Было это на рубеже пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века,
то есть давно или не очень - решать читателю самому.
Тетка Палаша жила на самом краю деревни, точнее - уже за деревней,
так как три или четыре избы перед Палашиным домом давно развалились и зарос-
ли густым бурьяном.
Вообще говоря, жилье и самой Палаши столь незначительно отличалось
от этих развалин, что только дотошный наблюдатель мог уловить в нем признаки
жизни. Проявлялись они в бородатой, вечно жующей морде Палашиной козы, изредка
высовывающейся из сплошных зарослей лебеды перед избой, да в тихом деловитом
кудахтанье кур в ее чаще.
Односельчане редко бывали в этом конце деревни. Прежде всего, живому
человеку просто нечего было здесь делать; но, самое главное, - за Палашей
давно и прочно укрепилась дурная слава.
И основания тому были самые серьезные.
Так, все обитатели Палашиного дома были черной масти: и кот, и коза,
по совместительству с азартом выполнявшая обязанности дворового пса, и тощие
голенастые куры, и кролики, и сама согбенная годами тетка Палаша в своем
неизменном черном платке и платье.
Несмотря на сходный угрюмый характер, все эти живые существа, возможно,
в силу своей общей отверженности, прекрасно уживались в единственной уцелевшей
горнице Палашиного дома, вся обстановка которой состояла из русской печи, двух
лавок и грубого соснового стола, на котором громоздился открытый гроб.
Следует сказать, что гроб этот играл сугубо утилитарную роль - служил
постелью своей хозяйке, которая не без оснований полагала, что в случае кон-
чины не скоро будет обнаружена и похоронена соседями. Для некоторого смягче-
ния сей мрачной картины заметим, что гроб этот был по счету вторым, поскольку
первый, погрызенный жучком и развалившийся от времени, был заменен пережившей
его теткой Палашей.
Нечего и говорить, что даже и без обычных в таких случаях обвинений
в колдовстве, дурном глазе и иных черных деяниях связи тетки Палаши с другими
доживающими свой век в таежной вятской глухомани стариками и старухами практи-
чески отсутствовали, если не считать одного исключения.
Дядя Федор проживал со своей старухой в самом центре деревни на
берегу живописного зеленого пруда с голосистыми лягушками и карасями, и по
всем параметрам был полной противоположностью тетки Палаши. Длинный и худой,
с неизменной улыбкой от уха до уха, незлобивым и общительным характером, он
чувствовал себя совершенно счастливым человеком, а следовательно, и был
таковым.
Вероятно, для какого-нибудь заморского фермера его судьба вряд ли
могла показаться завидной, но для большинства русских мужиков, родившихся
в конце 19-го века, он, без сомнения, мог считаться счастливчиком.
Так, пережив гражданскую, две германских войны, коллективизацию, и
связанные с ними "великие посты" общей длительностью в добрую половину чело-
веческой жизни, дядя Федор, тем не менее, остался жив, и даже сохранил, не
считая девок, двоих живых сыновей, непонятным образом уцелевших в мясорубке
войны последней.
Ладно, сам-то Федор по возрасту прихватил эту войну уже немного, не-
сколько месяцев, нестроевым - ездовым в обозе:"...так, две-три бомбежки, и все",
а вот сыны его хлебнули по полной: один принял боевое крещение летом 43-го в
танковом аду под Курском, а другой прямо в 41-м переквалифицировался из погран-
цов во фронтовые разведчики-диверсанты. Заявились они к родителям в 45-м:
стреляные, контуженые, но живые! И даже с полным набором рук и ног. И как же
завидовали Федору с женой почти все остальные старики в округе, кому не столь
повезло...
По этой причине каждое лето его двор, а заодно и еще полдеревни
оглашались гамом босоногой ватаги его жизнерадостных потомков, отчего беззубая
улыбка старика становилась еще шире.
В дневное время штатной позицией старого вояки была фронтальная
завалинка перед домом, в ночное - широкие полати необъятной русской печи,
покрытые безразмерным дедовым тулупом из 8-ми разномастных овчин, который,
таким образом, служил верой и правдой своему хозяину круглый год без перерыва.
Может быть от того, что противоположности притягиваются, или еще по
какой другой причине, но именно дядя Федор был единственным лицом, которому
благоволила аскетичная тетка Палаша.
Так, управившись поутру со своими домашними делами, Палаша частенько
наносила визит своему приятелю. Сидя часами на завалинке дедовой избы, они
являли собой весьма колоритную пару: сухонькая сгорбленная старушка с высоко
торчащей клюкой в черном с головы до пят одеянии, и долговязый дед в старом
армейском кителе и фуражке, подбитых кожей чесанках и с неизменной "козьей
ножкой" в уголке ухмыляющегося рта.
Неспешный разговор деревенских стариков, напоминающий шелест листвы
или жужжанье мух в жаркий летний полдень, разнообразием тем обычно не отли-
чается.
Палаша частенько ворчала на современную молодежь, к которой относила
не только сорокалетних Федоровых сынов-офицеров, но и вообще всех приезжих и
местных обывателей, не достигших совершеннолетия, то бишь 70-ти годов. По ее
твердому убеждению, всем им должна была служить светлым примером сама Палаша,
которая в свое время якобы была столь выдающейся стахановкой, что частенько
сиживала в Кремле на хрустальном балконе с самим Сталиным, и пила с ним чай
из серебряного самовара.
Торчащий рядом дядя Федор либо поддакивал с кажущейся заинтересован-
ностью полубредовым Палашиным мечтам-воспоминаниям, либо незлобиво поддразни-
вал ее какими-нибудь наивными на первый взгляд уточняющими вопросами, которые,
впрочем, обыкновенно не приводили к разрыву дипломатических отношений.
К сожалению, в описываемое утро обычный этикет соблюсти не удалось.
После упоминания Палашей Бога, которого люди забыли, и черта, который
им неминуемо за это отомстит, дядя Федор занял промежуточную позицию, сомне-
ваясь в наличии Бога, но допуская происки черта, особливо по пьяному делу;
однако его бравые сыновья, неспешно возившиеся тут же с починкой изгороди,
наотрез отказали в праве на существование как Всевышнему, так и нечистому.
Их упорство так возмутило тетку Палашу, что она немедленно поклялась
свести их с одним чертом, живущим поблизости. А назначена была сия демон-
страция на самое подходящее для подобного случая время, когда зацветет своим
желтоватым цветом высоченная рожь на окружающих деревню глинистых полях,
отвоеванных у тайги несколькими поколениями предков наших героев.
По-видимому, об этом разговоре в доме дяди Федора скоро забыли; как
вдруг, недели через две, к вечеру, заявляется тетка Палаша, и не терпящим
возражения тоном зовет "парнишек" на встречу с чертом. Застигнутые врасплох,
братья собирались довольно долго, да и уже после выхода младший, танковый
майор и страстный охотник, бегом вернулся в избу за ружьем:"...так, на всякий
случай".
Выйдя за околицу, пошли тропинкой в шумящем желтом море цветущей ржи
с редкими вкраплениями ослепительно синих васильков. Наконец, остановились в
облюбованном Палашей месте, выбранном по всем правилам колдовского искусства.
Это был отдаленный перекресток двух проселочных дорог, одна из которых
шла низом неглубокого оврага, бывшего некогда руслом пересохшей речки.
Отсидевшись и переведя дух, старуха обвела клюкой в центре перекрестка
большой круг, внутри которого оказались все три наших героя. Затем, не обращая
внимания на насмешки братьев-Федоровичей, Палаша долго бормотала какое-то
невнятное заклинание, оканчивающееся словами: "...наши в кругу, черти по-за
кругом...", после чего неожиданно резво обернулась три раза и, стукнув о землю
клюкой, воззвала: "Черт, явись!"
Эффект был неожиданным для всех троих: над западным склоном оврага на
фоне заката во весь свой исполинский рост встал самый настоящий, рогатый и
клочкастый черт, который утробно зарычал и, растопырив лапищи, начал спускать-
ся к опешившим зрителям.
Первым опомнился охотник-танкист: сбросив с плеча ружье, он моменталь-
но приложился и сделал почти слитный дуплет по приближающемуся чудовищу.
Черт издал еще более жуткое рычание, когтями поскреб брюхо, куда, оче-
видно, угодил заряд, и ускоренным шагом заспешил к своим обидчикам.
Положение становилось критическим. Пробормотав под нос: "Здоровенный
бес, и жакан-то его не берет!", меньшой брат с завидной резвостью припустил к
деревне вслед за старшим, который, будучи более искушенным в рукопашном, без
применения башенной артиллерии, бою, верно оценил ситуацию еще раньше.
Притормозить их заставил истошный бабкин вопль: "Матушо-о-нки-и-и!
Меня-то забы-ы-ли-и-и!!!", не откликнуться на который просто не имел права
ни один герой-фронтовик и защитник Отечества. Резко развернувшись, братья
выхватили старуху из-под самых лап надвигающегося черта, и вихрем, словно два
сказочных джинна, донесли ее под руки до самой деревни, оставив на поле боя не
только дымящуюся тулку 16-го калибра, но и знаменитую Палашину клюку.
Когда подкосившиеся ноги снова стали служить тетке Палаше, она с
нескрываемым торжеством посмотрела на взмокших воинов, и гордо двинулась по
деревне сообщить всем и каждому о своем триумфе.
На другой день Палаша ушла в дальний поход - в Десятины, в Сосновку, в
другие деревни округи, чтобы поведать всему свету о том, как она вывела черта
этим безбожникам-коммунистам, побившим германца, но наделавшим в свои галифе
от одного вида простого русского черта, которых тут у нас пруд пруди.
Повсюду ее принимали с величайщим почетом, подолгу расспрашивали о
подробностях, которых от рассказа к рассказу становилось все больше и больше,
ахали и хохотали до слез - словом, никогда за свою долгую жизнь Палаша не
достигала такой славы и известности, как сейчас.
Конечно, если бы ее старческий разум сохранил хоть малейшие проблески
критического мышления, она наверняка насторожилась бы тому, с какой удиви-
тельной готовностью люди довольствуются ее объяснениями случившегося, а также
их единодушному веселью при выслушивании этой, в общем-то, жутковатой истории.
Она, разумеется, не подозревала, что впереди нее неслось вполне мате-
риалистическое описание произошедшего, согласно которому роль черта с блеском
исполнил ее старинный приятель, дядя Федор, в своем вывернутом наизнанку
клочкастом тулупе и черной сетке-накомарнике, накинутой на треух с приделан-
ными к нему коровьими рогами. И смертельный испуг пересмешников-братцев, и
холостые патроны в их грозной тулке - все это от начала и до конца было под-
строено охальником-Федором и его недостойными отпрысками.
И пребывать бы тетке Палаше в благостном неведении, если бы не нашел-
ся в конце концов по-настоящему глупый или черствый человек, который раскрыл
ей глаза.
Вернулась тогда Палаша в свой дом-склеп, и целых полгода не ходила в
гости к своему обидчику. И не помогали тут никакие обходные меневры, предпри-
нятые Федором с домочадцами для заглаживания своей вины и примирения - ни
посылка городских подарков-безделушек, ни закупка через посредников по неви-
данным ценам партии "голубиных" яиц, которые умудрялись нести Палашины куры...
И все же, когда настал час Палашиной немощи, и колхозное начальство
стало уговаривать ее сменить свой вновь обветшавшый гроб на комфортабельную
койку в районной богадельне, то последним Палашиным условием было, чтобы отвез
ее именно дядя Федор на своей старой кобыленке. Так они втроем и поплелись.
С тех пор пронеслись годы. Вымерли последние старики во всех русских
деревнях в округе, где сотни лет по, казалось бы, навечно заведенному природой
распорядку рождались, жили и с миром уходили неторопливые доброжелательные
люди, умевшие и хорошо поработать, и повеселиться в свободную минуту.
Все это кануло в Лету. А переселившиеся в шумные города потомки этих
стариков, вроде бы нашедшие там вполне благополучную жизнь и комфорт, все-таки
утратили здесь что-то очень дорогое, что заставляет их время от времени хотя
бы в мыслях возвращаться в эти забытые места за глотком покоя и воли, позволя-
ющим жить дальше.
ЛЕНИНГРАД, 1989.