия, которое назвать галстуком было бы большим преувеличением. "Тебе нравится?" - спросила счастливая Надежда Петровна. Я растерялась, но, увидев предостерегающий мамин взгляд, произнесла бодро, как на линейке. «Еще как, такого ни у кого не будет»! Надежда Петровна удовлетворенно кивнула. Мучилась я недолго. Потом откуда-то все-таки привезли этот злосчастный галстук, но я никогда не любила вспоминать, как меня принимали в пионеры.